– Ну и слава богу, – сказал Кирсанов, когда работа была сделана. – Вы, братцы, – велел он матросам, – идите к вельботу, готовьтесь отплывать. На водку сегодня уж точно заработали. Мы вас догоним…
– Закурим, наконец? – спросил Давыдов, присев на камень и положив на колени автомат.
– Курите, – разрешил Кирсанов. Опасности теперь точно не было, раз до сих пор не проявилась. – Я почему вас задержал? Давай, Павел Карлович, пробегись наверх до самого выхода на плато, осмотри дорогу и метку там оставь подходящую, чтоб мы потом не плутали, а я сейчас сюрприз на всякий случай организую. Мало ли, кто тут лазить вздумает, из чистого любопытства…
По верхнему краю свежеуложенной стенки он натянул тонкий капроновый тросик, соединенный с чеками двух гранат осколочно-фугасного действия, спрятанных между камнями. Теперь, если кто попробует проникнуть внутрь, испытает большое недоумение. Непродолжительное, впрочем. Если это будут кафры, то выжившие сюда вряд ли вернутся на протяжении жизни ближайшего поколения, ну а если англичане… Уцелевшие, буде такие окажутся, тоже призадумаются, стоит ли лезть дальше.
– Теперь пошли, – сказал он, когда Эльснер вернулся и доложил, что дорога вполне проходимая до самой вершины плато.
– Ориентир – треугольный валун рядом с сухим деревом.
На пароход вернулись через два с небольшим часа, и капитан облегченно вздохнул. Он тоже порядочно перенервничал, что там ни говори, а операция представляла собой контрабанду в чистом виде, притом – военную, и наткнись на них англичане, неприятности грозили крупные. Вплоть до конфискации парохода и интернирования экипажа.
– Спасибо за помощь, Геннадий Арсеньевич, – пожал ему руку Кирсанов. – Угощение за мной. Прошу в каюту.
Давыдов, когда матросы под руководством боцмана закрепили на рострах вельбот, пустил по кругу фляжку с шестидесятиградусным ромом и «от себя» вручил каждому по серебряной английской кроне.[22] На эти деньги можно было с ног до головы приодеться в магазине готового платья или дня три не вылезать из хорошего паба, ни на что более не отвлекаясь.
– Но вот этого не советую, братцы, – доверительно сообщил он, когда такая идея промелькнула в дружеском разговоре, стимулированном второй очередью глотков и папиросами из портсигара штабс-капитана. Его легкий характер и два года окопной жизни на Мировой войне научили общаться с нижними чинами настолько, что в недоброй памяти марте семнадцатого его не только не убили, но и собирались избрать командиром полка. Благо, он вовремя сбежал на юг, к Корнилову. А с этими спокойными, обстоятельными и рассудительными людьми разговаривать было куда легче, чем с озлобленными солдатами, тем более что начальником он для них не был.
– За труды и правильное поведение с вами особо расплатятся, и очень хорошо, только вот прямо сейчас советую забыть обо всем, как ничего и не было. Никуда не плавали, ничего не видели и не слышали. А если кто, особо наблюдательный, что-то приметил, отвечайте, что капитан посылал глубины по курсу промерять. Карта, мол, у него ненадежная. Договорились? Тогда допивайте, что осталось, и по койкам. Часа три до побудки, не меньше.
Рассветало долго и неохотно, сырой туман, упавший после шестой склянки,[23] не пропускал солнечные лучи, и ход «Царице» капитан дал только в начале восьмого, когда видимость улучшилась до трех миль. Через два часа вдали открылся Кейптаун.
Порт и раньше был одним из самых оживленных и загруженных на всем африканском побережье, не считая, конечно, средиземноморских, но сейчас он просто поражал обилием судов всевозможных классов, грузовых и пассажирских. Вдобавок у стенок и на рейде скопилась целая эскадра боевых кораблей, от самых современных до давно устаревших, годных лишь для брандвахтенной службы. Да на этом театре, если бы не внезапные диверсии «Изумруда», боевые корабли вообще не требовались, по причине отсутствия у противника хоть каких-то морских сил.
Кроме крейсеров вдалеке слегка дымили трубами два броненосца, тоже не слишком новые, постройки начала девяностых годов. Транспорты и крейсера, имеющие видимые повреждения в корпусах и надстройках (следы недавнего боя), были пришвартованы поблизости от дока, но бурной ремонтно-восстановительной деятельности на них не отмечалось. Либо англичанам сейчас было не до того, либо просто не хватало подготовленных специалистов.
– Громадную силу собрали альбионцы, – не то уважительно, не то с насмешкой сказал Давыдов, стоя рядом с товарищами на полубаке и с искренним интересом рассматривая открывающуюся перспективу.
– Если уж «Изумруд» среди них такого шороху навел, так нашей «Валгалле» – на один зубок, – отозвался Эльснер. – Задумай господа руководители войну до победного конца, все они тут на дно и лягут. Хуже, чем наши в Порт-Артуре.
– Я бы так и сделал, – мрачно бросил Кирсанов, не отрывавший от глаз окуляров двенадцатикратного бинокля. – Подошел, расстрелял и снова ушел. Пусть потом премьеры и императоры между собой разбираются, кто и зачем…
– Позволю не согласиться, Павел Васильевич, – возразил Давыдов, неожиданно проявивший стратегический подход к вопросу. – Подобная акция, эффектная сама по себе, может вызвать совершенно неожиданные последствия в мировом масштабе. Едва ли не худшие, чем начало Мировой войны…
До причала, к которому собиралась швартоваться «Царица», было еще не меньше получаса самым малым ходом, и времени на абстрактные разговоры хватало. Когда дойдет до дела, Кирсанов праздной болтовни своим паладинам не позволит.
– И в чем же вы такие последствия видите? – спрошено было с оттенком любопытства, но и с намеком, что любой ответ будет воспринят как праздные умствования именно что строевого штабс-капитана, никак не серьезнее.
– Да вы же представьте, Павел Васильевич! Ну, расстреляет «Валгалла» с дальних дистанций весь английский флот. О стратегической пользе подобной акции спорить не буду, но вот в политическом плане! Это немедленно станет известно всему миру, подводные телеграфные кабели работают нормально. Это будет… Это будет… Ну, как падение на Землю большого метеорита…
– И что? – по-прежнему спокойно осведомился Кирсанов. Он умел себя вести и держать сообразно обстановке где угодно и с кем угодно. Всегда оставаясь самим собой. – Британский флот уничтожен неизвестно кем. Общество в ужасе, панике и ярости. На что эти чувства обратятся?
– Точнее – на кого, – вставил до того невозмутимый Эльснер.
– Это я и имею в виду, – кивнул Кирсанов. – На собственное правительство, допустившее подобное. Реального врага нет. Любая из держав от подобного обвинения легко отмажется. И будет крайне убедительна, потому что так оно и есть…
– Но если обозначится непонятная никому и угрожающая всем сила…
– Это будет лучшим из вариантов, – холодно скривился Кирсанов. – Станут не возможными никакие альянсы, поскольку никто никому отныне доверять не сможет, начнется гонка вооружений, опять же индивидуальная, прикрываемая тезисом о наличии неведомого врага, которого на самом деле все станут подозревать друг в друге. Позорно проигравшую Британию все не только перестанут уважать, все кинутся делить ее наследство… Дело в том, что подобным образом вопрос пока не стоит, а если даже и да, то не перед нами. Короче, господа, я эту тему закрываю, отвлекаться на нее можете только перед сном, если посторонние обстоятельства не помешают… – В голосе Кирсанова прозвучал оттенок, похожий на вибрацию длинной стальной полосы.
– А через двадцать минут мы пришвартуемся к берегу, и начнутся у нас совсем другие заморочки, – продолжил он «предполетный инструктаж». – Я вас прошу, Никита, уберите со своего лица печать излишней образованности и склонности к умственным упражнениям. Это не соответствует вашей легенде. Ваша ведущая черта характера – авантюризм и страсть к наживе. Вы ехали сюда, понятия не имея ни о какой войне и надеясь прилично устроиться поблизости от алмазного бизнеса. Отнюдь не копаться в шахтах, разумеется, а наняться кем-то вроде управляющего, посредника или в этом роде. Естественно, это свидетельствует о вашей наивности, но сами вы об этом не подозреваете… Считаете, что знание языка и опыт коммивояжера вам откроют все двери.
