— Заявил, что его дочери не нужен бывший раб, велел дать тебе пятьдесят палок и выгнал из города, — кивая, закончил Конан.

Гончар был изумлен.

— Да-а, — сказал он, глядя на киммерийца широко раскрытыми глазами. — Неужели это правда, владыка, что могущественные колдуны могут видеть все прошлое и будущее человека, едва посмотрят ему в глаза?

За стеной раздалось новое презрительное фырканье. Конан сказал со всевозможной строгостью в голосе, едва сдерживая смех:

— Продолжай. Что же ты сделал, когда он тебя выгнал из города? Рамдас ведь один из городских старейшин, не так ли?

— Да, владыка! Он творит беззаконие когда вздумается и держит в руках всю Гончарную Слободу! Никто не смеет ему слова сказать! А я… что ж, судья отобрал у меня кров — «за надругательство над добрым именем», как он сказал. И я пошел куда глаза глядят. Потом начались дожди… Я оказался здесь. Добрый старец приютил меня. За эту зиму он выучил меня грамоте и счету. Но в конце зимы вдруг жестоко заболел и умер. Я проплакал над ним три дня, а потом похоронил у ручья. От его могилы ночами исходит свет, и я хожу туда иногда…

— Ну а обезьяны?

Юноша опустил голову так низко, что черные пряди волос совсем скрыли лицо.

— Умирая, старец велел мне хранить источник и эти книги для того, кто когда-нибудь придет за ними, — сказал он еле слышно. — Как-то вечером мне было очень тоскливо, и я сел читать. И нашел книгу магических заклинаний…

— И от тоски превратил весь город в обезьянник, так, что ли? — нахмурился Конан.

— Не весь! Только родичей Рамдаса, того судьи, той мерзкой бабки-сводни, которая свидетельствовала против меня и…

Его оборвал громовой хохот. Конан смеялся, закинув голову, смеялся так, что тряслись стены убогой хижины и скрипел и шатался стол, на котором он сидел. За стеной ему вторил хохот дракона.

— Всех родичей, клянусь тринадцатью рогами Нергала! Да тут на острове всяк друг другу брат, кум или сват! — приговаривал киммериец, смеясь. — Ты, парень, либо святой, либо помешанный! Ну, а что ты ищешь теперь в этих книгах и свитках?

Юноша покраснел так густо, что это стало видно даже сквозь загар.

— Приворотное зелье, — пробормотал он, краснея еще больше. Конан от хохота едва не свалился под стол.

— Вот что, парень, — сказал он, отсмеявшись, — это дело ты брось. Давай расколдовывай город, а после этого я дам тебе денег и отпущу с миром. Ты купишь себе дом где-нибудь в другом месте, где никто не знает, что ты в детстве был рабом. Там и женишься. Ну? — Джамла мялся, и Конан пригрозил: — Не то смотри, я велю своему демону разорвать тебя на сотню маленьких Джамл!

Вендиец задрожал и снова бухнулся киммерийцу в ноги с воплем:

— Пощади, владыка! Я бы и рад их расколдовать, но не знаю, как! Я просто прочел заклинание из книги, а какое обратное, я не знаю! Их там тысячи!

— Аридо! — позвал Конан. — Иди сюда и попробуй разобраться в этих закорючках.

Джамла, полагая, что тут ему и конец, захрипел, моля о пощаде. Но каково же было изумление юноши, когда вместо чудовища в хижину вошел старый кхитаец в одеждах из расшитой парчи! А старик как ни в чем не бывало уселся за стол и принялся листать черную книгу, бормоча при этом:

— Этот отшельник был воистину святым! Скопить столько мудрости за одну человеческую жизнь! Забавно только, что он, видимо по незнанию, мешает все в кучу: лечебные мази, заговоры, проклятия… Это не то, это не то, «пять способов бессмертия», не то, «зимняя одежда, обогреваемая газами человеческого тела» — ого! He то, не то… «Варение золота из ртути», чушь какая… Ага, вот это заклинание: «Превращение неугодного человека и всех его родичей до сотого колена в отвратительных хвостатых обезьян. Стань лицом к востоку»… Так, понятно, понятно. Очень простые чары. И разрушить их так же просто, как и навести. Иди-ка сюда, неумеха.

Джамла неуверенно приблизился. Кхитаец вручил ему книгу, повернул лицом к западу и велел:

— Читай заклинание, только с конца. Читай внимательно, не пропусти ни одной буквы! Идем, Конан, более нам здесь делать нечего. — С этими словами он встал и вышел из хижины.

— Это тебе на свадьбу, — сказал Конан, высыпав на дощатый стол десять ярких рубинов. И вышел вслед за драконом.

Тот уже в нетерпении постукивал хвостом.

— Едем скорее. Этот юнец так напуган, что все сделает правильно. Если мы поторопимся, то еще успеем до заката в храм.

Устраиваясь поудобнее на его широкой спине, Конан слушал краем уха, как молодой звонкий голос старательно читает вслух бессмысленные, вывернутые наизнанку слова.

Конан с драконом решили не рассказывать в Ланке о своем визите к хижине отшельника — не следовало привлекать к себе слишком большого внимания. Когда они вернулись в город, то пожалели, что не остались ночевать в лесу: всюду горели огни, люди пели, смеялись, только что не ходили на головах от счастья. В конце концов киммериец, устав от раздраженного ворчания дракона, оставил его в комнате на постоялом дворе, а сам присоединился ко всеобщему ликованию. К исходу ночи он уже не помнил, скольких девок перетискал и сколько кувшинов выпил. Его едва хватило на то, чтобы с рассветом добраться до кровати и рухнуть на нее.

Едва он проспался — вернее, едва дракон счел, что он проспался, — они отправились в храмовый дом.

Верховный Брахман, избавившись от обезьяньего облика, оказался хитроглазым старичком с большим, изъеденным волчанкой носом. Киммериец вспомнил, что волки-оборотни, влезая в волчью шкуру, мигом излечиваются от всех болезней, даже смертельных. С этой точки зрения обезьяной Прамурти выглядел гораздо лучше — та, по крайней мере, была совершенно здорова.

— Вы принесли нам удачу, чужестранцы! — радостно возгласил он после обмена приветствиями. — Проклятие снято! Или вы и есть те, кого бы нам следовало благодарить, ведь вы, как я помню, собирались посетить отшельника?

Конан и дракон переглянулись, и мудрейший Ши Чхан с поклоном ответил:

— Мы никогда бы не осмелились без нужды тревожить покой святого человека. И посуди сам, мудрый Прамурти, как бы мы могли за один день успеть доехать до другого конца острова и к утру вернуться обратно? Лошадей у нас не было, а у вас в городе их, как я видел, вовсе не держат.

— Да, — покачал брахман головой в тяжелой чалме, — От лошадей нам пришлось избавиться. Ни одна лошадь не потерпит, чтобы на ней сидела верхом обезьяна… Тьфу, мерзость какая, да простит мне милостивый Рудра!

— Но теперь, почтеннейший, когда город ваш непостижимым и чудесным образом избавился от напасти, — продолжал Ши Чхан медовым голосом, — исполнишь ли ты нашу просьбу? Сапфир все еще при нас, и мы по-прежнему готовы преподнести его в дар грозному и милосердному богу.

— Разумеется, разумеется, с радостью и охотой! — воскликнул Прамурти, пожирая глазами камень, лежащий на ладони киммерийца. — Еще вчера вечером, когда проклятие спало, мы вошли в храм, заправили все светильники, зажгли курения и вознесли благодарственное моление Трехликому… Если вам будет благоугодно передать нам камень сегодня же, мы сегодня же и начнем все приготовления, потребные к этому сложному обряду.

Чужестранцам было благоугодно, сияющий сапфир был торжественно возложен у подножия алтаря Рудры Трехликого, а жрецы принялись готовиться к церемонии Воздания Хвалы.

Все три дня, что они готовились, соблюдая строжайший пост и размышляя над сокровенным таинством трех ипостасей грозного бога, Аридо пребывал в дурном настроении. Первый раз за много лет он оставался в облике старика-кхитайца более трех суток подряд, ему было неудобно в человеческой оболочке, он ходил по комнате из угла в угол, словно по клетке. К тому же он начинал хотеть спать.

Наконец, на четвертый день, Конан был призван в храм, где ему возвестили ответ бога: острова драконов по-прежнему существуют, Великая Катастрофа не затронула их, воды Потопа не поглотили. Своими очертаниями схожие с огромным драконом, раскрывшим пасть и взмахнувшим хвостом, они лежат далеко во Внешнем океане. Чтобы попасть туда, нужно отплыть от южной гряды Жемчужных Отмелей, что в Лемурийскоы море, и плыть на восход солнца, выверяя курс каждое утро.