Джудит заметила, что вся дрожит и никак не может сосредоточиться. В горле у нее стоял горький комок. Все ее удовольствие от жизни в Брайтоне разом исчезло. Ей казалось, что более несчастного существа, чем она, нет на всем белом свете. Она не собиралась оправдывать свое поведение. Уже в Хорлее Джудит полностью осознала все неприличие своего поступка. Сейчас же она испытывала горькое чувство разочарования, понимая, что целиком заслужила осуждение Ворта. Теперь наверняка он мог думать о ней только с отвращением. Он не постеснялся подвергнуть ее унижению и обращался с ней только с ненавистью и презрением. Ничего удивительного, что она потеряла над собой контроль, слушая его: его поведение было просто непростительным. То теплое взаимопонимание, которое, казалось, начало устанавливаться между ними, теперь потеряно окончательно. Джудит это было все равно; и если только граф не попросит у нее прощения, она никогда не сможет больше видеть его без чувства резкого протеста. А в том, что Ворт никакого прощения никогда у нее просить не станет, Джудит была глубоко уверена. Ее репутация в его глазах была полностью испорчена. Теперь она считала его гнусным, наглым, стремящимся всеми командовать. Себя же Джудит в этот момент оценивала ничуть не лучше, чем вульгарную леди Лейд.

Эти столь горькие размышления привели к вполне естественным результатам. По щекам мисс Тэвернер полились слезы, и она перестала замечать пробегавшие за окнами дилижанса красивые деревни, живописные магистрали и самые очаровательные виды. Когда же, наконец, дилижанс остановился возле ее нового дома на Морском Параде, то даже прекрасная картина моря не помогла изменить ее мрачного настроения. Джудит опустила на лицо вуаль и поспешила пройти в дом. Она почти взбежала по лестнице и постаралась поскорее заглушить свое горе в тишине спальни.

Прошло много дней, прежде чем мисс Тэвернер сумела восстановить свое обычное хладнокровие. И так же долго она не могла позабыть злоключений ее путешествия. Джудит всячески старалась не поддаваться мрачному настроению, но нервы у нее сильно сдали, и, хотя иногда ей удавалось выглядеть спокойной и веселой, на сердце у нее было тяжело, а все мысли были уничижительными для ее достоинства.

Перегрин прибыл в Брайтон на полчаса позже сестры. Но его приезд не принес ей никакого утешения. Джудит не стала спрашивать брата, что произошло между ним и Вортом, а сам Перри об этом ничего не сказал. Он пришел к сестре мрачный, в состоянии полунеповиновения-полустыда; он был готов обругать Ворта последними словами, но никак не хотел обсуждать с Джудит причину их разногласий. Было ясно, что Ворт был с ним беспощаден. Настроение у Джудит стало еще хуже. Она чувствовала, что именно она внесла разлад между этими двумя людьми. И никакие ее теперешние признания (как бы ни трудно их было ей сделать!), что для осуждения ее поведения у Ворта были совершенно справедливые основания, уже не могли бы смягчить возмущенного Перри. Обсуждать эти события теперь было бы уже бесполезно. Только время могло как-то сгладить нанесенные им обиды. Джудит понимала, что бессмысленно ожидать от Перри, чтобы он воспринимал все так же, как она сама. Перегрин сознавал, что он поступил плохо, и, вероятнее всего, в душе об этом сожалел. Но, в конечном счете, это мало что для него меняло; прошло совсем немного времени, и он уже позабыл обо всем, кроме той роли, которую в этой истории сыграл Ворт. Вскоре он с легким сердцем отправился на прогулку, чтобы познакомиться с Брайтоном.

Когда к дому подъехал экипаж с миссис Скэттергуд, прошло уже изрядное время после приезда Тэвернеров. И Джудит смогла встретить свою компаньонку, по крайней мере, с видимым хладнокровием. Но ей стоило большого труда выслушивать все жалобы миссис Скэттергуд, в равной мере как и давать ей отчет о том, что случилось в Кокфильде. Но даже миссис Скэттергуд не умела болтать бесконечно. К тому моменту, когда все сели обедать, почтенная дама уже почти все позабыла и начала вместо этого обсуждать всевозможные развлечения, которые предоставлял им Брайтон.

Дом на Морском Параде был чистый и вполне просторный, так что его новые жильцы были им довольны. Правда, можно было бы пожелать, чтобы гостиные были чуть более красивыми. Однако в целом надо было признать, что меблировка в доме, нусть не очень богатая, все-таки была намного лучше, чем обычно бывает в домах, сдаваемых на сезон на морском побережье. Эту недостаточную элегантность в убранстве дома вскоре удалось как-то восполнить, благодаря различным милым безделушкам и украшениям, которые миссис Скэттергуд так предусмотрительно привезла с собой с Брук-стрит в одном из своих многочисленных сундуков. Первый вечер прошел очень тихо, потому что все обустраивались, чтобы почувствовать себя в новом доме как можно более уютно. Обе; дамы рано легли спать. Миссис Скэттергуд положила на лицо кусочки телятины, чтобы не было морщин. А мисс Тэвернер провела полночи без сна, погруженная в свои бесполезные размышления.

Но горестное состояние Джудит не могло длиться вечно. Утром она увидела, как на поверхности моря сверкает солнышко, и почувствовала облегчение. А воздух был такой свежий, с привкусом соли, что настроение у мисс Тэвернер заметно улучшилось. Конечно, ее еще тяготила какая-то грусть, но ощущения несчастья уже больше не было. Джудит пронзило предчувствие нового дня, дня интересного и приятного. И с таким настроением она вышла к завтраку, застав за столом Перегрина и миссис Скэттергуд.

Накануне, когда дилижанс въезжал в Брайтон, Джудит мало что замечала вокруг, потому что глаза ее были полны слез. Тогда она даже не взглянула на павильон, который был расположен настолько удачно, что любой путешественник, въезжающий в Брайтон, сразу же его замечал. Поэтому сегодня первое, что они непременно должны были посетить во время утренней прогулки, – павильон. Вскоре после завтрака обе дамы отправились погулять вместе. До реки Стейн их сопровождал Перегрин, который затем поспешил в клуб Реггета.

Пройдя пять минут вдоль берега моря, миссис Скэттергуд и Джудит оказались там, где впадал в море Стейн. И тут же они увидели павильон, правда, не очень четко. Дамы спустились вниз и стали бродить по покрытой глазурью красно-кирпичной мостовой вдоль реки. Они миновали аккуратные садики, расположенные в геометрическом порядке; потом библиотеку Дональдсона, где выдавали книги на дом, и таким образом дошли до павильонного Парада. Тут перед ними во всем его великолепии предстало роскошное здание самого павильона. Павильон был построен для принца-регента архитектором Генри Голландом. Фасад его тянулся на четыреста восемьдесят футов, а все здание занимало территорию в десять акров. Павильон был задуман в соответствии с идеей, поданной самим принцем. Принц имел очень слабое представление об архитектуре, но хотел, чтобы задуманное им сооружение напоминало то, что было изображено на китайских обоях, полученных им как-то в подарок. Результат же получился и весьма впечатляющим, и оригинальным. При первом взгляде на павильон у совершающего по городу прогулку путешественника вполне могло создаться впечатление, что он забрел в какую-то фантастическую страну, настолько все здесь было необычным и громадным. Чувствовалось явное господство греческого, марокканского и русского стилей. С фасада здание украшали ионическая колоннада, фриз и карниз. Над зубцами башенок, завершавших верхнюю линию всего здания, поднимались купола и покрытые зелеными крышами минареты. Каждое крыло павильона венчали два конуса такой же высоты, как центральный – и самый большой – купол. На каждом углу здания были минареты и бельведеры. Они были выложены из батского камня, а весь остальной дворец – из оштукатуренного кирпича. Напротив каждого крыла стояла открытая аркада из арок, отделенных друг от друга восьмигранными колоннами и украшенных шпалерами. Вход был с западной стороны. В данный момент миссис Скэттергуд и мисс Тэвернер смотрели на главный фасад, выходивший на восток. Этот фасад открывал вид на лужайку, которую от парадной части отделяла низкая стена и какое-то крохотное строение. Однажды некий придирчивый критик, увидевший павильон впервые, заметил, что создается такое впечатление, будто бы Собор Святого Павла породил на свет целый выводок куполов. Но подобная богохульная мысль в голову мисс Тэвернер, конечно, прийти не могла. И если уж этот павильон был задуман человеком с не совсем простым вкусом, то, как считала Джудит, не ей следовало судить о недостатках этого здания. Она не собиралась противопоставлять свое мнение о нем мнению великого мистера Холланда.