– Я тоже слежу за новостями, – с улыбкой заметила Лаура. – Может, я что-то упустила?

– Да едва ли. Только вот воспринимаете ли вы их в общем контексте?

– Думаю, да. Ладно. Давайте вашу версию.

– О’кей. Итак, изменение номер один. Природный газ в Северной Америке иссякает. На какое-то время наших запасов еще хватит. Ну а если Канада и, может быть, Мексика нам подсобят, вероятно, мы еще сможем продержаться с десяток лет. Только вот о масштабном, безграничном использовании газа придется забыть, если мы не займемся переработкой нашего угля в газ, что сейчас, к сожалению, застопорилось из-за недальновидности Вашингтона. Вы с таким выводом согласны?

– Разумеется. И вина за то, что у нас иссякают запасы природного газа, лежит на крупных компаниях, вашей и прочих, для которых прибыль важнее сохранения природных богатств. Если бы вы бережнее относились к этим ресурсам, их хватило бы на полвека больше.

Ним скорчил гримасу.

– Мы лишь удовлетворяли общественные потребности. Но это так, кстати. Я говорю о суровых фактах. Как использовался природный газ, это уже история. Что было, то было. Давайте перейдем ко второму пункту. – И он загнул два пальца на руке. – Это нефть. В недрах еще есть огромные нетронутые запасы. Но если их проедать, как это происходит сейчас, уже к концу века придется выскребать дно нефтескважин. И это время уже не за горами. Кроме того, нельзя забывать, что все промышленные страны свободного мира оказываются во все большей зависимости от импорта нефти, и это делает нас уязвимыми для политического и экономического шантажа. А если в один прекрасный день арабы захотят дать нам пинка под зад? – Он сделал паузу и добавил: – Конечно, мы можем перейти на газификацию угля, как это делали немцы во время Второй мировой войны, однако политики в Вашингтоне получают куда больше голосов избирателей, обливая грязью нефтяные компании во время телевизионных слушаний.

– Вы явно обладаете даром убеждения, Ним. Вы никогда не думали выдвинуть свою кандидатуру?

– Может, начать с клуба «Секвойя»?

– Пожалуй, не стоит.

– Ладно, – сказал он. – С природным газом и нефтью разобрались. Теперь на очереди атомная энергетика.

– Неужели это так обязательно?

Он с любопытством посмотрел на нее. При слове «атомная» лицо Лауры напряглось. Так бывало всегда. В Калифорнии да и в других местах она пользовалась известностью как страстная противница атомных электростанций. Дело в том, что Лаура участвовала в «Манхэттенском проекте» времен Второй мировой войны, когда были созданы первые атомные бомбы. Поэтому ее мнение уважали и к ней прислушивались.

– Это слово для вас до сих пор как кинжал в сердце, не так ли? – проговорил Ним, отведя от нее взгляд.

Принесли обед, и, прежде чем ответить, Лаура подождала, пока уйдет официант.

– Думаю, вы способны меня понять. В моей памяти все еще встает грибовидное атомное облако.

– Да, – проговорил он тихо. – Думаю, мне вас нетрудно понять.

– Сомневаюсь. Вы были тогда слишком молоды и не помните. Вы не были с этим связаны, как я.

Она старалась контролировать свои эмоции, но Ним почувствовал в ее голосе незатухающую боль мучительных переживаний. Молодым ученым Лаура подключилась к проекту по созданию атомной бомбы за полгода до Хиросимы. Тогда она мечтала войти в историю, но после того, как была сброшена первая бомба под кодовым названием «Малыш», она испытала душевные страдания. Однако чувство собственной вины и презрения к самой себе она ощутила уже после Хиросимы, когда вторая атомная бомба под кодовым названием «Толстяк» поразила Нагасаки. Но никто не услышал от нее ни слова протеста. Хотя эти события разделяли всего три дня, своим протестом она все равно не могла бы помешать бомбардировке Нагасаки и спасти восемьдесят тысяч человек, которые погибли там или были искалечены, как многие считали, лишь для того, чтобы удовлетворить любопытство военных и ученых. И все же она не выступила с протестом, поэтому загубленные и искалеченные души оказались и на ее совести.

– Видите ли, вторая бомба была не нужна. В ней не было никакой необходимости. Японцы собирались сдаться уже после Хиросимы. Но «Толстяк» конструктивно отличался от «Малыша», и создавшим его надо было убедиться, сработает ли бомба как надо. И она сработала, – говорила она вкрадчивым голосом, словно размышляя вслух.

– Все это произошло давно, – заметил Ним. – Так ли уж необходимо вспоминать те бомбардировки всякий раз, когда возникает вопрос о строительстве атомных электростанций?

– Для меня все это единое целое, – произнесла Лаура с внутренней убежденностью.

Ним пожал плечами. Он подозревал, что председатель клуба «Секвойя» была не единственной антиядерной лоббисткой, искупающей личную или коллективную вину. Однако в данный момент это не имело никакого значения.

– Кроме того, – добавила Лаура, – нельзя забывать и аварию на атомной электростанции на Три-Майл-Айленде. Надеюсь, это не стерлось из памяти?

– Нет, – сказал Ним. – Ни я, ни вы о ней не забудем. Но мне хотелось бы напомнить о другом: катастрофу на Три-Майл-Айленде удалось предотвратить, были внесены технологические поправки, а сделанные выводы будут учтены на других АЭС.

– Такими же успокоительными заверениями нас кормили и до аварии на Три-Майл-Айленде.

Ним вздохнул:

– Было дело. Только никакой здравомыслящий человек не станет отрицать, что уроки аварии пошли нам впрок. И потом, даже без случившегося на Три-Майл-Айленде вы и ваши люди уже выиграли битву против АЭС. А победили вы потому, что, организуя акции протеста, использовали всяческие юридические уловки, чтобы задержать разработки проектов и проведение испытаний. В результате стоимость АЭС возросла и любой проект в области ядерной энергетики стал настолько неопределенным, что большинство энергокомпаний просто не могут позволить себе и дальше заниматься этим бизнесом. Они все потеряют, если будут дожидаться решения по пять – десять лет, вкладывая десятки миллионов на предварительном этапе, а в результате получат от ворот поворот. – Ним замолчал, а потом добавил: – Поэтому на всех этапах планирования нам требуется альтернативный вариант, запасной выход. Таковым является уголь.

Лаура Бо Кармайкл ковырялась в своем салате.

– Уголь и загрязнение воздуха – две стороны одной медали, – сказала она. – Любая энергокомпания, желающая работать на угле, должна выбирать место размещения электростанции с максимальной осторожностью.

– Вот почему мы выбрали Тунипу.

– Против этого выбора есть экологические возражения.

– Интересно, какие же?

– Некоторые виды растений и животных встречаются исключительно в районе Тунипы. А то, что вы предлагаете, создаст для них угрозу.

– И одно из этих растений – мытник Furbish lousewort?

– Точно так.

Ним вздохнул. Слухи о Furbish lousewort, диком львином зеве, уже дошли до «ГСП энд Л». Одно время считалось, что этот редкий цветок вымер, но недавно были обнаружены новые его разновидности. Так, в штате Мэн экологисты, взявшие под защиту это растение, добились остановки уже строящейся гидроэлектростанции стоимостью шестьсот миллионов долларов.

– Вам, конечно, известно, что, по признанию ботаников, мытник не обладает никакой экологической ценностью, да и внешней привлекательностью не отличается, – проговорил Ним.

В ответ Лаура улыбнулась:

– Для публичных слушаний мы, вероятно, пригласим ботаника, который придерживается противоположного взгляда. Но есть ведь еще один из обитателей Тунипы, который заслуживает внимания, – это микродиподопс.

– А это что еще за чертовщина? – спросил Ним.

– Иногда ее называют сумчатая мышь.

– О боже! – Накануне их встречи Ним пообещал самому себе сохранять хладнокровие, но теперь он почувствовал, что его решимость начала таять. – Значит, вы позволите какой-то мышке или мышкам пустить под откос проект, потребность в котором испытывают миллионы людей?

– Полагаю, – произнесла Лаура твердым голосом, – что и эту относительную пользу, которую извлекут люди из данного проекта, мы детально обсудим в ближайшие месяцы.