Дверь отворилась, и в комнату вошел Ричард. Глубокие морщины залегли у него между бровями, но губы были сжаты твердо и решительно. Он сумрачно поглядел на нее и подумал, как же она прекрасна.

Леди Лавиния улыбнулась и кивнула на приготовленное ею кресло.

– Садись, Дикки! Я так рада, что ты пришел! Право же, мне было ужасно скучно и одиноко!

– Неужели? – проговорил он, вертя в пальцах ее ноженки. – Нет. Я не буду садиться. Я должен кое-что сказать тебе, Лавиния. Кое-что тебе рассказать.

– О-о, должен? – переспросила она. – Что-нибудь приятное, Дикки?

– Боюсь, едва ли так подумаешь. Я собираюсь покончить.

– О? О, неужели? С чем покончить?

– С этим… с этой лживой жизнь, которую веду… вел. Я… я… я собираюсь во всем признаться, рассказать правду.

– Рича-ард!

Он уронил ноженки и беспокойно заходил по комнате.

– Я… говорю тебе, Лавиния, что не могу больше этого выносить! Не могу! Не могу! Мысль о том, что, возможно, приходится переносить Джону, сводит меня с ума! Я должен заговорить!

– Ты… ты не можешь! – ахнула она. – Спустя семь лет. Дикки, ради Бога!.. – она то краснела, то бледнела.

– Я не могу больше продолжать жить во лжи… Я ощущал это все сильнее и сильнее с тех пор… с тех пор, как тогда на дороге… встретил Джека. И теперь я больше не могу выносить этого. Куда бы я ни пошел, я вижу его… он смотрит на меня… ты не можешь этого понять!..

Лавиния отбросила вышивание.

– Нет! Нет! Не могу! Ей-богу, Дик, ты должен был подумать об этом раньше!

– Знаю. Ничто не может извинить мою трусость, мою слабость. Я все это знаю, но еще не поздно – даже сейчас – раскаяться. Через неделю все узнают правду.

– Что… что ты имеешь в виду?

– Я обратился с просьбой ко всем, кого это касается, прибыть в Уинчем в следующую пятницу.

– Боже правый! Дик! Дик, подумай!

– Я уже подумал. Бог мой! Как я подумал!

– Это несправедливо по отношению ко мне! О, ты… подумай о своей чести… Уинчем!

– Моя честь ничего не стоит. Я думаю о его чести.

Она вскочила, схватила его за руку.

– Ричард, ты сошел с ума! Ты не должен делать этого! Говорю тебе, не должен!

– Умоляю тебя, Лавиния, не пытайся заставить меня изменить решение. Это бесполезно. Твои слова ничего не поменяют.

Она впала в ярость, отшатнулась от него, все ее добрые намерения оказались забыты.

– Ты не имеешь права бесчестить меня! Если ты это сделаешь, я тебя никогда не прощу! Я не останусь с тобой… я…

Он прервал ее… это было именно то, чего он ждал, он не должен клянчить. Это было ему возмездием.

– Я знаю. Я к этому готов.

На мгновение она перестала дышать. Он знал! Он был к этому готов! Он воспринимал ее слова всерьез… он всегда ждал, что она его оставит! О, должно быть, он действительно устал от нее и хочет, чтобы она ушла. Что же такое он говорит?

– Я знаю, ты любишь Лавлейса. Я… я знаю это уже некоторое время, Лавиния опустилась на ближайший стул. До чего ее довела собственная глупость?

– Я, разумеется, не буду препятствовать вашему бегству…

Это было чудовищно! Леди Лавиния закрыла лицо руками и расплакалась. Значит, это было правдой… Он ее не любит… Он любит миссис Фаншо… а ей надо бежать. Когда до нее дошел весь ужас происходящего, ее слезы перешли в жалобные рыдания.

Соблазн заключить ее в объятия побеждал самообладание Ричарда, и все же он сумел его побороть.

Если он позволит себе поцеловать ее, она попытается сломить его решимость… и, возможно, преуспеет в этом. Поэтому он глядел в сторону, стараясь избежать пытки смотреть и слышать, как она плачет.

Лавиния продолжала плакать, мечтая почувствовать утешенье его объятий, готовая согласиться на что угодно, лишь бы только он показал, что любит ее. Но когда он не сделал ни малейшего движения в ее сторону, гордость вернулась и, промокнув глаза платком, она поднялась со стула.

– Ты жестокий! Жестокий! Жестокий! Если ты так поступишь, я тебя обязательно оставлю!

«Ну, теперь-то он, наверняка, что-то скажет… возразит ей!»

Невероятным усилием воли Ричард сдержал себя.

– Я… очень сожалею, Лавиния, – произнес он странно сдержанным голосом.

Все было напрасно. Она убила его любовь, он жаждал избавиться от нее. Она подошла к двери и обернулась.

– Я вижу, что ты меня не любишь, – проговорила она с мертвым спокойствием. – Я прекрасно все понимаю, – она рванула ручку двери. – Я тебя ненавижу! – и вскрикнув это, она побежала по коридору, яростно шелестя шелком юбок. В отдалении хлопнула дверь, и наступила тишина.

Карстерз стоял неподвижно, уставившись в пол на смятую вышивку. Наконец, он наклонился, подобрал ее, и запах фиалок пахнул ему в лицо. Он страстно поднес материю к губам.

Если бы Лавиния могла видеть его сейчас, это изменило бы все положение дел. Но она заперлась в своей комнате и продолжала плакать в одиночестве. Когда слез больше не осталось, она выпрямилась и стала убеждать себя в том, что хочет убежать. Она была уверена, что Гарольд будет добр к ней, и, несомненно, она будет вести с ним очень увлекательную жизнь, но… чем больше она об этом думала, тем меньше ей хотелось бежать за ним. Затем она вспомнила, что Дикки… почему она никогда не сознавала, насколько он ей дорог?.. Дикки влюблен в какую-то гадкую вдову и не хочет, чтобы она оставалась с ним. Эта мысль была невыносимой! Она не станет нежеланной женой. Ей придется уехать, но не с Лавлейсом. Дикки не заставит ее сбежать от него с другим мужчиной. Она уедет куда-нибудь одна… О, она забыла… у нее нет денег. Ее приданое истрачено уже много лет назад. Она полностью зависит от мужа. Это решило все: она должна бежать с Гарри!

«О, был ли кто-нибудь так загнан в угол?! – зарыдала она, когда глубина несчастья поразила ее. – Ну почему я должна убегать, если я этого не хочу!»

Весьследующий день Ричарда не было дома, и у его жены было много времени поразмышлять о своем положении. Она окончательно пришла к выводу, что ей надо бежать с Лавлейсом, и только ждала вечера, чтобы ему об этом сообщить. Никогда, никогда не попросит она у Ричарда разрешения остаться с ним – теперь, когда знала, что он любит другую. Поистине, какая ужасная досада. Сегодня вечером Карстерзы отправлялись в Друри-Лейн посмотреть знаменитую пьесу Гаррика, одну из его самых удачных комедий «Хитрый план щеголей» [18] . Весь свет стремился увидеть неподражаемого Арчера. Там будут сливки общества, еще и потому, что сегодня должна играть миссис Клайв. Это должно было стать дополнительным магнитом. В любое другое время леди Лавиния с восторгом ожидала бы подобного удовольствия. Однако сегодня ей хотелось только лечь в постель и поплакать. Но Лавлейс ждал ответа и, кроме того, она пригласила сопровождать себя своих кузенов, приехавших из Шотландии, и нельзя было их подвести.

Так что вечер застал ее в ложе, как всегда изумительно одетую и небрежно оглядывавшую взором зал. За ее креслом стоял муж… Когда ей приходило в голову, что в последний раз они вместе в театре, слезы готовы были брызнуть из ее глаз. В соседнем кресле сидела ее кузина, миссис Флеминг. Мистер Флеминг стоял, заложив руки за спину, время от времени ахая, когда его молодой родственник, Чарльз Холт показывал ему прибывающих знаменитостей. Это был коренастый кругленький мужчина, в солидном коричневом кафтане с вполне пристойными манжетами и шейным платком, но одетый, как подумалось Лавинии, скорее для деревни, чем для города. Его скромный костюм странно контрастировал с нарядом мистера Холта, резковатым смешением яблочно-зеленого и розового, дополненным желтым жилетом. Ричард, еще более тихий, чем обычно, был в абрикосовом с серебром, что делало платье мистера Флеминга еще темнее. И парик его был совсем не модный, а маленький, как у сельских джентльменов. Жена его, напротив, оделась со вкусом, но оказалась чересчур громогласна в своем восхищении парчой и кружевом своей богатой кузины.