– Значит, Институт антропологии? – спросил Кетчуп.

– Да.

– Бывал… Х-хе. – Он покачал головой, сам не веря в то, что все это было когда-то в его жизни. – Во дворе платан и памятник Леви-Строссу?

– Да.

– На первом этаже – кафе-стекляшка и девушка такая… с глазами… Работает она еще?

Альберт не ответил.

– Хорошо там весной?

– Очень.

– И здесь хорошо, – вдруг сказал тот, кого называли Кетчуп. – Красота несусветная. Полярный день… Жить можно!

– Я вижу.

– Женщины ласковые. Чуть-чуть с ними как с людьми – такое вытворяют!

Альберт молчал, не зная, что сказать.

– Я привык, – сказал наконец первый пленник. – И вы привыкнете.

– Нет.

– Это гордыня! – усмехнулся Кетчуп. – Вы считаете, что мир рухнет из-за вас. И Томас так считал. А мир не рухнет. Ничего не изменится вообще! Съедите вы человекоеда или другие человекоеды съедят вас…

– Людоеды, – напомнил Альберт.

– Это вопрос терминологии… – отмахнулся Кетчуп.

– Это вопрос спасения души, – сказал Альберт, и лицо его собеседника исказила гримаса.

– Тело надо спасать, – прохрипел он, – тело! Рассказать вам, что они сделали с Томасом?

– Не надо, – попросил Альберт.

Кетчуп налил настойку:

– Будете?

– Давайте.

Они выпили терпкую жидкость – Кетчуп привычным глотком, Альберт с усилием…

– Знаете, какая у меня была тема?

– Что?

– Тема какая была в университете? – пояснил Кетчуп. – «Самоидентификация человека в традиционном обществе». Так что я, можно считать, нахожусь на полевых работах.

– И как… работа?

– Самоидентифицируюсь помаленьку… – поднял глаза Кетчуп. – Хотите, я станцую вам танец, которым мы, Народ Конца Света, приветствуем рождение луны?

– Не хочу.

Альберт с трудом скрывал ужас.

– Значит, танец не хотите… Хорошо, – согласился Кетчуп. – А фокус хотите?

И с этими словами он вынул из-под лежанки мешок.

– Что это?

– Это фокус, – напомнил Кетчуп. – Ап! Ап!

И он в два приема медленно, как иллюзионист, достал из мешка автомат и два перевязанных изолентой рожка.

– Автомат Калашникова, – прервал наступившую тишину пленник. – Два рожка по тридцать патронов. Лучший двигатель прогресса! Устанавливает светлое будущее за пару дней. Царство Христа, город Солнца, власть красных кхмеров… – без разницы.

Альберт вскочил. В глазах его загорелся незнакомый прежде огонь.

– Но наша с вами беда, Альберт, – сказал Кетчуп, – в том, что рожки – пустые.

Крепкие люди, стерегшие нору Кетчупа, точили каменные ножи, напевая что-то свое, древнее, тоскливое и по-своему прекрасное.

– Томас был против насилия! – шептал Кетчуп. – Несчастный идиот. Он считал, что мир надо менять словом… Его уже ели, а он все говорил… Будь он проклят!

– Не надо так, – попросил Альберт. И сам простонал от досады. – Ах, черт возьми!

– Да. – Кетчуп снова налил. – Этот калашников – фикция, психологическое оружие…

И, подняв глаза на Альберта, добавил:

– Почти…

Альберт стоял не шелохнувшись.

– Один патрон там все-таки есть, – прошептал Кетчуп. – В патроннике. Томас был рассеянным человеком. Помянем Томаса!

Он выпил в одиночестве. Он жадно глотал бурую жидкость, и настойка текла по шее.

– Итак, коллега! – торжественно объявил Кетчуп, отставив чашу. – Что мы имеем? Один из нас имеет возможность застрелиться. Или застрелить кого-нибудь по своему выбору. Свобода выбора – ну, вы помните… Какие будут предложения?

Альберт молчал.

– Нет предложений? Хорошо.

Кетчуп помолчал.

– Тогда есть предложение у меня… Дорогой Альберт, я заверши л самоидентификацию. Я животное. Старое больное животное, которое надо пристрелить. Убейте меня, коллега. И съешьте. Это будет даже… элегантно. Ну, пожалуйста!

– Как вас зовут?

– Йохан Кирш, – после паузы ответил человек. – Доктор Йохан Кирш.

Агуня что-то толкла в ступе.

Лицо ее не выражало ничего. Но потом она застыла на полудвижении – и вдруг со всей силы в ярости ударила посудину о камни.

Вождь шел вдоль реки, потом остановился:

– Фема!

Он подождал секунду, и Фема медленно поднялась из-за каменной гряды.

– Почему ты прячешься от людей? – спросил он. – Разве ты мышка или хорек?

Фема молчала.

– Идем домой, – сказал отец.

Фема молча помотала головой.

– Ты хочешь увидеть его еще раз?

Фема кивнула.

– Иди сюда.

Фема подошла, и Вождь обнял ее.

– Может быть, все еще обойдется, – сказал он. – Может быть, он будет жить здесь еще много разливов реки. Но ты взрослая девочка, ты знаешь: есть порядок…

– А если нарушить порядок?

– Тогда съедят меня, – просто сказал Вождь. – А потом тебя и бабушку.

– Кто?

– Они. Все, – в самое ухо дочери сказал Вождь.

Кетчуп сидел на своей койке, раскачиваясь взад-вперед. Человек с одичавшими глазами.

– Не оставляйте меня здесь одного, пожалуйста! – умолял он. – Либо пристрелите, либо зажмурьтесь покрепче и съешьте кусок карачура! Один раз. А там как пойдет. У меня есть радио… Будем разговаривать обо всем, вспоминать… Вы в армии были?

– Нет, – сказал Альберт.

– В армии, перед отбоем, мы вспоминали вслух все подряд из человеческих времен: рестораны, фильмы… девушек вспоминали… Давайте, а? Скоротаем жизнь…

– Я не могу, доктор, – сказал Альберт. – Не обижайтесь – не могу!

– Тогда вам лучше застрелиться, – после паузы произнес Кетчуп. – Я знаю, что говорю.

Короткий северный день уходил прочь, и племя провожало его, сидя у костра. Подросток точил нож под одобрительными взглядами женщин.

– Твой-то как вырос… – сказала одна другой. – Сколько ему?

– Еще маленький, – зарделась женщина.

– Не очень-то маленький, – заметила третья, с красивой грудью. – Мне шкуру подарил. Смотрит все время. Такой красавец.

Юноша резко встал и опрометью бросился прочь.

– Хочешь, я его научу? – спросила у матери третья.

– Чему?

– А вот чего сама умею, тому и научу.

– Ой, бабы… – поморщился дядька-людоед, сидевший на завалинке с сигареткой.

– Завидно – скажи, – отрезала та, которая была с красивой грудью.

– Дура, – беззлобно ответил дядька. – Лучше бы подымила вокруг – от комарья спасу нет.

– Да-а… – подал голос щупловатый, лежавший неподалеку с пивком в руке. – Комары у нас – о-о!..

– Комары везде о-о, – сказал дядька.

– Не-е, – возразил щупловатый. – Наши больше. Таких, как у нас, нигде нет. Просто птицы. И запах вот этот… Нигде такого нет!

– Так это ты и пахнешь, – вдруг сказала красивая.

– Ой, бабы! – вдруг выдохнула мать юноши. – Когда ж нам счастье будет?

Альберта под конвоем вели мимо этого диалога по берегу реки. Рядом группа молодых аборигенов лениво играла во что-то вроде футбола, перебрасываясь вместо мяча черепом.

– Вы не оставляете мне выбора, – угрюмо сказал Вождь. Он сидел в своей юрте, перед ним стоял приведенный.

– Это ваши проблемы!

– Не дерзи мне, дурак, – сказал Вождь. И после паузы произнес: – У меня есть дочь…

– Я понимаю… – Альберт сменил тон.

– Какой понятливый! – прервал его человек в пальто на голое тело. – Ну, хорошо. Давай – компромисс…

– У нас уже был компромисс.

– А-а, – хмыкнул Вождь. – Нет, это я тебя просто обманул! А компромисс – сейчас. Ты не будешь есть карачура. Станцуешь вместе со всеми, совершишь обряд… в общем, все, что полагается… а мясо я подменю. – Он понизил голос. – Съешь кусок кабанины. И будем жить!

– Я не стану жить по-вашему! – сорвался Альберт.

– Дурак, – снова констатировал Вождь. – Ладно. – Он задавил в пепельнице сигарету и встал, давая понять, что разговор окончен. – Дело хозяйское! Не пропусти рассвет. Этот – последний…