Посреди спортзала лежала Лаврушина. Остальные сидели и стояли вокруг, глядя, как Деветьяров медленно покручивал туда-сюда ее подвернутую стопу. Лаврушина морщилась с неподдельным испугом в глазах.

– И ничего там связки не порваны, – сказал наконец Деветьяров, – не дурите мне голову! Это вывих, – сказал он, поглаживая Лаврушину по ноге.

Жукова, Черышева и Веснина внимательно следили за этим братским поглаживанием.

– А по-моему, и вывиха нет, – сказала Черышева.

– Сто-о-оп! – заорал Шленский.

– Боже мой, – поморщилась Даля. – Зачем же кричать?

– Раз и! Два и! – Деветьяров под музыку гонял девушек по спортзалу, но в этом уже явственно просматривались черты какого-то номера.

Шленский, под ту же музыку сидя в своем номере над листами писчей бумаги, изрисовывал их сценарием будущего шоу.

– Три и! Четыре и! – на весь спортзал хлопал в ладоши Деветьяров. – Стоп! Наташа, Саша, Лена, – еще раз свой проход!

– Стоп! – стоя в проходе кинозала, кричал Шленский. – Шефер, собери мозги в кучку. Еще раз!

– И раз! И два! – кричал Деветьяров в спортзале.

– Убью всех! – орал Шленский в кинозале. – На каком такте начинаем идти?

– На пятом! – стонал в спортзале Деветьяров. – На пятом акте идем!

– У нас сейчас обед, – робко заметила Шефер.

– У вас сейчас я, – безжалостно отрезал Деветьяров.

– Еще раз, – командовал Шленский.

– Еще раз, – говорил Деветьяров.

– Я сейчас умру, – задыхаясь, обещала Веснина.

– Умрешь – похороним, – успокаивал Деветьяров. – Поехали! Получится – отпущу спать.

– Ага, спать… как же… – вдруг сказала рыжая Стеценко, и стоявшая рядом Жукова внимательно на нее посмотрела.

– Начали! – крикнул Шленский.

– Отлич-но! – кричал Деветьяров. – И рука! И нога! И пошли!

– Хорошо! Умницы! – кричал Шленский. – И на финал! На финальчик! И-и-и хоп-ля!

Шленский выключил музыку.

Деветьяров стоял на пороге спортзала. Семеро девушек, не переодетые к занятиям, рядком сидели на скамеечке.

– В чем дело? – внимательно рассмотрев этот пейзаж, спросил Деветьяров.

– Мы сегодня не можем заниматься, – ответила за всех Стеценко.

– Почему? – глупо спросил Деветьяров.

– У нас женские дни, – улыбнувшись, мягко объяснила Черышева.

– У всех? – спросил Деветьяров.

– Почему у всех? – И рыжая Стеценко, поведя головой, указала на Лаврушину, молча разминавшуюся в стороне.

– А у нее почему не дни? – поинтересовался Деветьяров.

– А у нее климакс, – сказала Стеценко.

– Они просто устали, – сказал Шленский. Он лежал на верхней полке в сауне. – Их надо расслабить.

– Их не расслаблять, – ответил Деветьяров, попивая пиво из банки. Он сидел на средней полке на полотенце. – Их убивать надо.

– Ты чего такой кровожадный? – не открывая глаз, осведомился Шленский. – Отелло… «Убива-ать…» Подбавь парку.

– Убивать! – подтвердил Деветьяров и, встав, плеснул на раскаленные камни из пивной банки.

– Ох. Кайф… – слабо простонал разморенный Шленский.

– Убивать, Ленчик! И сегодня же, – продолжил Деветьяров. – А то они нам на голову сядут.

– Сядут, сядут, – подтвердил Шленский. – Спать надо меньше, тогда не сядут.

– Чего? – переспросил Деветьяров.

– Того самого, – ответил Шленский и повернулся на спину. – Чего слышал.

– Это мои проблемы, Станиславский, – сказал Деветьяров.

– Не только твои.

– Да что мне, монашествовать тут, что ли? – вскипел Деветьяров. – У меня крыша поедет!

– Не знаю, Андрюша, – ответил Шленский. – У меня не едет.

– Ты уверен? – спросил Деветьяров.

Шленский не ответил. Минута прошла в молчании: Деветьяров пил пиво, Шленский лежал с закрытыми глазами. Потом вдруг сел.

– Может, ты и прав, – сказал он. – Черт его знает. Пойдем поплаваем.

Они стояли у края бассейна. Голубое поле лежало перед ними совершенно нетронутым.

– Нет, ты подумай, – сказал Деветьяров. – Вот это все – нам одним. И почему я не взял сюда жену?

– Да, почему? – поинтересовался Шленский, снимая тапки.

– Забыл! – воскликнул Деветьяров. – Склероз, что ты поделаешь! И-ех! – И он рыбкой сиганул в воду.

– А девиц поведем в театр! – вынырнув, вдруг сообщил Деветьяров. – На «Вишневый», ага? Пускай расслабятся напоследок, черт с ними. Что с Маштаком буде-ет…

И, перевернувшись, поплыл.

– Это все с вами? – спросила билетерша.

– Со мной, – не без гордости ответил Шленский, отдавая билеты.

– Раз, два, три… – считала билетерша. – Восемь! Ох, Леонид Михайлович, смотрите! – И она шутливо погрозила ему пальцем.

– Хоть бы по одной водил, – поджала губы гардеробщица.

Деветьяров заглянул в грим-уборную к заслуженному артисту рэсэфэсэрэ Маштакову:

– Николай Семеныч! Погодите гримироваться, идемте, чего покажу!

Они украдкой выглянули из служебной двери в зрительское фойе. Деветьяров индейцем прокрался за колонну, Маштаков с нежданным изяществом перетек за ним.

– Глядите!

Проследив за взглядом Деветьярова, Маштаков нервно сглотнул: посреди фойе, что-то вдохновенно рассказывая, стоял Шленский, а вокруг него – восемь эффектных девиц. Зрители, бродившие вокруг, с уважением поглядывали на этот гаремный выезд.

– Ну, режиссура… – только и сказал Маштаков. – Ты подумай, а? Вроде тихий. Откуда он их взял-то?

– А он эротическую студию ведет во Дворце железнодорожников, – объяснил Деветьяров. – Ты что, не знал?

– Нет, – сказал Маштаков, безуспешно пытаясь примагнитить взглядом Черышеву. – Ему консультант не нужен?

– Спрошу, – ответил Деветьяров.

В это время Оленька Шефер обнаружила среди портретов знакомое лицо и на все фойе закричала:

– Ой! Смотрите – Андрюша! Андрей Николаи-ич!

Через секунду восемь девушек весело щебетали возле деветьяровского портрета.

Маштаков выразительно посмотрел на коллегу:

– Значит, говоришь, Дворец железнодорожников…

– Давай скорее, Поволжье! – поторопил Шленский Шефер, жадно кусавшую от бутерброда с рыбой.

– Ыну, – ответила та, что должно было означать «иду».

Уже прозвенел третий звонок, и девушки, торопливо допивая водичку, поспешили в зал. Пользуясь отсутствием режиссуры, Лаврушина и Черышева на ходу засовывали в рот по второму эклеру.

– А вы будете смотреть? – спросила Кузнецова. Она тенью стояла за плечом Шленского.

– Я, Леночка, видел это раз двадцать, – улыбнулся Шленский.

– Значит, не пойдете? – спросила она.

Шленский покачал головой.

– Леонид Михайлович, – попросила Кузнецова. – Можно, я останусь с вами?

Шефер наконец допила сок и, бросив на них быстрый взгляд, выскочила из буфета.

– Не надо, что вы… – Шленский испугался и тут же устыдился своего испуга. – Зачем, Леночка? – попробовал отшутиться он. – Вы на меня еще наглядитесь…

Кузнецова покачала головой:

– Не нагляжусь.

Шленский медленно погладил ее по щеке, и Лена, закрыв глаза, поворотом головы прижала его руку к своему плечу. Буфетчица, лежа всей грудью на стойке, наблюдала эту пастораль.

– Лена, – сказал Шленский, – вам пора на спектакль.

– Угу, – не открывая глаз, сказала она.

– Двадцать два несчастья! – сказал Яша – Деветьяров. – Глупый человек, между нами говоря…

В зале раздался дружный девичий смех, и партнерша по сцене из-под руки послала Деветьярову взгляд, полный возмущения. Тот, не выходя из образа, невинно развел руками: что я могу сделать, если так нравлюсь девушкам?

Шленский курил, сидя в темном фойе.