Одетый как всегда в черное с серебром, с замысловато уложенными ненапудренными иссиня-черными волосами, поблескивая бриллиантами перстней и булавки для галстука. Хью Трейси Клэр Бельмануар герцог Эндоверский сидел в библиотеке своего лондонского дома за секретером и что-то писал.

Он не имел привычки румяниться и едва ли не специально подчеркивал почти неестественную бледность мушкой под правым глазом. Ресницы его были черны и уголки столь же черных бровей чуть приподнимались к вискам. Взгляд зеленых глаз под тяжелыми веками казался пронзительным. Пока белая рука скользила по бумаге, на тонких губах змеилась усмешка.

«…но оказывается, у прелестницы есть брат, который, обнаружив мое увлечение, бросил мне перчатку. Я как следует отхлестал самонадеянного ребенка – и так закончилась очередная любовная история. Поскольку Вы, дорогой мой Фрэнк, также испытывали некоторый интерес к этой даме, пишу Вам специально, чтобы сообщить, что не причинял ей вреда – и не собираюсь этого делать Отчасти я сообщаю Вам это для того, чтобы Вы не сочли за долг чести посылать мне вызов, каковое намерение, если не ошибаюсь, я прочел вчера в Ваших глазах. Я предпочел бы не повторять того урока, который был вынужден преподать Вам однажды. Право, я не испытываю такого желания, учитывая ту симпатию, которую к Вам питаю.

Поэтому дружески прошу считать меня, Фрэнк,

Вашим покорным слугой. Дьявол».

Его милость герцог Эндоверский помедлил, держа перо над бумагой. В глазах его блеснула насмешливая улыбка, и он приписал:

«В случае, если Вы желаете попробовать удачи у моей прежней возлюбленной, позвольте предостеречь. Вас от петушка-братца, настоящего бретера, который пожелает проглотить Вас – как и меня. Буду надеяться увидеть Вас в четверг на рауте Куинсберри, и там Вы снова можете попытаться направить мои непослушные стопы на тернистый путь добродетели».

Его милость перечитал постскриптум с еще одной удовлетворенной сардонической улыбкой. Потом сложил письмо, наклеил облатку и резко встряхнул стоявшим под рукой колокольчиком, А полчаса спустя достопочтенный Фрэнк Форте-скью, читая постскриптум, тоже улыбнулся – но иначе. И, бросая письмо в огонь, вздохнул.

– И так закончилась еще одна любовная история… Неужели ты так дерзко и пройдешь всю свою жизнь? – негромко проговорил он, наблюдая, как коробится и вспыхивает бумага. – Молю Бога, чтобы ты по-настоящему влюбился – и чтобы эта леди спасла тебя от тебя самого… бедный мой Дьявол!

Хозяина звали Чадбер: был он краснолиц и тучен, вид имел важный, а характер любезный и обходительный. Весь его мир заключался в стенах «Шашек», – этот постоялый двор приобрел его прадед еще в 1667 году, когда на английском престоле восседал веселый монарх из рода Стюартов, а о ганноверских курфюрстах никто еще и слыхом не слыхивал.

Мистер Чадбер был тори до мозга костей. Никто не был так настроен против крошечного немца, как он, и, конечно, никто так не жаждал появления храброго Карла Эдуарда. А если его патриотизм и ограничивался тостами за успех кампании принца Чарли, то кто бы стал порицать его за это? И если какие-нибудь случайные виги, остановившись на пути к побережью в «Шашках», заказывали бутылку рейнского и приглашали его опрокинуть рюмочку за здоровье Его Величества, разве бы кто осудил мистера Чадбера за повиновение? Тостом больше – тостом меньше: какое это имеет значение, если вы оказывали настоящие услуги сторонникам его высочества принца Стюарта?

Мистер Чадбер хвастал – правда, только перед своими восхищенными соседями-тори, что, рискуя жизнью, дал приют двум джентльменам, спасавшимся после разгрома в сорок пятом году, когда судьба их занесла в мирный Фаллоуфилд. И пусть даже этих двоих никто не видел, честному хозяину гостиницы не было основания не верить. Да никому и в голову не пришло бы подвергать сомнению что-либо сказанное мистером Чадбером. Хозяин «Шашек» был в городе важной персоной: ведь он умел читать и писать, а когда-то в юности ездил на север до самого Лондона, провел там десять дней и видел знаменитого герцога Мальборо, когда тот ехал верхом по Странду, направляясь в Сент-Джеймсский дворец.

К тому же нельзя забывать, что эль, который варили у мистера Чадбера, был намного лучше, чем тот, что продавался на постоялом дворе у другого конца деревни.

В целом, он был весьма важной фигурой, и никто не знал этого лучше его самого.

С «прирожденными джентльменами», которых по его словам, он узнавал с первого взгляда, он был почти подобострастно вежлив, но на клерков, и слуг, и прочих людей, не отмеченных печатью богатства, он своей почтительности не тратил.

По этой именно причине, когда однажды невысокий судейский в зеленом, покинув почтовую карету, вошел в кофейню «Шашек», его приняли надменно и с плохо скрываемой снисходительностью.

Похоже, посетитель был озабочен и немало встревожен. Он сразу же оскорбил мистера Чадбера, намекнув, что приехал встретиться с джентльменом, который, возможно, несколько бедно одет, имеет тощий кошелек и даже несколько неприятную репутацию. Мистер Чадбер очень сурово дал ему понять, что подобного сорта постояльцы в «Шашках» не попадаются.

Судейский вел себя таинственно, и казалось даже, что он пытается что-то выведать у хозяина гостиницы. Мистер Чадбер возмутился и заковал себя в броню холодности и высокомерия.

Когда же судейский осмелился открыто спросить, не имел ли хозяин в последнее время дел с грабителями, тот вполне справедливо глубоко оскорбился.

Судейский же успокоился совершенно. Он оценивающе взглянул на мистера Чадбера, поднеся щепотку табаку к узкой ноздре.

– Возможно, у вас остановился некий… э-э… сэр… Энтони… Ферндейл? – предположил он.

Мистера Чадбера как подменили, и он мгновенно отбросил свое благородное негодование. Конечно, остановился – он приехал только вчера, чтобы встретиться со своим поверенным.

Судейский кивнул.

– Это я и есть. Будьте любезны сообщить сэру Энтони о моем приезде.

Мистер Чадбер чрезвычайно низко поклонился и попросил адвоката не оставаться в кофейной на сквозняке. Сэр Энтони никогда ему не простит, если он позволит его поверенному дожидаться здесь. Не пройдет ли он в частную приемную сэра Энтони?

На худом лице судейского появилась тень улыбки, пока он шел по коридору следом за мистером Чадбером.

Его провели в уютное помещение с невысоким потолком и оставили дожидаться, пока мистер Чадбер отправился на поиски сэра Энтони.

Стены и потолок комнаты были обшиты дубом, на окнах висели синие занавески, а на диванчике у огня – лежали синие подушки. В центре комнаты стоял стол, застеленный белой скатертью, стул и табуретка.

Адвокат молча осматривался, невесело размышляя о внезапной перемене в хозяине. По всему было видно, что сэр Энтони пользуется в «Шашках» уважением.

Явно обеспокоенный, он принялся расхаживать по комнате, опустив голову и заложив руки за спину. Он рассчитывал встретить иной прием – он приехал к опозоренному графскому сыну, и его ожидания были самыми тревожными.

Шесть лет тому назад лорд Джон Карстерз, старший сын графа Уинчема, отправился с братом, достопочтенным Ричардом, поиграть в карты – и вернулся обесчещенным.

Джон Карстерз мог сжульничать? Невероятно, смешно, – и поначалу никто не верил быстро распространявшейся сплетне. Но он сам не стал отрекаться, вел себя вызывающе, бесстыдно – а потом уехал (говорили, будто бы во Францию и другие заморские страны). Брат Ричард остался, чтобы жениться на леди, в которую были влюблены они оба. О лорде Джоне больше ничего не было слышно, и возмущенный граф запретил упоминать о нем, обещая лишить блудного сына наследства. Ричард взял в супруги прекрасную леди Ла-винию и привез жить в огромное поместье, странно опустевшее без притягательного лорда Джона. Но он не был похож на счастливого новобрачного: наоборот, казалось, из свадебного путешествия он привез тоску – таким он был молчаливым и удрученным.