Однако надо отдать должное Калугину — ему это нужно было, и он сумел в определенной мере сохранить свое лицо среди многих, хотя и далеко не всех, сотрудников резидентуры. Во-первых, все понимали, что с резидентом шутки плохи и обострение отношений ни к чему хорошему не приведет. При этом резидент искренне требовал профессиональной работы и критика, пусть подчас и излишне жесткая, воспринималась многими сотрудниками без обиды. За ошибки, лодырничество, небрежность каждый считал себя виноватым и не особо возражал против даже грубостей в свой адрес, хотя и не хотел их получать. Я тоже на первых порах руководства линией КР не раз испытал на себе недовольство резидента моими или других сотрудников просчетами в оперативной работе. Воспринимал его нелестные замечания в большинстве случаев как справедливые и не считал себя оскорбленным. Он после жесткого разговора никогда не таил “камня за пазухой”. Были недочеты и у Калугина. Все видели, что он значительно больше других проводил время в кабинете резидента, неизмеримо больше получал замечаний, в том числе и за других, и больше других их терпел.

Во-вторых, Калугин, заместитель резидента, редко выступал перед оперативными работниками линии ПР как их начальник. Даже исполняя обязанности резидента во время длительного нахождения Соломатина в Москве в 1968 году, вел себя как первый среди равных, не допуская в адрес оперативного состава начальственного тона, всегда оставаясь ровным в поведении, выслушивал мнение другого. При этом никогда не противопоставлял себя Соломатину.

Кто же из этих лиц мог передать ЦРУ информацию о Кочнове? Резидент вне подозрений. Вся его жизнь и работа подтверждают это — заместитель начальника ПГУ, резидент в Нью-Йорке, Риме являлся и до сих пор является носителем важных государственных секретов. Его заместитель по внешней контрразведке Попов успешно работал в Австрии, Германии, имел на связи ценную агентуру. Оба они прошли Великую Отечественную войну. Сотрудник линии КР резидентуры Зотов — работал с агентурой, затем заместитель резидента по линии КР в Лондоне, выдворенный англичанами из страны. Андрианов — агентурист, подготовил в Дели вербовку сотрудника ЦРУ, затем резидент и заместитель начальника секретнейшего управления в разведке — Управления “С”. Все они своей работой наносили ущерб противнику. Известно, как Кочнов стал предателем. Остается один — Калугин. Очевидно, что именно он подтвердил ЦРУ то, что Кочнов прибыл в резидентуру с заданием не внедряться в американскую разведку, а вербовать Артамонова-Шадрина. Вывод представляется бесспорным. Сам Калугин в своей книге, рассказывая о деле Ларка, не скрывая, пишет: “В предательство Кочнова Энглтон сначала не поверил”. В действительности, он мог поверить Кочнову и пойти на подставу Ларка только при наличии достоверного подтверждения истинности предательства Кочнова.

Калугин, возвратившись после окончания командировки в феврале 1970 года в Москву, по рекомендации Соломатина, ставшего к этому времени заместителем руководителя разведки, назначается заместителем начальника Службы внешней контрразведки ПГУ, а в 1973 году опять-таки с помощью друзей становится ее начальником.

Следует отметить весьма важный момент в поведении Калугина во время работы во внешней контрразведке. Он постоянно пытался внушить своему близкому окружению и оперативному составу, и не безуспешно, мысль о том, что он “любимец” Андропова и пользуется его особым покровительством.

Юрий Андропов, весьма влиятельный политический деятель, как известно, являлся председателем КГБ СССР с 1967 по 1982 год, и после смерти Леонида Брежнева возглавил советское государство. Калугин в книге утверждает, что смог достичь столь высокого положения в разведке только в силу своего умения установить с Председателем “отношения отца и сына”. Он пытается, как это делал и в советской разведке, убедить читателя в особом расположении к нему Андропова, называя того своим “ангелом-хранителем” и приписывая ему слова о полном доверии к Калугину. Но, как покажут дальнейшие события, его мнение умышленно некорректное. Калугину очень хочется, и это желание проходит через всю книгу, чтобы в первую очередь ЦРУ, а затем и простые читатели поверили в создаваемый миф. Цель банальная — ЦРУ заплатит больше долларов агенту, так близко стоявшему к ценнейшему источнику информации, а американский читатель как налогоплательщик вполне оправдает материальные расходы на его содержание. Между прочим, американцам было бы интересно узнать, на сколько десятков миллионов долларов, выданных Калугину ЦРУ в том числе и по этим придуманным основаниям, он уменьшил социальные программы для налологоплательщиков.

Андропов, как считают его современники, в оценке людей был человеком принципиальным, даже в определенной степени жестким, и всегда руководствовался интересами государства. Эмоции в отношении принимаемых им решений отсутствовали. Он исходил из здравого смысла и справедливости. У него не могло быть и не было любимцев. Он, зная неспособность тогдашних советских политических лидеров вывести страну из состояния нарастающей стагнации, имел одну цель — придти к власти и сохранить Советский Союз. Калугин занимал в мыслях Председателя одно из последних мест и не мог быть “любимцем”. Факты и очевидцы свидетельствуют, что Калугин с 1974 по 1979 год принимался Председателем редко, и ни разу один на один. Он же в своей книге пытается убедить в обратном.

Теперь продолжу повествование о Куке. Однажды в середине 1978 года в кабинете начальника Управления внешней контрразведки ПГУ генерал-майора Калугина в Ясеневе раздался звонок прямого городского телефона. В трубке послышался голос старого приятеля по Московскому радио, работавшего в Институте мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО). Он рассказал, что по словам Дональда Маклина, один из научных сотрудников института, бежавший из США в связи с обвинением в шпионаже в пользу СССР, находится под следствием в Московском управлении КГБ по подозрению в незаконной торговле валютой и спекуляции предметами искусства. Он назвал фамилию Кука. Для Калугина, якобы не видевшего Кука с 1959 года и редко вспоминавшего о нем, это сообщение прозвучало более чем неожиданно. Приятель, по словам Калугина, настойчиво попросил “срочно переговорить с кем нужно в УКГБ и разобраться, что происходит с Куком, который высоко ценится в институте, как способный и продуктивный ученый”.

Калугин не решился позвонить начальнику УКГБ Виктору Алидину, зная его как работника, который не станет обсуждать с ним дела своего управления. Он набрал номер телефона одного из заместителей Алидина и, сказав, что знает Кука, просил информировать его, начальника внешней контрразведки, о причинах проведения следствия. Но в ответ получил ответ, который его удивил и озадачил. Не очень вежливым голосом, не соответствующим служебному положению Калугина, ему было твердо сказано:

— Мы не рекомендуем вам вмешиваться в это дело. Ваше управление не имеет к нему никакого отношения.

Калугин понимал, что происходящее с Куком — угроза прежде всего ему, Калугину. Он остро почувствовал пока неясную, но растущую тревогу появления острой опасности и желание поскорее избавиться от нее. Ему нужна была правдивая информация о том, что же случилось с Куком. Может быть, что-то сумеет выяснить о нем у Бориса Иванова, хорошо знакомого с делом агента Кука в бытность свою резидентом в Нью-Йорке в 1962-64 годах, а сейчас первого заместителя начальника разведки? Иванов, как оказалось, слышал о следствии и, не вдаваясь в подробности, посоветовал ему “не вникать в это дело и оставить все как есть”.

Калугин якобы последовал совету Иванова и старался забыть о Куке:

— Кто знает, что могло произойти с Куком с тех пор, как я впервые его встретил. Если он действительно нарушил закон, то должен отвечать. Я последовал совету Иванова и старался выкинуть его из своей памяти.