– После звонка Дэвида я не могла сомкнуть глаз. Я была уверена, что прочту в «Глоуб» о том, что они нашли твой труп.

Она смотрит слишком много криминальных и детективных передач и убеждена, что в городе опасность угрожает жизни человека на каждом шагу. И это, по ее мнению, подтверждают многократные показы «Бостонского копа», «Службы 911», «Секретных материалов» и «Коломбо».

– Мне очень жаль, что ты переживала, но со мной все в порядке. – Мы повторяем еще несколько раз тот же диалог, чтобы я полностью осознала глубину моей вины.

Во время нашего телефонного разговора Дэвид опускается в кресло и сидит, обхватив голову руками. Повесив трубку, я советую ему лечь в постель. Он ложится и засыпает еще до того, как я выхожу из комнаты.

Я ругаю себя за то, как вела себя с матерью и Дэвидом. Я снимаю пальто. Оно падает с вешалки, и я пытаюсь повесить его второй раз. Чашка чаю. Мне необходимо выпить чаю. Чай успокаивает меня, когда я расстроена. Я перетаскиваю телефон в спальню и слышу спокойное похрапывание Дэвида. Я звоню Питеру и говорю ему, что не смогу вернуться.

– Что-то случилось?

– Нет. Да. – Я объясняю ситуацию. Питер знает, что жизнь с мужем у меня не ладится. Но он не хочет давить на меня, ждет, чтобы я сама приняла решение.

– Я не хочу, чтобы ты обвиняла меня в этом после нашей женитьбы, – говорил он по крайней мере дюжину раз.

Его позиция отличается от напора матери и Дэвида. Они заставляют меня делать то, что им хочется. А Питер пробуждает во мне желание поступать именно так, как хочется ему. Почему же я медлю?

Дожидаясь, пока закипит вода, я осознаю, насколько больше у нас общего с Питером, чем с Дэвидом. Мы разговариваем не только о всяких пустяках, но и о важных вещах. Может быть, Питер скоро устанет ждать. Эта мысль пугает меня.

Чай не приносит успокоения. Мои мысли, как и моя жизнь, вышли из-под контроля.

Открывая дверь моего кабинета, я слышу телефонные звонки. Смахивая по пути со стола книги, тетради и будильник под стеклянным колпаком, я проскакиваю мимо и хватаю трубку телефона, стоящего на книжной полке.

– Профессор Адамс, могу ли я чем-нибудь помочь вам? – Я не обращаю внимания на разлетевшиеся по полу стеклянные и металлические детали. Эти часы уже больше никогда не зазвонят.

– Что там за грохот? – спрашивает Питер, зная, что размеры моего кабинета позволяют мне дотянуться до всех четырех стен, не вставая со стула.

– Я рада, что ты полюбил меня не за грациозность, – говорю я, прежде чем пуститься в объяснения.

– Да, я тоже рад, что я полюбил тебя не за грациозность. Сможем мы встретиться в музее во время ланча? У меня для тебя сюрприз.

– Какой сюрприз?

– Если я скажу, то он перестанет быть сюрпризом.

– Ну и пусть перестанет.

– У меня есть два билета на выставку Хельги.

– На какое время? В час дня у меня последнее занятие. – Я не знаю, зачем говорю ему это. Он выучил мое расписание наизусть.

– В два мы пообедаем. Мухаммед подменит меня. А билеты на три часа.

– Здорово.

– Я подожду тебя у кабинета.

Я едва не отказалась. С одной стороны, мне страшно, что коллеги поймут, что он мой любовник, но с другой стороны, ведь я не обнаглела до такой степени, чтобы встречаться с любовником у себя в кабинете.

– Как там твой Дэвид?

– Не ходил на работу ни вчера, ни сегодня, в общем, он действительно болен.

В понедельник Питер мне не звонил. Можно было предположить, что он рассердился на меня за то, что я не вернулась к нему в воскресенье, но знаю, что Питера не расстраивают подобные вещи. Политика, какая-нибудь глупость, республиканцы – все это может вывести его из себя. Бессердечие и жестокость могут привести его в ярость. Но он способен понять обычные житейские ситуации. Вчера я пару раз пыталась дозвониться до него, но телефон был занят.

– Может, тебе лучше поскорее вернуться домой? – В его голосе звучит лишь искренняя озабоченность.

– И потерять такие билеты? – Он знает, что мне очень хотелось попасть на эту выставку. – Где ты раздобыл их?

– Да есть у меня кой-какие связи, – говорит он.

В этом я не сомневаюсь. Его киоск приобрел в Бостоне бешеную популярность. Три года подряд завоевывая приз за «Лучшую средневосточную кухню» на конкурсе «Бостонский феникс», он привлек к себе клиентов со всего города. И теперь он уже на дружеской ноге с мэром и большинством членов Городского совета, труппой Бостонским балета и множеством местных знаменитостей.

Музей изобразительных искусств находится в трех минутах ходьбы от Фенвея. Заботясь о процветании нашего колледжа, Совет правления построил новое здание, оборудовав там два закусочных заведения. В буфете предлагались легкие фруктовые закуски, сыр и кондитерские изделия.

– Я заказал столик в ресторане, – говорит Питер.

Это заслуживает еще большей благодарности, учитывая, что в кафе тянется длинная очередь. Ресторан находится на втором этаже. При входе висит сегодняшнее меню, где особое внимание уделено форели и устрицам. Последний раз, когда мы ели здесь форель, Питер рассказывал мне, как два года назад бродил летом по Пиренеям, осматривая Катарские твердыни[9] и ночуя в палатках. Он подружился там с одним парнем, и они ловили форель и жарили ее на углях костра.

Я слушала его историю и завидовала… завидовала тому, что он пробовал свежезапеченную форель, завидовала попутчику, который странствовал вместе с Питером по Франции, и огорчалась, что меня там не было. Когда я поведала ему об этом, он обнял меня и сказал:

– Чувства не бывают глупыми. Глупыми могут быть только порождаемые ими поступки.

– Пожалуйста, посадите нас за один из столиков Джона, – попросил Питер встречающую посетителей распорядительницу.

Если смотреть на нее прямо, она кажется совсем лысой оттого, что ее волосы туго стянуты на затылке в пучок. Она усаживает нас за столик рядом со статуей греческой богини, олицетворяющей виноделие. Богиня держит в руках гроздья винограда, и нижняя гроздь нависает прямо над левым ухом Питера.

К нам подходит Джон, которого мы назначили «нашим официантом» (после недавнего шестого посещения этого места).

– Привет, друзья. Рад видеть вас.

– Что хорошенького у вас есть сегодня? – спрашиваю я.

– Устрицы свежие, только что выловленные. Сам пробовал, – говорит Джон.

Последние три раза, когда мы заходили сюда, он высказывал свое мнение обо всем, что мы заказывали. В ожидании заказа Питер вертит в руках вазочку с одинокой гвоздикой. Я кручу бокал с вином. Мы стараемся чем-то занять наши руки, хотя на самом деле нам хочется сплести их вместе. Однако мы хватаемся за эти посторонние стеклянные предметы, ведя себя в общественном месте как вполне приличные прелюбодеи.

Джон приносит заказанные нами блюда. Брокколи с голландским соусом и картофельное пюре с ломтиками ананаса. Все продукты настоящие, не консервированные. При виде еды я испытываю приступ тошноты. Мне едва удается добежать до дамской комнаты. Сполоснув лицо и рот, я чувствую себя лучше.

Питер ждет меня у двери.

– Что случилось? Ты в порядке?

– Меня вырвало. Запах, наверное, не понравился.

Питер просит Джона принести мне чашку мясного бульона. На поверхности плавают кусочки зеленого лука. После нескольких глотков мои руки перестают дрожать. Мы сидим в ресторане почти до трех часов. Питер заказывает колу, надеясь, что переход от соленого к сладкому успокоит мой желудок. Мне уже и правда лучше. Проклятье, не хватало только заразиться гриппом от Дэвида.

При входе в выставочный зал мы берем напрокат магнитофоны. Уверенный голос гида напоминает нам о том, на что стоит обратить внимание. Выставка оправдала мои ожидания. Разглядывая работы Хельги, я вспоминаю, как два года назад я делала доклад в Южной Каролине. Мне надо было чем-то занять свободный час, и я забрела в местный музей на выставку Уиета. Пройдя половину залов, я направилась к выходу. По улицам сновало множество народу, но в музее я оказалась единственным экскурсантом.