Оскар вышел из спортзала и сбежал вниз по лестнице. Сердце стучало в ушах. Началось! Он перепрыгнул сразу через три ступеньки, приземлился на лестничную площадку, пересек раздевалку и вошел в кабинет физрука.

Физрук сидел в своем спортивном костюме и разговаривал по телефону на каком-то иностранном языке, – наверное, на испанском. Единственное, что Оскару удалось понять, – это слово «реrrо», что, как он знал, означало «собака». Физрук знаком предложил ему сесть. Пока учитель говорил, несколько раз повторяя слово «реrrо», Оскар услышал, как Йонни вошел в раздевалку и начал что-то возбужденно обсуждать с друзьями.

К тому времени, как физрук наговорился про свою собаку, раздевалка уже опустела. Он повернулся к Оскару:

– Ну, Оскар. Ты что хотел?

– Я только хотел спросить… тренировки по четвергам…

– Да?

– Можно я тоже буду на них ходить?

– Силовая подготовка в бассейне?

– Да. Мне нужно записаться?

– Не надо записываться. Просто приходи. Четверг, семь часов. Хочешь качаться?

– Да, я… да.

– Хорошо. Занимайся. Научишься подтягиваться… пятьдесят раз!

Физрук изобразил в воздухе подтягивание. Оскар покачал головой:

– Да нет. Но… я приду.

– Тогда до четверга. Хорошо.

Оскар кивнул и хотел уже уйти, но вместо этого спросил:

– Как там ваша собака?

– Собака?

– Да, я слышал, вы говорили «реrrо». Разве это не «собака»?

Физрук на секунду задумался.

– А! Не «реrrо». «Реrо». Это значит «но». Например: «но не я». Это будет «реrо уо nо». Понимаешь? Ты и испанский тоже хочешь учить?

Оскар с улыбкой покачал головой, объяснив, что пока с него хватит и тренировок.

Раздевалка была пуста, не считая его одежды. Оскар снял спортивные трусы и застыл. Брюк не было. Ну конечно! Как он сразу не догадался? Он поискал в раздевалке, в туалете. Брюки исчезли.

По дороге домой ноги кусал мороз. Пока они занимались физкультурой, пошел снег. Падающие снежинки таяли на его голых ногах. Во дворе он остановился под окнами Эли. Жалюзи были опущены. Внутри не было никакого движения. Крупные снежинки ласкали его запрокинутое лицо. Он поймал одну на язык. Она оказалась приятной на вкус.

– Глянь-ка на Рагнара.

Холмберг указал на площадь, где снег успел запорошить круговую каменную мостовую. Один из местных алкашей неподвижно сидел на скамейке, укутавшись в широкое пальто, напоминая плохо слепленного снеговика. Холмберг вздохнул:

– Придется его проведать, если скоро не пошевелится. Как ты?

– Да так себе.

Стаффан подложил еще одну подушку на служебный стул, чтобы унять боль в копчике. Он бы предпочел постоять или, куда лучше, полежать в собственной постели, но рапорт о вчерашних событиях следовало сдать в отдел по расследованию особо тяжких преступлений до выходных.

Холмберг заглянул в свою записную книжку и постучал по ней ручкой.

– Та троица из раздевалки… Они сказали, что убийца, прежде чем облить себя кислотой, крикнул: «Эли! Эли!» – и я подумал…

Сердце Стаффана екнуло, и он всем телом подался вперед.

– Что, прям так и крикнул?

– Да. Ты что, знаешь, что это?

– Да.

Стаффан откинулся на спинку стула, и боль острой иглой пронзила все тело до самых кончиков волос. Он схватился за край стола, выпрямился и провел рукой по лицу. Холмберг не сводил с него глаз.

– Ты хоть врачу показывался?

– Да ну, пройдет… Эли, Эли.

– Это что, имя?

Стаффан медленно кивнул:

– Да. Оно означает Господь.

– То есть он обращался к Богу? И как, думаешь, тот его услышал?

– Что?

– Ну, Бог – думаешь, услышал? Учитывая обстоятельства, это кажется несколько… неправдоподобным. Но ты у нас в таких вещах лучше разбираешься. М-да.

– Это последние слова, произнесенные Христом на кресте. «Боже мой! Боже мой! Для чего Ты меня оставил?» – «Eli, Eli, lama sabachthani?»

Холмберг моргнул и уставился в свои записи.

– Ясно.

– Евангелие от Матфея и Марка.

Холмберг кивнул, пососал ручку.

– Это надо включать в рапорт?

Придя домой из школы, Оскар надел новые брюки и пошел к «секс-шопу» за газетой. Поговаривали, что убийцу удалось поймать, и ему не терпелось узнать все подробности. А также вырезать статью и сохранить ее в альбоме.

По пути к киоску он чувствовал себя странно: что-то было не так, как всегда, не считая снега.

Возвращаясь домой с газетой, он понял, в чем дело. Он больше не озирался. Просто шел. За всю дорогу ему даже не пришло в голову оглянуться по сторонам в поисках возможных преследователей.

Оскар побежал. Он бежал до самого дома, зажав газету в руке, а снежинки целовали его лицо. Он запер за собой входную дверь, подошел к кровати, улегся на живот и постучал в стену. Тишина. Ему хотелось поговорить с Эли, все ей рассказать…

Он раскрыл газету. Бассейн Веллингбю. Полицейские машины. «Скорая помощь». Попытка убийства. Характер телесных повреждений подозреваемого затрудняет опознание. Фотография больницы Дандерюд, где содержится подозреваемый. Краткая информация о ранее совершенном преступлении. Комментарии отсутствуют.

И дальше – подводная лодка, подводная лодка, подводная лодка. Состояние усиленной готовности.

Звонок в дверь.

Оскар спрыгнул с кровати и быстро вышел в коридор.

Эли, Эли, Эли.

Протянув руку к замку, он вдруг заколебался. А если это Йонни и компания? Нет, они бы не посмели вот так взять и заявиться к нему домой. Он открыл дверь. На пороге стоял Юхан.

– Здорово.

– Ну… здорово.

– Не хочешь что-нибудь поделать?

– Можно… А что?

– Не знаю. Что-нибудь.

– Ну давай.

Оскар натянул ботинки и куртку, пока Юхан поджидал его на лестнице.

– Йонни на тебя сильно разозлился. Ну там, в спортзале.

– Это он взял мои штаны, да?

– Ага. Я знаю, где они.

– И где?

– Там, у бассейна. Я покажу.

Оскар подумал, что в таком случае Юхан мог бы их и принести, но ничего не сказал. На это рассчитывать не приходилось. Оскар кивнул и ответил:

– Хорошо.

Они дошли до бассейна и подобрали брюки, висевшие на кусте. Потом погуляли. Немного полепили снежков, покидали ими в деревья на меткость. Нашли на помойке кабель, куски которого годились для рогатки. Поговорили о маньяке, о подводной лодке, а также о Йонни, Микке и Томасе, которых Юхан, как выяснилось, считал придурками.

– Во дебилы…

– Тебя же они вроде не трогают?

– Меня нет. Все равно.

Они дошли до палатки с хот-догами у метро и купили себе по две «пустышки» по кроне штука – жареный хлеб из-под хот-дога с горчицей, кетчупом, соусом для гамбургеров и сырым луком. Начинало темнеть. Юхан трепался с продавщицей в окошке, а Оскар смотрел на приходящие и уходящие поезда метро, представляя себе множество электролиний, протянутых над рельсами.

Со жгучим привкусом лука во рту они направились к школе, где их пути расходились. Оскар спросил:

– Как думаешь, кто-нибудь кончает жизнь самоубийством, прыгнув на провода?

– Не знаю. Наверно. Мой брат знал одного, кто нассал на контактный рельс.

– И что с ним стало?

– Умер. Ударило током через струю.

– В смысле? Он что, хотел умереть?

– Да не. Пьяный был. Во, блин, ты только представь…

Юхан изобразил, как тот расстегивает ширинку и мочится и вдруг начинает трястись что есть силы. Оскар засмеялся.

Возле школы они разошлись в разные стороны, помахав друг другу на прощание. Оскар пошел домой, завязав найденные штаны на поясе и насвистывая мотивчик из сериала «Даллас». Снег прекратился, но, куда ни глянь, повсюду раскинулось белое покрывало. В больших матовых стеклах здания малого бассейна горел свет. В четверг он туда пойдет. Начнет качаться. Станет сильнее.

Вечер пятницы у китаезы. Круглые часы в стальном корпусе на стене, несколько неуместные среди бумажных фонариков и золотых драконов, показывают без пяти девять. Мужики сидят, потягивая свое пиво и погрузившись в пейзаж на салфетках под приборами. За окном продолжает падать снег.