– Нет, разумеется, я ничего не продал! – взволнованно ответил он. – А теперь я, наверное, позволю вам продавать ваши драгоценности и заменять их подделками! Амабел, это был пустяк для меня, так что, если Кит не говорил вам об этом, то забудьте это и вы меня этим очень обяжете!

– О, Бонами! – воскликнула она, импульсивно протянув к нему руки, – какой вы хороший!

Инстинктивно он подался вперед и через мгновение уже прижимал к груди благоухающую леди Денвилл. Не без труда прильнув к его внушительной груди, она соблазнительно подняла к нему лицо. В порыве чувств сэр Бонами еще крепче прижал ее к себе и поцеловал в губы. В глубине души он подумал, что потом будет сожалеть о том, что поддался соблазну, и у него возникло предчувствие, что утонченные развлечения его жизни находятся в опасности, но никогда еще он не отваживался на большее, чем пожатие руки или – в редких случаях – поцелуй в щеку и сейчас был опьянен.

Он спустился на землю, когда она, нежно высвободившись, сказала:

– Как приятно сознавать, что ни одному из нас не придется стареть в одиночестве. Я всегда думала об этом, как о самой унылой перспективе будущего!

По выражению его лица нельзя было сказать, что его эта перспектива очень пугала, но он героически ответил:

– Вы сделали меня счастливейшим человеком на земле, моя дорогая!

Она рассмеялась тем неудержимым смехом, который унаследовали от нее сыновья:

– Нет, я сделала не это: я повергла вас в уныние! Но я сделаю вас счастливым! Только подумайте, насколько разные у нас вкусы и насколько хорошо мы знаем друг друга! Бесспорно, сначала это покажется непривычным. Вы же так привыкли к холостяцкой жизни. По правде говоря, и я не думала, что снова выйду замуж, поскольку мне ужасно нравится быть вдовой! Но я убеждена, что так будет лучше для всех! Особенно для Ивлина!

– Я надеюсь, что он будет того же мнения! – уныло сказал сэр Бонами.

– Его мнение не имеет никакого значения, потому что так действительно будет лучше для всех нас. Я думаю, что это его не очень-то волнует теперь, когда он поглощен только своей ангельской Пейшенс. Так или иначе сейчас он в безвыходном положении из-за моих ужасных долгов, которые он решил выплатить, однако, если он женится на Пейшенс, то не сможет сделать этого, пока ему не исполнится тридцать лет, потому что, уверяю вас, этот брак крайне не понравится Брамби. Впрочем, его мнение не имело бы значения, если бы он и не был обязан выплачивать мои долги, и хотя я обещала ему, что никогда больше не буду брать у вас деньги взаймы, он не сможет отказать вам в праве выплатить мои долги, если я буду вашей женой, не так ли?

– Ну, если он даже будет против, это совершенно невозможно, – сказал сэр Бонами, без обиды принимая не очень-то лестную причину предложенного ему брака и глядя на свою будущую невесту с известной долей цинизма. – Мне следовало знать, что за всем этим стоят ваши пустозвоны!

– Да, но какое счастье, что мои дела дошли до такой точки, когда мне пришлось подумать о пользе, которую принесет мне брак с вами! Если бы не мое тяжелое положение, я никогда бы об этом не задумалась! – сказала она откровенно. – И не осознала бы, насколько удобной станет моя жизнь, если я выйду за вас замуж! Быть вдовой прекрасно, но мысль о том, что, когда я состарюсь, буду вынуждена прикрывать свою шею потому, что она будет очень похожа на шею петуха, и это не оставит мне никаких шансов для флирта, действует угнетающе! И, подумав об этом, я, разумеется, вспомнила и о вас, мой бедный Бонами, и мое сердце забилось. У меня, по крайней мере, есть два любимых сына, и я, наверное, буду окружена моими внуками.., хотя это мне кажется невероятным и не очень-то меня ободряет.., но с кем, мой дорогой, останетесь вы, когда ваши друзья исчезнут?..

– Что? – воскликнул изумленный сэр Бонами.

– Или умрут? – неумолимо продолжала ее светлость. – И вы останетесь один, и никто не будет заботиться о вас, кроме ваших отвратительных кузенов, которые, весьма вероятно, вгонят вас в могилу!.. И вся ваша жизнь будет прожита понапрасну! Дорогой Бонами, я не могу выносить эту мысль!

– Нет! – пламенно сказал он, – разумеется, нет!

Она очаровательно улыбнулась ему.

– Ну, вот, вы же видите, что и для вас так будет намного лучше!

– Да, – согласился он, придя в ужас от нарисованной ею картины, – ей-Богу!

Потребовалось всего несколько минут, чтобы Кресси, которая, выполняя свой долг, сопровождала вдовствующую леди Стейвли на прогулку в открытом экипаже, поняла, что это не очень-то подходящее место для конфиденциального разговора. Старая дама, не обращая никакого внимания на кучера и, лакея, сидевших напротив нее на козлах, и забыв всякую сдержанность, завела разговор о рождении наследника барона. Как глава рода, которая произвела на свет полдюжины детей безо всякой суматохи или сложностей, она с шокирующей откровенностью осудила изнеженных молодых женщин, которые воображают себя больными задолго до срока, а затем рожают при поперечном положении плода или других осложнениях. Что до нее, с нею таких глупостей не случалось.

Но вопреки высказанной ею пламенной надежде на то, что, наследник не будет похож на свою мать, было очевидно, что Албиния (несмотря на трудные роды) значительно возвысилась в ее глазах. Первую жену лорда Стейвли она выбрала сама и, хотя называла ее всю жизнь образцом добродетели и любезности, в глубине души так и не простила ей, что та не смогла родить лорду наследника. Зато Албиния, на которой лорд Стейвли женился, не спрашивая материнского согласия, родила (если верить восторженному письму его светлости) здорового мальчика весом почти в девять фунтов, и этот подвиг, несмотря на то, что роды совсем обессилили ее, значительно поднял ее репутацию в глазах свекрови. Это, разумеется, не помешало вдовствующей леди Стейвли осудить невестку за предполагаемую неспособность кормить грудью собственного ребенка. Она любила подчеркнуть, что каждая мать должна сама кормить своего отпрыска; это убеждение сложилось у нее с тех пор, как кормилица, нанятая для ее второго сына (ныне, к несчастью, покойного), была уличена в пристрастии к крепким напиткам. Старая леди сообщила своей внучке, что уже написала письмо, в котором рекомендовала Албинии теплое светлое пиво и имбирь.

Кресси слушала ее невозмутимо, но когда бабушка, внезапно прервав разговор о правильном питании достопочтенного Эдварда Джона Фрэнсиса Стейвли, предупредила ее, что появление этого юного джентльмена вынуждает Кресси переехать с Маунт-Стрит и жить отдельно, она положила руку на колени своей слишком откровенной собеседницы и сделала предостерегающий жест в сторону одетого в ливрею флегматичного кучера, сидевшего на козлах ландолета.

Леди Стейвли, по-видимому, оценила уместность этого жеста, воскликнув:

– Черт бы подрал эти открытые экипажи! Я их не выношу! Кучер! Езжай обратно в Рейвенхерст!

Она подкрепила свою команду, ткнув кучера в спину тросточкой, но он воспринял это добродушно, давно уже решив, что его хозяйка представляет собой редкую разновидность решительной и отважной старухи.

– Я хочу поговорить с тобой, Кресси, – бесцеремонно заявила она, – тебе давно пора все мне рассказать! Так что мы поедем обратно, и ты зайдешь ко мне в комнату и расскажешь мне обо всем, до того, как я вздремну!

– Да, мэм, безусловно! – хладнокровно улыбаясь, ответила Кресси.

Старуха бросила на нее испытующий и благосклонный взгляд, но воздержалась от комментариев. Остаток пути она строила радужные планы касательно карьеры будущего лорда Стейвли, в чем ее активно поддерживала Кресси. Это привело старую леди Стейвли в хорошее настроение, но тем не менее, когда Кресси сняла свою украшенную кисточкой из собольего меха шляпу и уселась в кресло, которое заботливая хозяйка велела поставить в ее спальне, она суровым голосом приказала внучке рассказать ей обо всем и без всяких околичностей.

– И оставь эту глуповатую жеманную улыбку, девочка, потому что я ненавижу это, – резко прибавила она.