Таким образом, одновременно действовали четыре группы - фронтовая, тыловая и две фланговые.

Бой закипел почти в один и тот же час на всех четырех направлениях. Митя находился на участке, обращенном к фронтовому удару белой пехоты, и запомнил навсегда этот день как день горьких неудач. Батальон его, группировавшийся вокруг минометных площадок и блокгаузов с пулеметами, потерял шестьдесят человек от артиллерийского обстрела. Часам к девяти утра артиллерийская подготовка кончилась. Белые пошли в атаку. Они дрались с необыкновенным упорством и уверенностью, поддерживаемые сознанием огромного численного превосходства.

Первую атаку сбил пулеметный огонь из блокгаузов. Но к одиннадцати часам утра белые прорвались внутрь укрепленного кольца и бесполезные теперь пулеметы красных смолкли. Неся большие потери в ближнем бою против поддерживаемой пулеметами белой пехоты, батальон Мити принужден был в конце концов отойти за линию блокгаузов. Вслед за тем отошли остальные части, и к полудню белые овладели всем кольцом укреплений.

Почти одновременно с этим были взяты обходной колонной артиллерийские позиции красных, и бой сосредоточился на разъезде 441-й версты, вокруг бронепоездов. Взорванное белыми железнодорожное полотно отрезало бронепоездам отступление, и им грозила гибель. Митин батальон стал перед ними заслоном. К нему присоединились растрепанные части, отступающие от взятых белыми позиций перед Емцой. Завязалась ожесточенная схватка. Белые, зная, что бронепоезда не могут уйти, пытались во что бы то ни стао захватить их. Атака следовала за атакой. Наступала ночь. Митя, почти оглохший от непрерывного грохота поездных орудий, бивших по наступающим цепям прямой наводкой, увидел огоньки на насыпи. Это были фонари железнодорожников, чинивших путь. Надо было держаться, пока не будет закончен ремонт и бронепоезда не пройдут к Емце.

На бронепоездах стояли последние шестнадцать пушек красных. Их нельзя было отдавать. Бой длился двадцать часов.

- Хлебца бы куснуть, - вздохнул красноармеец, лежавший на насыпи рядом с Митей. - В брюхе играет, терпежу нет!

Митя полез в карман. У него оставался изрядный кусок от вчерашнего пайка. Он не успел доесть его - начался бой.

Митя вытащил хлеб и протянул соседу. Тот жадно схватил его. В полутьме блеснули белые зубы. Но рот не двигался. Серая горбушка потемнела от крови. Пуля попала в шею…

Поезд тихонько гукнул. Митя огляделся. Темная линия вагонов двигалась.

Долгие часы Митя ждал этой минуты, и, когда она пришла, он не поверил тому, что видит. Ему показалось, что вагоны стоят на месте, а сам он падает, уплывает вместе с землей куда-то вбок. Он закрыл глаза и уронил голову на землю. Голова кружилась. Он хотел спать. Под щекой была упругая, влажная от росы земля. Наступила тишина, то есть ещё трещали винтовочные выстрелы и татакали пулемёты, но над головой уже не висел гул поездных орудий. Это было первое и единственное приятное ощущение за весь день. Митя поднял голову. Спасенные поезда уходили к Емце.

Теперь надо было выводить из боя измученные и растрепанные пехотные части. Они стали отходить к Емце вслед за поездами. Но это ещё не было спасением. Всё зависело теперь от частей, стоявших на самой станции. Если они держатся - всё в порядке, если станция обходной колонной белых взята, то отступать уже некуда и все они обречены. Катастрофа могла разразиться каждую минуту.

Силы защитников станции были ничтожны. Её обороняла пулеметная команда, четыре миномета, два взвода партизан, кучка конных разведчиков и взвод связи. Кто их знает, как там бьются эти связисты и разведчики, сумеют ли они отбиться от густой колонны белой пехоты.

Они отбились. Отступающие вышли из окружения и расположились на станции. Бой кончился. Начали подсчитывать потери.

Счет был длинный и печальный. Все позиции под Емцой сданы, потеряны все пулеметы и минометы, все пушки, кроме стоявших на бронепоездах. Из тысячи трехсот бойцов осталось пятьсот. Раненый комбриг взят в плен.

В Митином батальоне был убит командир, из всех бойцов осталось шестьдесят два человека. Они сидели угрюмыми группами возле походной кухни и, держа винтовки на коленях, молча ели кашу.

Митя подсел к ним. Ему дали место и ложку. Почти сутки у него не было во рту ни крошки, но он не чувствовал голода. Он не мог есть. Он видел, что и другие едят плохо, хотя все были голодны, как и он сам. Лица их были сумрачны. Три четверти батальона легло под емецкими позициями. Митя знал также и то, что завтра поутру снова будет тяжелый бой, в котором каждый из них будет иметь против себя по крайней мере пятерых белых и пулеметы, которых у них теперь не было. Они должны выдержать этот бой, а для этого надо хорошо поесть и отдохнуть. Заставить их сделать это должен он - их комиссар.

- Эй, кашевар, готовь добавки! - крикнул он стоявшему у кухни пожилому красноармейцу, хотя добавки вовсе не требовалось.

Каша была без масла и отдавала пригарью. Митя ел её с отвращением, но съел очень много, рассказывая при этом что-то, чего потом и сам не упомнил.

Мало-помалу люди оживились и усердней принялись за кашу. Молодой минометчик Фадеев стал так налегать, что ревнивый и медлительный сосед его чуть отодвинул бачок и пригрозил сурово:

- Будешь хватать не в очередь - всыплю.

- Ему уже сегодня белые всыпали! - сказал Митя, подмигнув. - Будет с него.

- Что ж, один я, что ли, рыжий! - оправдывался Фадеев, набивая рот кашей. - Всем влетело.

- Что верно, то верно, - кивнул Митя, - но полный расчет ещё впереди. Они своё получат, будьте покойны! Сейчас говорили по телефону со штабом. Всё в порядке. Подкрепление уже в дороге, да ещё, наверно, Камышинский полк с Онежского направления дадут. Так что, будьте ласковы, подведем кого надо под монастырь.

Митя положил ложку и, сунув руку в карман, высыпал на ладонь горсть махорки:

- Давай закуривай, други!

Все закурили, заговорили о подкреплении, у всех отлегло от сердца, и многим в эту ночь снились идущие на подмогу камышинцы. Но Митя знал, что камышинцы не придут, что, наоборот, здесь, на станции, надо держаться для того, чтобы спасти камышинцев, дерущихся на Онежском направлении за Емцой, и помешать прорыву белых на Онежском тракте. Знал он и то, что резервов нет и подкрепления не будет, и если будет, то очень слабое и малочисленное.

На другой день в самом деле прислали со станции Плесецкой только триста пятьдесят человек. Весь день тридцатого августа белые с остервенением атаковали Емцу.

В ночь на тридцать первое августа одна за другой последовали четыре атаки. Первого сентября Емца была взята белыми, и наступающие, пользуясь малочисленностью частей Красной Армии на этом участке, устремились к станции Плесецкой.

Защитники Плесецкой, подкрепленные ротой 161-го полка и 159-м полком, вернувшимся на железную дорогу, после того как положение на Двине закрепилось, оказывали нажиму белых упорное сопротивление.

Но двенадцатого сентября их позиции снова были ослаблены уходом 159-го полка, переброшенного на юг, против наступающего на Орел Деникина. Весь сентябрь на подступах к Плесецкой шли ожесточенные бои, и в первых числах октября станция была сдана. В руках белых оказалось более трети железной дороги Архангельск - Вологда. Части их продвинулись так далеко к югу, как никогда за все время гражданской войны.