— Итак, — Ипполит сел за стол, пристально рассматривая десятерых студентов, — завтра у вас начинаются три недели ответственной работы. Ключевое слово — работы. Вам тут не Адлер-курорт.

Услышав это название, Иван усмехнулся и шепнул мне на ухо, мол, припоминает он, что там от вожатых легко было сбежать.

— Запомните, дети — это цветы жизни, наше будущее, и тому, кто станет учить их непотребным вещам, я обеспечу соответствующую характеристику… Впрочем, алкоголь не пить при детях, не курить, слов бранных не произносить, друг друга не любить. Ну… вы поняли, порнофильмы не инсценировать! И еще…

— Как же, как же, — глядя в потолок, чуть не смеялся высокий рыжий парень, — в прошлом году я от своего четвертого отряда так лексикон пополнил…

— Значит, их кто-то до вас обучить успел, — вздохнул Кощеенко, — Метелкин, не надо равняться на несознательных личностей. У нас в 'Березке' принцип есть, из года в год я его практикую — 'К детишкам с любовью!

Начальник прошелся по комнате и, глянув на маленькую девчушку в розовом блестящем топе, буркнул:

— Чугуева, это вас в первую очередь касается, вы со своим дружком, эххм, впрочем, еще раз увижу… Да, на вас, как на вожатых старшего отряда, висит ответственность за детей не только на смену, но и на девять месяцев после![2]

Иван Дураков, прикусив губу, хихикал про себя. Лагерная жизнь не изменилась за десять-пятнадцать лет, с тех пор, как он отдохнул в Адлере по бесплатной путевке. Зато мне каждое слово уважаемого товарища Кощеенко было в диковинку. И я заслушался бородатого старика в кепке.

— В прошлой смене, — продолжал он, тут мы навострили уши, начиналось самое интересное, — у нас произошло несколько инцидентов, связанных с неподобающим поведением ваших коллег, молодые люди.

'Интересно, — мне удалось словить мысль товарища, думал он слишком громко, — неужели все эти гробы на колесиках и простыни — происки начальника в борьбе за нравственность молодежи? Зачем было вызывать сотрудником отдела безопасности? Странно все это'.

Студенты хотели было спросить, что именно произошло, но начальник умело ушел на обсуждение других вопросов, и молодые люди вскоре забыли о недоговорке. Когда Кощеенко закончил речь, и все вожатые разошлись по корпусам, досыпать перед завтрашним отъездом в Потьму для встречи детей на вокзале.

— А вас, Дураков, я попрошу остаться! — сказал вдруг директор.

Не успевшие выйти шестеро студентов обернулись.

— Иван Иванович Дураков из Москвы остается, остальные уходят делать уборку в корпусах, — разъяснил, почесывая бородку, Кощеенко.

— Да, чего? — обернулся мой друг, хватая меня за локоть.

Я чувствовал, как волнуется мой товарищ-программист, будто сейчас его собрались разжаловать или скормить крокодилам.

— Присаживайтесь, присаживайтесь, — хитрая улыбка расползлась по его лицу, но мы устроились на поскрипывающем жестком диване напротив рабочего стола начальника.

Когда мы более-менее успокоились, он хлопнул в ладоши и заявил:

— Парни, я знаю, кто вы и что вы. И о ваших целях мне доложили. Если справитесь — отблагодарю лично. Разрешаю вам делать что угодно, не вызывающее подозрение у остальных. Вам вверим третий отряд, ребята двенадцати лет. Думаю, вы с ними запросто сладите. Что же касается дела — я ничего не понимаю, как и все остальные. Анкеты на пропавших сейчас принесет мой заместитель. За ночь посмотрите, законспектируете и отдадите. Жить будете вместе. Да, Чугуева обзавидуется, но приструните ее, надеюсь. Пора б ей о любви задуматься. Одинокая.

— Вы о девушке с ярко-красными губами и в маечке с вырезом до пупка? — закрыв рот рукой, смеялся Иван. — Да, придумаем что-нибудь.

— А вот и моя красавица! — широко улыбнулся Кощеенко, глядя в сторону двери.

Высокую рыжую женщину в длинном синем сарафане мы с Ваней прекрасно знали по нашему отделу, так что мы хором вымолвили:

— Маргарита Ивановна?

— Да, есть у меня кое-какая заинтересованность в этом лагере! — бросила она в нашу сторону, протягивая директору увесистую папку с материалами дела.

Интересно было бы узнать, что ее держит в лагере.

— Милагрес Янсен, — мне с трудом давались имена этого мира, особенно те, в которых присутствовал звук 'Л'.

Я не представляю, каким образом я стал понимать язык, на котором говорили мои друзья, и сам изъясняться почти без акцента, но некоторые сложности в произношении присутствовали. Шипящий кеметский немного не походил на многозвучный русский. Но со временем я привыкал. Однако ж имя невысокой девочки с густыми платиновыми косами несколько выбивалось из череды остальных.

Она бодро шагнула ко мне под смешки ребят и уставилась на меня большими зелеными глазами. Что-то отдаленно напоминало в ней любимую Маш-шу: такая же стройная фигурка, тонкие руки, овальное лицо и шелковистые волосы. Ее милая улыбка обвораживала, к сожалению, только тех, кому дела не было до ее странноватого испанского имени и совсем не подходящей к нему, как буркнул стоявший рядом со мной Иван, фамилии северных европейцев.

— Ничего смешного! — не понимая, я пожал плечами, глядя на оставшуюся толпу. — Например, я знакома с человеком по имени Тутанхамон Эхнатонович Хекайнушейма…

— В Интернете, — зубоскаля, добавил Иван Дураков, выхватывая у меня список детишек из отряда.

Кажется, толпу школьников удалось утихомирить, но ненадолго, потому что после госпожи Янсен в список был внесен человек с еще более странным именем, над которым опять смеялась вся толпа.

— Пупырышкин Федот Джованниевич… нет, ну что за имена, нафиг?

Не знаю, что означает это имя, но в Кемете вряд ли бы назвали человека каким-то несерьезным словом, что в этом мире встречается сплошь и рядом. Далее пошла череда несмешных фамилий, и названные дети хватали сумки и рюкзаки да забирались в автобус, припаркованный у железнодорожной станции.

Милагрес стояла у входа, смущаясь и словно боясь забраться внутрь. Она теребила в руках розовую сумочку, а за спиной у нее висел огромный рюкзак. Как я ее понимаю — я бы сам отдал все на свете, чтобы не ехать по кочкам в этом прозрачном ящике со стульчиками. Он ведь еще и воняет внутри топливом! Будь на то моя воля, перевез бы всех по очереди на Тойоте.

— Я не хочу в этот лагерь, — одарив меня преданным взглядом, вдруг призналась Янсен.

— Отчего? Там весело! — я постарался сыграть роль заботливой доброй вожатой, хотя пока слабо представлял, как буду водить эту ораву двенадцатилетних, практически взрослых, ребят в столовую, на речку, проводить с ними состязания и умолять ложиться спать с заходом солнца.

Лагерь и весело — это установка Ипполита Кощеенко, и я ей следовал.

— Ну да, — вздохнула моя собеседница, — будут потешаться над моим именем.

— А что в нем такого? — сощурился я.

— Юля, — девочка отвернулась, — в том-то и дело, что ничего, просто оно не русское.

— Непривычное, стало быть, — догадался я.

— Ага…

Не знаю, о чем бы я дальше говорил с Милагрес, но всех попросили занять свои места в автобусах. Иван, махнув вожатым других отрядов своей тетрадкой, резво запрыгнул на подножку и предложил нам с девочкой поспешить.

— Да-да, — кивнул я, следуя за ним.

Места в душной передвижной коробке с моторчиком оказалось не так и много, особенно, когда все проходы были заставлены пестрыми мешками ребят. А девочке с чужеземным именем, вообще, не хватило сиденья. Так что, нам с Иваном пришлось потесниться и устроить ее рядом.

Автобус тронулся.

— Чего плачешь, царевна Несмеяна? — ласково спросил девочку программист.

— Надо мной все смеются, — хныкнула Милагрес.

— Почему? — удивился он.

— Потому что у меня нерусское имя. А я русская. Мама назвала меня в честь героини аргентинского сериала 'Девушка по имени Судьба'.[3] А моего старшего брата — Сиси, ну в 'Санта-Барбаре' был такой персонаж, помните?