Тем временем они подошли к Трейстоунз «. У парадного входа Гласс неожиданно произнес:

– Вот придет день, пылающий, как печь; тогда все надменные и поступающие нечестиво будут как солома!

– Может, так оно и будет, дружок, только вы до этого не доживете, так что не стоит об этом думать! – съязвил сержант. – Теперь ваш черед потрудиться. Дворецкий ведь ваш друг?

– Я с ним знаком. Я не зову его другом, ибо у меня мало друзей.

– Вы меня изумляете! – сказал сержант. – Все же то, что вы с ним знакомы, уже хорошо. Пойдите и побеседуйте с ним – не спеша, по-приятельски, обо всем понемногу.

– Нерадивая душа будет терпеть голод.

– Ну, не из-за нерадения с дворецким. И жажды не будет терпеть, – возразил сержант.

– Гибель вымышляет язык твой; как изощренная бритва, он у тебя коварный, – сказал ему Гласс. – Симмонс – честный человек, он избрал путь Света.

– Поэтому-то я и препоручаю его вам, – сказал сержант. – И хватит перечить! Разговорите дворецкого и посмотрите, что, из него можно выудить.

Через полчаса размышления сержанта, разглядывавшего одну из шпалер на ограде в конце сада, были прерваны появлением Невила Флетчера и мисс Дру.

– О, да здесь сержант! – воскликнул Невил. – Он милый человек, Салли, он тебе понравится.

Сержант оглянулся с дурным предчувствием. Монокль в глазу мисс Дру подтвердил его опасения. Хотя он не ждал от нее добра, но, будучи вежливым человеком, пожелал ей доброго утра.

– Вы ищете орудие убийства, – сказала мисс Дру. – Я тоже об этом немало думала.

– Я тоже. Я даже внес предложение, – сказал Невил. – Но Малахия сказал, чтобы я побоялся Бога и не грешил.

Губы сержанта дрогнули, но он сдержался и проговорил:

– Насколько могу судить, вы сами напрашивались на такой совет, сэр.

– Да, но он мне также предписал поразмыслить в сердце моем на ложе моем и утешиться, что, по-моему, неразумно в три часа пополудни.

– Хорошо бы написать этюд о Малахии, – заявила мисс Дру. – Очевидно, это очень интересный случай, с психологической точки зрения. Хорошо бы подвергнуть его психоанализу.

– Вы совершенно правы, мисс, – согласился сержант, глядя на нее почти с симпатией. – Десять к одному – выяснится, что все его нынешние бзики упираются в какую-нибудь детскую травму.

– Стукнулся головой? – спросил Невил.

– Ну нет, очевидно, что-то внешне банальное, что подействовало на его подсознание, – сказала Салли.

– Боже милостивый! – сказал Невил с деланным восхищением. – Да у него нет подсознания!

– Тут вы ошибаетесь, сэр. – Сержант не мог выдержать столь ужасного утверждения. – Подсознание есть у всех.

– Давайте-ка присядем и все обсудим, – в Невиле сразу вспыхнул интерес. – Я вижу, вы будете на стороне мисс Дру, но, хотя я практически ничего в этом не смыслю, ум у меня изворотливый, и я убежден, что сумею опровергнуть все ваши доводы. У нас будет прелестная дискуссия, верно?

– Несомненно, сэр, – ответил сержант. – Только я здесь не для того, чтобы спорить с вами. Я не могу понапрасну переводить время.

– Это было бы вдвое полезнее, чем глядеть на эту сломанную ветку, – сказал Невил. – Спор со мной стимулирует работу ума, что до этой ветки, которая выглядит некой уликой, то она – западня для опрометчивых.

Сержант посмотрел на него, прищурившись:

– Неужели, сэр? Может, вы скажете, как она сломалась?

– Конечно, скажу, но это не так интересно. Вы уверены, что не было бы лучше, если…

– Для меня это было бы очень интересно, – возразил сержант.

– Вы ошибаетесь, – сказал Невил. – Вам кажется, что кто-то, перелезая через ограду, поставил ногу на эту шпалеру, так ведь? Вы ужасно умный, – продолжил Невил, – потому что именно так и было.

– Так и было? – Сержант смотрел на него с предельным недоверием. – Вы что, собираетесь острить, сэр?

– Нет, я не смею. Может быть, вы не поверите, но я вас боюсь. Пусть моя беспечность вас не обманывает: это маска, призванная скрывать внутреннее замешательство.

– Могу этому поверить, – мрачно сказал сержант. – Но я бы хотел услышать еще про эту ветку. Кто перелезал через ограду?

– Я! – сказал Невил с ангельской, улыбкой.

– Когда?

– В тот вечер, когда убили дядю. – Он полюбовался выражением лица сержанта и продолжил: – Я вижу, вы ждете подвоха, и, конечно, если вы думаете об убийстве, здесь есть подвох. Я перелез через ограду, когда все, включая полицейского, помещенного в прихожей, полагали, что я заснул. Да, и я вылез из окна моей спальни. Я вам покажу.

– Зачем? – спросил сержант.

– В прихожей же был полицейский, – подмигнул ему Невил. – Я не хотел, чтобы он знал, что я ухожу. Он бы подумал черт знает что – то же, что думаете вы сейчас, что показывает, какие нечистые помыслы у полицейских. Да-да, я ни в чем не виновен. Мне просто надо было уйти и посовещаться с сообщницей.

– Вы… Послушайте, сэр!

– Ну вот, ввязался; у тебя разум хорька, Невил, – не выдержала Салли.

– Не груби, драгоценная моя: сержант тоже не сладкоречив, однако ему неприятно, когда юные женщины говорят гадости.

– Я бы хотел, чтобы вы не морочили мне голову, – взмолился сержант, – и рассказали, как все было на самом деле!

– Еще бы! – сочувственно откликнулся Невил. – И так как вы мне нравитесь, я расскажу вам. Я уходил тайком, чтобы рассказать миссис Норт, что моего дядю убили.

У сержанта отвалилась челюсть.

– Вы уходили рассказать… Но скажите мне, почему?

– Ну, очевидно, ей это было нужно знать, потому что у нее были нелепые финансовые отношения с дядей Эрни, – объяснил Невил.

– Так вы знали о них, сэр?

– Да, разве это еще не понятно? Я был ее сообщником.

– И ни к черту не годным! – в сердцах выпалила Салли.

– Ей не следовало вынуждать меня к этому. Не диво, что вы поражены, сержант. Вы абсолютно правы, это было совсем не по мне. Тем не менее я попытался заставить дядю вернуть расписки. Это и имел в виду Симмонс, когда сказал вам, что слышал, как перед ужином дядя послал меня к черту. – Он помолчал, наблюдая сержанта сквозь свои длинные ресницы. – Знаете, вы ужасно сообразительный, – сообщил он. – Я вижу, вы еще не перестали думать, что это дает мне мотив для убийства, как ваш ум уже уловил главный изъян этой теории. Дело в том, что я все равно не получил бы эти расписки, если бы убил дядю. Я, конечно, не пробовал, но я совершенно уверен, что не смог бы открыть сейф. Мисс Дру могла бы – по крайней мере, она говорит, что могла бы, но я заметил, что, когда доходит до дела, она всегда малость не готова. Это самое неприятное в женщинах: у них ничего не задерживается в голове. Если бы ее преступные записи были при ней, она могла бы приготовить весьма страшное вещество, которое она называет супом, и взорвать с его помощью сейф. Только не думайте, что я поощрял ее, потому что, хотя я, может быть, и кажусь женственным, на деле я не таков, и меня мутит от той первобытной дикости, которая свойственна женщинам.

Сержант выслушал этот поразительный монолог с неподдельным интересом и продолжил свое:

– А почему, сэр, вы считали, что миссис Норт так важно узнать, что ваш дядя мертв?

– Ну конечно же это было важно, – терпеливо пояснил Невил. – Вы же не могли не обнаружить эти расписки, и если вы не считаете, что их присутствие в дядином сейфе так уж компрометирует, то какого черта вашему суперинтенданту понадобилось с пристрастием допрашивать бедную девочку?

Изумленный сержант уставился на него, не в состоянии найти подходящий ответ, от которого его избавила мрачная сентенция констебля Гласса:

– Что хвалишься злодейством, сильный?

Сержант вздрогнул, ибо не слышал, как его подчиненный подошел по лужайке, однако Невил оказался на высоте и без минуты раздумий выпалил Глассу:

– Разве я море или кит, что Ты поставил надо мною стражу?

Этот вопрос, заданный тоном страдальческого недоумения, ошеломил Гласса и пробудил в сержанте симпатию к Невилу.