В библиотеке Милверли-Парка расположились две дамы. Старшая из них, двадцатипятилетняя красавица с рыжими тициановскими волосами, устроилась в проеме выходившего в парк окна. Младшая же, судя по чепцу и обилию черного крепа — вдова, сидела за столом, и рядом с ней лежал молитвенник. Недавно она красивым, полным благоговения голосом читала заупокойную молитву, но теперь молитвенник был закрыт, и тишина нарушалась лишь отрывочными фразами женщин и тиканьем часов на камине.

Библиотека, находившаяся на цокольном этаже особняка, представляла собой величественное помещение, отмеченное печатью мрачной элегантности. Книжные полки с причудливой резьбой и потолок, украшенный позолотой и росписью, упоминались в каждом путеводителе по Глостерширу. До недавнего времени библиотеку использовал почти исключительно для своих нужд покойный граф Спенборо. Слабый аромат сигар все еще чувствовался здесь, и вдова то и дело останавливала взгляд своих голубых глаз на огромном столе красного дерева, как будто ожидала увидеть сидящего за ним графа. В ее облике сквозила тихая печаль, и на очаровательном лице застыло недоуменное выражение, словно она пока с трудом осознавала свою неожиданную потерю.

Потеря эта действительно была внезапной. Никто, а тем более сам граф, не мог предположить, что пышущий здоровьем пятидесятилетний мужчина может умереть от такого пустяка, как простуда, подхваченная во время рыбной ловли на реке Уай. Никакие уговоры не заставили графа серьезно отнестись к легкому недомоганию — и он провел с удочкой еще один день. Затем вернулся в Милверли, где раздраженно обрывал разговоры о своем здоровье, однако скоро был уже настолько плох, что жена, не обращая внимания на его протесты, немедленно послала за доктором. У графа обнаружилось сильнейшее двустороннее воспаление легких, и через неделю он умер, оставив безутешных вдову и дочь, а племянник, на пятнадцать лет его моложе, унаследовал графский титул. У графа не было сыновей, и считалось, что именно это обстоятельство стало причиной его неожиданной женитьбы тремя годами раньше на хорошенькой девушке, не достигшей еще и двадцати лет. Только наиболее снисходительные из его друзей сочли этот брак приличным. Ни великолепное телосложение, ни красивое лицо не могли скрыть того факта, что граф был старше отца невесты, так как дату его рождения можно было прочесть в «Книге пэров», а его дочь уже четыре года была хозяйкой в доме. Неравный брак не привел к появлению наследника, и люди, осуждавшие большинство эксцентричных выходок Спенборо, назвали это Божьей карой, а сестра графа, леди Тереза Иглшэм, прозрачно намекнула, что это послужит Серене уроком. Девица, успевшая к двадцати одному году отказаться от компаньонки, отвергнуть два выгодных брачных предложения и расторгнуть помолвку с самым блестящим женихом, рассуждала леди Тереза, получила по заслугам, когда отец привел в дом молодую невесту. И все понапрасну, как она и предсказывала с самого начала!

Видимо, подобная мысль промелькнула и у вдовы, потому что она печально проговорила:

— Если бы я исполнила свой долг! Эта мысль давно меня беспокоила, а сейчас просто угнетает!

Ее падчерица, которая сидела, подперев рукой подбородок и разглядывая тронутые осенней позолотой деревья в парке, повернула голову и бодро произнесла:

— Вздор!

— Твоя тетя Тереза…

— Слава Богу, что неприязнь ко мне избавила нас от ее присутствия, — перебила Серена.

— О, не говори так! Если бы не недомогание…

— Да она никогда в жизни ничем не болела! Дядя Иглшэм, бедняга, не мог даже придумать ее отсутствию объяснения поправдоподобнее.

— Возможно, она не приехала, потому что я ей не нравлюсь, — обескураженно произнесла вдова.

— Ничего подобного! Не говори глупостей, Фанни! Как будто ты можешь кому-то не нравиться! Что касается меня, я чрезвычайно благодарна ей за то, что она осталась в Сассексе. У нас с ней всегда бывали стычки, и хотя своим величественным спокойствием тетя Тереза напоминает готический собор, признаюсь, ей пришлось немало вытерпеть, когда я проводила в ее доме мой первый сезон. Бедняжка! Она нашла двух великолепных претендентов на мою руку и сердце, а мне не понравился ни один из них. Я восстановила свою репутацию, по глупости согласившись обручиться с Айво Ротерхэмом, и окончательно уронила себя в глазах всех, когда положила конец этому самому отвратительному эпизоду в моей жизни!

— Как это, наверно, было трудно. За месяц до свадьбы!

— Ничуть! Мы просто поссорились сильнее обычного, и я почувствовала облегчение от разрыва с ним. Ну согласись, что отвергнуть этого противного маркиза было ужасно приятно.

— Я бы никогда не отважилась. Он так высокомерен и груб, что я в его присутствии всегда теряюсь, как бы ни старалась собраться с мыслями.

— Омерзительная личность!

— Перестань, Серена! Ты ведь не всегда была о нем такого мнения?

Падчерица с любопытством взглянула на нее:

— Один из твоих романтических приступов? Дурочка! Я обручилась с Айво, потому что подумала: а неплохо бы стать маркизой! Потому что это был выбор папы. Потому что я знала Айво целую вечность. Потому что… О, для этого было множество веских причин. По крайней мере, они казались вескими, пока я не обнаружила, что Айво невыносим.

— Вообще-то меня не удивляет, что ты не смогла полюбить его. Но, Серена, неужели тебе никогда не встречался… не встречался человек, к которому ты испытывала бы симпатию? — изумилась Фанни.

— О, да! Ну как, я расту в твоих глазах? — засмеялась молодая женщина. — В девятнадцать лет я вообразила, что без памяти влюблена. Он бы тебе понравился. Такой красавец, с обворожительными манерами, но, увы, без состояния, и папа не одобрил мой выбор. Я проплакала, кажется, целую неделю, но сейчас, за давностью лет, не могу припомнить точно.

— Ты надо мной смеешься, — укоризненно сказала Фанни.

— Нет, клянусь! Он мне очень нравился, но последние шесть лет я ни разу его не видела. И как это ни печально, но папа был прав, когда уверял меня, что я быстро забуду о своем увлечении.

По лицу вдовы было видно, что она считает это обстоятельство действительно печальным.

— А кто это был, Серена? Если ты, конечно, не против назвать мне его имя?

— Ну что ты! Его звали Гектор Киркби.

— И ты никогда больше с ним не встречалась?

— Никогда. Он был военным, и его полку совсем некстати приказали отправляться в Португалию.

— Но теперь, когда война закончилась…

— Фанни, ты неисправима! — с добродушным изумлением воскликнула Серена. — Теперь, когда война закончилась, я уже не наивная девчонка, а Гектор, если он жив, — а я надеюсь, что жив, — скорее всего, женился, стал примерным отцом семейства и вряд ли даже сможет припомнить, как меня зовут.

— О, нет! Ты ведь не забыла его.

— Верно, не забыла, — призналась Серена, — но, говоря по правде, я годами о нем не вспоминала, вплоть до сегодняшнего дня. Боюсь, я все-таки совершенно бесчувственная.

Фанни, которая видела, как Серена флиртовала с несколькими выгодными поклонниками, а потом отвергла их, была склонна поверить, что так оно и есть. Но при взгляде на это красивое личико с прелестным, упрямо сжатым ртом и блестящими глазами, сверкавшими из-под густых ресниц, никто не мог бы подумать, что его обладательница бесчувственна. И правда, подумала Фанни, никому бы и в голову не пришло наградить подобным эпитетом такое жизнелюбивое и страстное создание, как Серена. Она была своевольной, упрямой, порой ужасающе неженственной, эксцентричной, как ее отец, вспыльчивой, импульсивной, необузданной и не заботилась о внешних приличиях. Но помимо этих и множества других недостатков, Серена обладала удивительной добротой, великодушием и благородством, делавшими девушку любимицей всех, кто служил в доме ее отца.

— Почему ты так на меня смотришь? Ты меня смущаешь!