Неожиданное препятствие. — Водоросли не пускают «Корифену». — Дельфины, — Зеиля выгибается навстречу. — Прыжок через рифы. — Пустынный берег, — Африка. — Лагерь под кокосовыми пальмами — Воспоминание о Камчатке… — Ночные призраки

Солнце еще не взошло, когда мы сдвинулись с места. Двигатель долго не хотел заводиться, и мы разогрелись, вращая тугую заводную ручку. Скачков озабоченно мерил щепкой остатки горючего,

— Часов на пять работы, — сказал он Валентину,

— Через четыре часа мы уже будем на берегу… — успокоил его тот, — прибавь-ка обороты.

Петр повернул рычажок, и лодка побежала быстрее. Чувствовалось, что она с трудом проталкивается через водоросли макроцистис, которые колебались своими широкими бахромчатыми стеблями по самой поверхности воды. Мотор натужно гудел, стреляя вонючим дымком, но лодка двигалась очень медленно.

Прошел час. Солнце поднялось над горизонтом, и его лучи накалили все металлические части лодки, Корифенцы до боли в глазах всматривались в горизонт, а лодка все ползла по широким бахромчатым листьям.

Прошло полчаса. С каждой минутой становилось тревожнее. Валентин покусывал нижнюю губу. Скачков то и дело заглядывал в бачок. Я сидел на носу, свесив ноги, и смотрел в воду: когда же кончатся эти чертовы водоросли? Только Корин продолжал демонстрировать свою волю: лежал и играл с Бенкой.

От сильного рывка я чуть не упал в воду. Мотор оглушительно выстрелил и заглох. Скачков свесился с кормы, и мы услышали его расстроенный голос:

— Намотали на винт… В общем застряли.

— Леднев… бери нож… в воду, — Валентин сам протянул мне маску с трубкой, я достал из брезентового тюка нож, — Постарайся побыстрее. — Проканителимся здесь до вечера, а ночью нас вышвырнет на камни, понимаешь?

Я кивнул головой и посмотрел в воду. Вся она сплошь покрыта шевелящимися водорослями. Воды не видно, одни влажные, скользкие листья, колеблющиеся из стороны в сторону. Вчера, после купания среди водорослей, на теле осталась липкая неприятная пленка. Как я ее ни смывал, освободиться от нее не смог. И сегодня почти все тело покрылось краснотой. Краснота не болезненная, но щекочущая, зудящая. И какое-то ощущение духоты. Хотя сегодня не так уж и жарко.

Перекинув лапчатые ноги через планшир, я сижу на борту лодки, и стебли водорослей, чуть покачиваемые пологой зыбью, словно ласкаются, прикасаясь к моим ластам. Сплошные водоросли. Ни просвета. А там, под ними, глубина… Черная, таинственная. Населенная рыбами и разными другими океанскими обитателями. Сейчас я свалюсь в воду маленькой букашкой, и сотни глаз тотчас увидят меня. Одни существа бросятся прочь, а другие… другие, может, и заинтересуются. Ведь кто знает, только ли рыбы обитают в этих неизведанных подводных джунглях. Может, именно в этих широтах живут таинственные морские змеи. Не маленькие юркие змейки, что я видел вчера, а гигантские многометровые чудища. Ведь нет-нет да и встречаются мореплаватели с ними в открытых широтах океана, но никто не знает, где они обитают постоянно. Может, здесь?

— Ты чего?.. — Валентин положил мне руку на плечо.

— Понимаешь, а вдруг здесь гигантские змеи? А?.. Страшновато…

Стиснув зубами мундштук дыхательной трубки, я оттолкнулся руками от планшира, пробил ногами какой-то лист и погрузился в холодную воду. Она здесь заметно холоднее, чем на чистых местах. По-видимому, широкие стебли макроцистис препятствуют проникновению вглубь солнечного тепла. Особенно холод ощущают ноги. Холод… как дыхание глубин. Торопливо работая ластами, раздвигая руками листья, я всплыл и втянул в себя воздух. Но в горло хлынула отвратительная горькая вода: трубка уткнулась в широкий лист.

Плохо продул ее. Выплюнув мундштук, я вынырнул и долго, высунув голову между стеблями, кашлял, отплевывался.

С винтом возился минут десять. Все-таки лопасти его отлично наматывают на себя тугие, крепкие стебли. Я резал их, кромсал ножом и, подтягиваясь на руках, все время поджимал ноги: мысль о змее не давала покоя. Ну вот и все. Руки товарищей выдергивают меня из воды, двигатель облегченно фыркает, и лодка скользит по густой, как кисель, воде. Но что это? Снова рывок… Стоп. Встали. Я протягиваю руку к маске, но Валентин уже натягивает на ноги ласты, берет нож. Потом мы опять застреваем, и в воду прыгает смешной раскоряченной лягухой Петр. Он там очень долго возится, пыхтит и фыркает под кормой, как дельфин. Наконец винт очищен, «Корифена» торопливо, словно спеша покинуть неприятное место, бросается вперед, но через несколько десятков метров водоросли наматываются на винт толстым комом. Нет, они не хотят отпускать нас. Ласкаются, трутся своими бахромчатыми стеблями, чешутся широкими, растрепанными по краям коричневато-зелеными листьями о днище «Корифены» и не пускают. Держат, вцепляются в винт, лишь только мы пытаемся уйти от них.

— Лезь, — говорю я Корину, — твоя очередь.

— А вдруг змея? — мнется он;

— Растопыришь лапки — и ножом ей в пузо р-раз!..

— Значит, в пузо р-раз?.. — мрачно уточняет Стась и плюхается в воду.

Не хотят водоросли отпускать нас. Не хотят. Вроде бы и не держат: ластятся, колеблются под лодкой. Но чуть «Корифена» трогается с места, вцепляются в нее руками-стеблями. И мы по очереди лезем в воду… Мы уже устали. Мы измучились. Руки в ссадинах и ушибах. Петр, срезая водоросли, состриг себе ножом клок кожи, и теперь мы его не пускаем за борт: кто знает, может, запах крови привлечет какое-нибудь морское чудище. Того же гигантского змея… С моей легкой руки мы уже все верим, что «он» действительно есть. Что "он* под нами: таится среди водорослей, следит за нами, приглядывается. И лезть в воду все страшнее. И тяжелее: в ногах противная слабость, руки дрожат, и пальцы еле стискивают рукоятку ножа. Мы подолгу бултыхаемся в воде, очищая винт. А стебли, кажется, стали во много раз крепче, они не поддаются, сопротивляются.

Вечереет. Солнце катится по кромке горизонта. Первые звезды, еще блеклые, зыбкие, зажигаются над нашими головами. Свежий ветерок потянул с запада. Там, над красным диском, громоздятся темные тучи.

— Давай, Коля, лезь… — Валентин помогает натянуть мне маску, и я, чувствуя, как все мое существо сжалось в маленький, испуганный комок, опускаюсь за борт. С минуту повисаю на руках. Мое лицо еще рядом с лицом наклонившегося над водой Валентина.

— Да нет тут ничего, — шепчет он.

Мы уже полдня не говорим, а перешептываемся. Как будто нас может подслушать этот «кто-то», обитающий в колеблющихся подводных джунглях. Вода всплескивается, я жадно втягиваю воздух через трубку. Тут уж совсем темно. И от этого еще страшнее. Стебли колышутся вокруг, нежно, осторожно касаются то ног, то спины, и я вздрагиваю от каждого прикосновения. Будто это не водоросли, а чьи-то гигантские языки облизывают мою скользкую от слизи кожу.

— Включай, Петя…

Лодка сдвигается с места. Застыв, напрягшись, мы смотрим друг на друга: вроде идем. Десяток метров, еще… может, пропустят? Вспененная винтом вода дорожкой стелется за кормой. Водоросли неряшливыми лопухами выскальзывают из мелких волн и неохотно опадают, сникают.

— Идем, ребята… — дрожащим голосом говорит Валентин.

— Ура… — шепчет Стась, сжимая мне кисть руки.

Рывок… мотор глохнет. Петр срывает с головы фуражку и швыряет ее на капот двигателя. Да, опять засели. Проклятые водоросли опять вцепились своими жгутами стеблей в винт «Корифены». Опять.

…Ночь. Подсыхающая слизь стягивает кожу — ощущение, будто мы одеты в тугие резиновые костюмы. Лежим вповалку на дне лодки и тяжело дышим: слизь залепила поры кожи. Мы не можем потеть, мы задыхаемся. Нет, так невозможно. Надо что-то делать… голова разламывается от боли, легкие распирают грудную клетку, зуд по всему телу. Смыть… надо как-то смыть эту пленку. Я поднимаюсь и, забыв про змея, валюсь за борт. Там, высунув голову и придерживаясь рукой за канат, я сдираю, смываю с тела слизь. Но когда вылезаю, клейкая жидкость опять обволакивает меня от шеи до пяток. Волосы на голове склеиваются, торчат сосульками, как на плохо промытой после клейстера кисти. Просыпается Валентин, пробормотав что-то, прыгает за борт, вслед за ним лезет в воду Стась. Потом мы опять валимся на дно лодки и забываемся тяжелым, душным сном.