Ворон аккуратно положил свою ношу на койку и прикрыл одеялом. Ноша мягко улыбнулась во сне и естественным плавным движением повернулась на другой бок, продолжая спать.
Говорят, во сне люди становятся такими, какими на самом деле являются. В свернувшейся калачиком Айри не было ничего воинственного, ироничного, что она так активно показывала, когда бодрствовала. На лице появилось неожиданное для Ворона выражение уязвимости и мечтательности, мягкая улыбка девушки подчеркнула плавный поворот головы и короткие волосы, рассыпавшиеся по лбу и подушке и ярко горевшие на побледневшей коже. Тут же проступила мягкая завораживающая необычность черт, изюминка, без которой красота становится тусклой и пустой, как цветастая обертка от конфеты, сложенная обратно: вроде красиво, но стоит посмотреть поближе, и чувствуешь разочарование. Да, то, что так не хотела признавать и видеть в себе Айри, вышло наружу открыто показывая и необычную красоту, и совершенность линий тренированного тела, светясь внутренней энергией и огнем, которого было так много в наемнице. Лежащую хотелось обнять, и заверить, что больше ничего с ней не случится, и потом исполнять свое обещание всю жизнь.
Ворон стоял, прислонившись к косяку, и хмуро разглядывал девушку, скрестив руки на груди. Его глаза вспыхивали и гасли, меняя все цвета от горного меда до черной теплоты летней ночи.
— Невинна. Я даже не знаю хорошо это или плохо. — Задумчиво произнесла Ирбис, неслышно подошедшая сзади.
— Теперь я точно знаю, что она сможет нас защитить. Пойдем, пусть она спит.
Проснувшись, или, скорее, очнувшись, я долго смотрела в потолок. Была ночь и кроме поскрипывания корабля, сопения Ирбис, спящей на соседней койке и урчания в моем животе ничего не было слышно. Жаль, что с помощью магии нельзя создать еды. Я могу наколдовать себе вкусную, сочную, и даже съедобную иллюзию, только вот желудку моему это ничего не даст. Обидно, мерзко и придется вставать. Послушав еще немного жаркий спор моего желудка и моей же лени и, ощутив перевес в пользу желудка, я встала с койки и вышла на верхнюю палубу. Ветер исправно дул во все развернутые паруса. Несколько матросов сладко спали, используя вместо подушек дощатую палубу и друг друга.
— Как спалось?
На столь неожиданный вопрос я отреагировала соответственно: резко повернулась, выхватывая на ходу меч и становясь в боевую стойку. Сзади меня никого не было. Так же как и слева, и справа, если не считать матросов, конечно.
— Странная у тебя реакция на обычный вопрос, мягко говоря.
Ворон удивленно наблюдал за мной с нижней реи средней мачты.
— Рефлексы. — Мрачно буркнула я, засовывая меч обратно в ножны и, поколебавшись, пролевитировала на рею.
— Таким рефлексам мог бы позавидовать любой воин-наемник.
— Но я и есть воин-наемник, — заметила я. — Даже несколько выше рангом. Я рыцарь наемник. А что ты тут собственно делаешь?
Ворон помедлил, наверное думая, что лучше: красивая ложь или жестокая правда. Наконец решился.
— Посмотри на небо.
Подняв голову, я оторопела от изумления и восторга. Звезды, казалось, можно было взять рукой, настолько близко они были. Долго смотря, можно было увидеть неизвестные созвездия, драгоценными камнями рассыпавшиеся по черному бархату неба. Или в этом измерении не было лун, или было новолунье, но ничего не омрачало ярких звезд на небе. По небосклону скатилась хвостатая звездочка, расчертив полнеба светлой полосой. Жаль, не успела загадать желание. Мой спутник тоже молчал, прислонившись затылком к мачте. Говорят, что бесконечно можно смотреть на три вещи: воду, огонь и работающих людей. Стеб конечно, но лично у меня третий вариант заменялся небом. Я часами пролеживала, смотря, как плывут облака, изменяя свои очертания. Молчание разбивалось о тихий плеск волн за бортом и скрип досок. Но, тишина, как известно, вечной не бывает.
— Как у тебя вырабатывали рефлексы? — Ворон.
Я мечтательно усмехнулась, вспомнив учебные годы в исследовательском центре.
— Так же как и у всех наверно. Будили лязгом железа или хрустом ветки, если не просыпалась, то и вовсе металлом по щеке. Заставляли вскочить среди ночи и начинать драться, обливали водой, закаляли, пугали, притаскивали различную мелкую нежить, что б закреплять навыки настоящего боя. Иногда устраивали что-то вроде практического экзамена.
Ворон явно заинтересовался, смотря на меня темными глазами и вальяжно развалившись на рее:
— То есть практический экзамен? Неужели билеты тянула?
— Нет, конечно, что ты — засмеялась я — ну… как бы тебе объяснить… ну вот например мой первый экзамен: меня высадили в лесу с только моим мечом и кальчужкой и сказали выловить банду разбойников. — Я начала в красках описывать, как искала этих разбойников, как в конце концов попалась им сама, а ночью перетирала веревки и тихо убегала из лагеря, а потом настраивала всяких уловок в лесу и перелавливала их по одному. Ворон тихо ржал, смотря на иллюзии-воспоминания, которыми я дополняла свой рассказ. — Весь экзамен занял наверно около двух недель. Что самое обидное, еду я тоже добывала сама, собирательством и охотой, а потом еще маялась животом, съев какую-то гадость. Кстати, а у тебя ничего перекусить нет?
— Смотря, насколько ты голодна.
— А сколько я спала? — Поинтересовалась я.
— Сутки с чем-то. А что? — Работодатель немного удивился резкому переходу вопросов, хотя я это поняла скорее по выражению глаз, чем по интонации.
— так вот, я голодна настолько, насколько может быть голоден человек, спавший сутки с чем-то, до этого протаскавший на себе около двадцати тяжеленных ящиков, а еще до этого съевший наутро только бутерброд. Я готова буйвола съесть.
— Ну, тогда. — Засмеялся Ворон. — Остается разве что ограбить местную кухню.
— Ничего не имею против — в том же тоне ответила я и спрыгнула с реи, замедлив прыжок заклинанием. Рядом мягко приземлился золотокожий. Слишком мягко для человека. Точно также приземляются коты, прыгая с высоты. Но Ворон ведь не оборотень. Работодатель отряхнул руки и полушутливо показал в сторону камбуза:
— Вперед и с песнями.
— Если с песнями, то весь корабль разбудим, — заметила я, на что Ворон философски пожал плечами:
— А мы и так его разбудим: камбуз маленький и темный, а вещей туда напихано дол потолка. Обо что-нибудь споткнемся, и прости — прощай секретность. А потом, ты правда думаешь, что их чем-то можно разбудить? — Золотокожий повел рукой в сторону храпящих матросов и я молча с ним согласилась.
— Свет я обеспечу.
Пробравшись в маленькую заставленную комнату, именуемую камбузом, мы тут же чуть не свалили гору немытых тарелок и кастрюль. К счастью сообщник ограбления, схватив ручку самой верхней сковородки. Пока я развешивала светляков, Ворон пробрался сквозь завалы кастрюль, картошки, каких-то бочек, и, порывшись в шкафу, вытащил оттуда две кастрюли, копченый окорок, и, по дороге обратно, несколько моченых яблок. Перебросив часть ноши на меня он воровато огляделся и вышел из камбуза. Грабеж совершился. Чтобы разделить и съесть добычу мы спрятались за мотками канатов. Некоторое время работодатель наблюдал как я жадно поглощаю окорок, закусывая недосоленным картофельным пюре из одной кастрюли, и запивая жиденьким киселем из другой, уверяя, что не голоден, но потом не удержался и присоединился ко мне, ибо голод не тетка, а дядька и терзает сильно. Как он потом уверял, аппетит пришел, когда он смотрел на быстро убывающий окорок, и понял, что он ему уже вряд ли достанется. Остаток ночи мы провели на все той же рее, лениво доедая оставшиеся яблочки и благодушно болтая на отвлеченные темы. Кастрюли, кстати, мы потом поставили перед входом в камбуз, не решившись снова зайти внутрь, а потом долго смеялись, услышав рано утром сочный мат кока.
Следующие недели мы проводили в праздном лежании кверху или книзу пузом, нет, конечно, мы не все время лежали, и ели, и спали. По утрам мы с Шакалом и Вороном, а иногда и с Ирбис тренировались, в основном на мечах. Ирбис, кстати, тоже совсем неплохо дралась, проигрывая нам в знании и технике приемов, но выезжая за счет нечеловеческой быстроты реакции и скорости. День мы загорали, болтали, играли в кости, карты и другие игры, которые нам приходили на ум, вплоть до салок и жмурок. В общем, вели абсолютно праздный образ жизни. За эти недели я сдружилась с Ирбис, хотя до этого никогда не имела ни подруг, ни друзей, не считая драконов и Учителя. К Шакалу я прониклась чувством рабочего уважения, как в прочем, и он ко мне. Ну а Ворон, я вообще не понимаю как могло родиться на свет такое странное и ни на что не похожее существо. Мне временами даже начинало казаться, что он… идеален? Однако, когда я сообщила об этом Ирбис, та долго хохотала:
