– Нет – только то, что хорошо иметь такие вещи. Взгляд Лилиас стал печальным и отсутствующим. Она думала о будущем, черный день мог стать для нее роковым, ибо никаких сбережений у моей гувернантки, как я полагала, не было.

Я спустилась на кухню узнать, будет ли отец к обеду. О своем отсутствии он обычно извещал запиской миссис Керквелл. На кухне было неспокойно – за столом опять сидел с закатанными рукавами Хэмиш и тупо пощипывал волосы на руках.

Я прошла к миссис Керквелл, она что-то размешивала в тазу и сразу заметила ожерелье.

– Боже, какая красота! – воскликнула она.

– Да, теперь это мое ожерелье, а раньше принадлежало маме. Я должна носить его, иначе от долгого лежания без дела жемчужины потускнеют.

– Неужели? – удивилась миссис Керквелл.

– Так говорит отец.

– Ну, он-то уж должен знать.

– Мне кажется, я тоже слышала об этом раньше.

– Выглядит оно превосходно и очень идет вам, мисс Девина.

– Застежка тоже ценная, – добавила я. – Алмаз в обрамлении маленьких жемчужин.

– Ну и дела.

– Мисс Милн говорит, что это мне на черный день… если я когда-нибудь окажусь в нужде.

– Только не вы, мисс Девина. – Миссис Керквелл рассмеялась. – А она тревожится, бедняжка. Правильно я решила, что никогда гувернанткой не стану.

– Будет ли отец к обеду?

Миссис Керквелл не успела ответить. Хэмиш взглянул на меня и проговорил:

– Нет, не будет его. Я знаю, я его вез.

Словно не слыша кучера, миссис Керквелл ответила на мой вопрос:

– Он оставил записку, чтобы к обеду его не ждали. Вскоре после этого я ушла к себе.

Следующий день начался с ужасного открытия – мое ожерелье пропало. Я положила его в голубую коробку, лежавшую в выдвижном ящике туалетного столика, и не могла поверить своим глазам, когда обнаружила утром, что коробка на месте, но ожерелья в ней нет. Как безумная я обшарила все ящики столика, но без успеха. Ожерелье исчезло. Непостижимо, ибо я не могла даже представить, что не положила драгоценность в коробку.

Исчезновение всех потрясло. Когда пропадает такая ценная вещь, как это мое ожерелье, заметила миссис Керквелл, нехорошо будет всем в доме.

Она была права. Ожерелье находилось у меня в комнате. Теперь оно оттуда исчезло. Куда?

– У ожерелий ног не бывает, – сказала миссис Керквелл. Оставалось предположить, что его кто-то взял. Кто? Никто не мог считать себя целиком вне подозрения.

Отец вернулся поздно вечером, и привез его Хэмиш; дом уже спал, и отец узнал о пропаже лишь на следующее утро.

Не думаю, что я была единственной, кто провел эту ночь без сна. В доме появился вор, и мои подозрения, естественно, пали на Хэмиша. Если он способен грешить, разве не мог он посчитать, что не зазорно – ведь «человек есть человек» – взять ожерелье у того, кому оно лишнее, и отдать тому, кто в нем нуждается: в данном случае себе самому?

Однако Хэмиш не ходил в доме дальше кухни. С того дня как его застигли в одной из спален с Китти, существовало молчаливое согласие в том, что верхние этажи для него закрыты и он может появляться в них только по вызову отца. Конечно, он вполне мог не соблюдать никаких правил, но со дня рокового происшествия с горничной я ни разу не видела его наверху. И все же нельзя было исключить, что он прокрался в мою комнату и взял ожерелье. Уверена, если бы его застигли там, у него нашлось бы объяснение.

Всю ту ночь, пока я пыталась, но так и не смогла заснуть, я снова и снова припоминала все, что было связано с ожерельем, – с момента, когда надела его, и до момента, когда сняла перед сном и положила в голубую коробку.

Отец пришел просто в ужас. Он приказал тщательно обыскать мою комнату. Засыпал меня вопросами. Помню ли я, как снимала ожерелье? Как положила в коробку? Кто побывал в комнате после этого? Только служанка, чтобы прибраться, и, конечно, мисс Милн. Она зашла что-то обсудить со мною. Но что именно – я забыла.

Он велел всем собраться в библиотеке.

– Прискорбное событие, – начал он, когда все собрались. – Пропала дорогая вещь. Кто-то в доме знает, где она. Я предоставляю тому человеку возможность вернуть ее на место. Если так и произойдет, я сделаю вид, что все в порядке. Если же ожерелье сегодня не появится у меня, придется известить полицию. Здесь все присутствуют?

– Где Элен? – раздался голос миссис Керквелл.

– Я не знаю, – ответила Бесс. – Она помогала мне с уборкой комнат. Я крикнула ей, что нас зовут в библиотеку.

– Кого-нибудь нужно бы послать за нею, – сказала миссис Керквелл, – но, пожалуй, я схожу сама.

Однако идти миссис Керквелл никуда не пришлось, ибо, как из-под земли, тут же появилась Элен. В руке она держала жемчужное ожерелье.

– Элен! – крикнула миссис Керквелл.

– Я слышала, как Бесс звала меня сюда, – сказала Элен. – Но… я искала вот это. Я не могла закрыть ящик… в нем был такой беспорядок… и он был наполовину выдвинут. Я подумала, что какая-то вещь мешает мне. И открыла ящик под ним. Там была юбка. Я вытащила ее, и из нее выпало вот это. Оно и потерялось что ли?

– В чьем комоде ты нашла ожерелье? – спросил отец.

– В комнате мисс Милн, сэр.

Я посмотрела на Лилиас. Лицо ее стало пунцовым, а потом покрылось мертвенной бледностью. А в голове у меня звучал голос: сбережения на черный день… на черный день…

Лилиас не могла этого сделать.

Теперь на нее смотрели все.

– Мисс Милн, можете ли вы объяснить, как очутилось в вашем комоде ожерелье? – спросил отец.

– В моем… комоде. Этого не может быть.

– Но Элен только что сказала нам, что так было. И вы сами видите ожерелье. Итак, мисс Милн, я жду объяснений.

– Я… я не клала его туда. Я… ничего не понимаю.

Я услышала, словно чужой, свой собственный пронзительный, с истеричными нотками голос:

– Должна же быть какая-то причина…

– Разумеется, – нетерпеливо прервал меня отец, – и мисс Милн откроет ее нам. Вы взяли ожерелье, не так ли, мисс Милн? На свою беду, вы плохо закрыли ящик, поэтому Элен увидела непорядок. К счастью для нас… но не для вас.

Я никогда не видела такого ужаса на лице человека, какой отразился на лице Лилиас.

Как ты могла, думала я. Я всегда пришла бы тебе на помощь. Зачем было брать ожерелье? Теперь все знает отец!

А он из тех, кто нетерпим к любому греху – а воровство грех страшный. Не укради – одна из десяти заповедей. Почему не вспомнила о Китти? Хэмишу все сошло с рук, но ведь он хороший кучер.

Я хотела, чтобы этот кошмар скорее кончился. Тишина стала нестерпимой. Нарушил ее отец:

– Я жду объяснений, мисс Милн.

– Я… я не знаю, как оно туда попало. Я не знала, что оно было там…

Отец засмеялся негромко, но язвительно.

– Это не объяснение, мисс Милн. Вы разоблачены. Я мог бы, конечно, передать вас полиции.

У нее перехватило дыхание. Я подумала, что она сейчас упадет в обморок. С трудом удержалась, чтобы не броситься к ней, обнять и сказать ей – что бы она ни совершила, она все равно остается моей подругой.

Лилиас подняла глаза и посмотрела на меня… умоляюще… прося поверить ей. И тут меня озарило. Я знала теперь, что Лилиас не брала ожерелья, хотя мечтала обрести какую-нибудь защиту от нужды на будущее… сбережения на черный день. Я поразилась тому, что могла усомниться в ее невиновности и прокляла себя за эти сомнения.

– Это преступление, – продолжал отец. – Все эти годы вы жили в моем доме, и я, выходит, пригрел воровку. Мучительно сознавать свою ошибку.

– Я не делала этого! – крикнула Лилиас. – Не делала этого! Кто-то подложил мне ожерелье.

– Естественно, кто-то положил его к вам, – саркастически заметил отец. – И сделали это вы, мисс Милн. Дочь викария. А ведь вы получили религиозное воспитание. Что делает ваш поступок еще безобразнее.

– Вы обвиняете меня, ни в чем не усомнившись. – Глаза Лилиас пылали. В ней криком кричало отчаяние. Кто мог подложить ожерелье к ней в комнату? С какой целью? Если кто-либо взял его, зачем было совершать воровство и потом отказываться от содеянного… неужели только с целью обвинить Лилиас?