Затем в Интернете появились фотографии недавнего праздничного хнун-батумского полосования, а вместе с ними и первые обоснованные свидетельства произошедшего несчастья. Так, личная секретарша Упыра уверенно опознала на снимке один из важнейших профессорских органов.

К сожалению, реальное, физическое опознание, продолжала дикторша, оказалось невозможным: от профессора не осталось практически ничего. То, что не съели сами беженцы во время полосования, доели полостинские собаки. Впрочем, представителям Красного Креста удалось отскрести от одной из стен в непосредственной близости от главной площади Хнут-Батума несколько засохших ошметков, которые и были отосланы на генетический анализ.

— Доставленные сегодня результаты… — произнесла дикторша, поворачиваясь к обозревателям. — …не оставляют никакого сомнения в том, что именно профессор Упыр стал на сей раз объектом и центром народной полостинской забавы. Что можно сказать по поводу этого трагического события?

В глазах у одного из обозревателей блеснули слезы.

— Профессор Упыр был не только моим другом, но и выдающимся другом полостинского народа, — сказал он. — Я вижу в его смерти символический смысл. Данко, известный герой известного рассказа известного революционного писателя, отдал народу свое сердце, причем отдал буквально, а не фигурально, как некоторые, не слишком последовательные защитники народного дела.

Здесь обозреватель неприятно усмехнулся и многозначительно стрельнул глазами в сторону соседей.

— Профессор Упыр… — продолжал он, — …пошел еще дальше. Он пожертвовал народу Полосы не только сердце, но и все остальное: желудок, почки, селезенку…

— А я бы не стал торопиться с далеко идущими умозаключениями, — перебил коллегу другой обозреватель. — Возможно, профессор не планировал принести столь благородную жертву именно сейчас. Насколько я слышал, следственные органы еще не совсем отказались от версии насильственного похищения. Ведь профессор Упыр исчез прямо из колледжа: его автомобиль так и остался на стоянке. А коли так, то и в самом деле произошло трагическое недоразумение.

— Уж не собираетесь ли вы отрицать законное право полостинцев на их древний народный обряд? — зловеще креня голову, вмешался третий участник обсуждения.

— Да как вы могли подумать?! — вскинулся второй. — Это право свято! Жаль только, что в качестве сырья они выбрали своего близкого друга и помощника, в то время как внутри Страны совершенно безнаказанно расхаживает огромное количество более подходящих вражеских кандидатур, которые, так сказать, прямо напрашиваются. Можно ведь было и спросить… Например, я лично мог бы выдать полостинским друзьям целый список таких кандидатов, причем с адресами…

В подтверждение своих слов он потряс пачкой бумаг.

Далеко от столичной студии, в матаротском баре “Гоа”, вскочил на ноги косматый фермер Хилик Кофман.

— Что это такое?! — взревел он. — Почему вы смотрите передачу из Полосы?!

Мали Хен поспешно щелкнула кнопкой, выключая телевизор. Ее муж пожал плечами.

— Сами же просили сделать погромче.

— Кто-нибудь может мне объяснить? — не унимался Кофман. — Что это было?

— Кончай реветь, Хилик, — устало попросил Ами Бергер. — Чего ты не понял? Враги похитили человека. Так тебе понятно?

— Так понятно, — сказал Кофман, разом успокаиваясь и садясь на место. — Если враг не сдается, его уничтожают.

— А мне вот непонятно… — Серебряков потер лоб ладонью. — Как они могли его похитить? Чисто технически?

— Вот именно, — кивнул Ами. — Меня это тоже беспокоит. Технически существуют только две возможности сделать это незаметно: через блокпост или посредством туннеля. Первое маловероятно, так как все грузы досматриваются. Значит, у них есть свой туннель, из Полосы сюда, на нашу сторону. Такой вот неприятный вывод.

— Туннель? Сюда? — поежилась Эстер.

— У кого-нибудь есть другое объяснение?

Все молчали.

— Нету, — подвел итог Ами. — Учтите, это имеет непосредственное отношение к нашему плану. Ведь, если их туннель и впрямь существует, то есть и вероятность на него наткнуться. А это было бы весьма неприятно. Они наверняка вооружены, а мы безоружны. Что возвращает меня к предложению временно отложить всю нашу затею. Дождемся, пока армия найдет и ликвидирует полосячий туннель, а уже потом…

— Черта с два! — возразил Кофман. — Мы вовсе не безоружны.

Ами пожал плечами.

— При всем уважении к твоему карабину…

— Насчет этого не волнуйся, — усмехнулся старый фермер. — Найдется еще кой-чего вдобавок… На весь Хнун-Батум хватит.

Он вызывающе оглядел собрание.

— Ну, так когда начинаем?

— Сегодня, — откликнулся Боаз Сироткин. — Прямо сейчас. Кто против, пусть скажет.

Возражений не последовало. Даже близнецы на время примолкли. В наступившей торжественной тишине слышалось лишь жужжание случайного комара, да и то смолкло, когда Чук, резко выбросив вверх руку, поймал летуна. Гек завистливо крякнул, и стало совсем тихо. Затем Шош спрыгнула с табурета. Поднялись со своих мест и все остальные. Грандиозный проект великого матаротского туннеля можно было отныне считать официально открытым.

Организовались на удивление быстро — наверное, потому, что существо работы было уже хорошо известно всем восемнадцати участникам без исключения. Три пары проходчиков: чета Сироткиных, Чук и Гек, а также принципиальный социопат Хилик Кофман, волевым решением объявивший полноценной парой себя одного, работали посменно, двадцать четыре часа в сутки. Откатом вагонеток с выработанным песком занимались еще шестеро: Шош, Эстер, Галит, Меир Горовиц и супруги Серебряковы. Давид и Мали Хен отвечали за внешнюю безопасность и за своевременный незаметный вывоз песка в окрестные поля. Ами Бергер и Моше Маарави заботились о крепеже, освещении и решении прочих инженерных проблем. Лея Маарави кормила работников. Близнецы Став и Авив старательно путались под ногами, ухитряясь мешать всем бригадам одновременно.

Закончив свою первую смену и даже не умывшись, Хилик Кофман поманил за собой Ами.

— Пойдем, командир, покажу тебе кое-что. Да захвати костыли, туда на коляске не проедешь.

Во дворе Хилик, поднатужившись, сдвинул в сторону массивную деревянную кормушку для скота. Под нею обнаружилась пузырящаяся ржавчиной металлическая крышка. Тяжелый навесной замок поддался не сразу. В темном провале люка виднелись бетонные ступеньки и край пола. Вслед за Хиликом Ами спустился в подземный бункер.

— Садись, — сказал Кофман, указывая на табурет. — Вот он, наш арсенал…

С рассохшихся деревянных поставцов на изумленного Ами Бергера смотрели черные глазки промасленных оружейных стволов. Рядом на полках стояли жестянки с патронами, поблескивали смазкой увесистые тушки гранат, а в углу, на самом почетном месте возвышался тяжелый крупнокалиберный пулемет.

— Ничего себе… откуда это у тебя?

Хилик усмехнулся, снял с полки длинную дырчатую трубу с прикладом, похожую на амин костыль.

— Подарки. От защитника всех трудящих товарища Сталина. Слыхал о таком?

Ами ошеломленно кивнул. Подобрав фланелевую тряпицу, Кофман любовно провел ею по стволу пулемета, исподлобья глянул на своего молодого товарища. Тот пристроился сейчас на том же табурете, где когда-то частенько сиживал он, Хилик. А на нынешнем месте Хилика восседал тогда Мотька, начальник арсенального схрона. Незабвенный Мотька Мотыга, предпоследний коммунар Матарота. Ну, а последний — это он сам, Хилик Кофман. Он теперь за Мотыгу. Жаль, что напротив него… ах, да чего там… Как это Мотька говорил? — Тупик. Тупик, он тупик и есть. Ах, Мотька, Мотька… Хилик почувствовал слезу в уголке глаза и сердито смахнул ее на пол. Еще чего не хватало… Мотька не плакал никогда, и ты не будешь.

— Вот, — произнес Хилик слегка сдавленным голосом. — Посмотри, Ами, какая какая хорошая, нужная в хозяйстве вещь. Немецкая машина, системы “Маузер”.