Жюри присяжных при коронере единодушно решило, что мой отец умер от приема внутрь мышьяка, и вынесло вердикт, констатировавший факт умышленного убийства.

Домой мы, Зилла и я, возвращались, потрясенные до глубины души, забившись в угол экипажа, чтобы нас никто не увидел и не узнал. Мы не разговаривали. Наши мысли были настолько ужасны, что произносить их вслух не было никакого желания.

На другой стороне улицы стояла кучка людей. Когда экипаж остановился и мы вышли из него, зеваки подошли поближе.

Мы уже стояли у дверей, как вдруг кто-то крикнул: «Убийца». Мне стало страшно.

Мы разошлись по своим комнатам. Я легла на кровать и попыталась вспомнить в подробностях все, что происходило и говорилось у коронера.

Как же так получилось, что когда несколько событий предстали в совокупности, то создалось впечатление о злостном умысле и моей вине. Что будет с моими отношениями с Джеми? Как он отнесется к происшедшему. Я была уверена – у него не возникнет сомнений в моей невиновности. Эта ссора с отцом… слухи о которой каким-то образом дошли до слуг. Тот факт, что я единственный раз, но перед самой смертью отца налила ему стакан портвейна. И, конечно, самое неприятное – приобретение мышьяка в аптеке. Создавалось впечатление, что здесь хорошо потрудился злой дух, который вознамерился уничтожить меня и придавал самым незначительным моим действиям зловещий смысл. Куда делась Элен Фарли, кто мог сообщить следователям, что она попросила меня купить мышьяк? В самом деле, оставалось только поверить в злой рок, который наслал на ее мать болезнь – и заставил Элен уехать – как раз в тот момент, когда она была так нужна здесь, чтобы подтвердить мои слова.

Что же подумали все эти люди? Что я купила мышьяк для убийства собственного отца? И только по той причине, что он угрожал лишить меня наследства, если я выйду замуж за Джеми?

Мне было очень плохо и страшно.

Вечером я написала Лилиас. Мне всегда было приятно рассказывать ей о своей жизни и получать весточки от нее. Она начала смиряться со своей судьбой, постепенно привыкала к сельской жизни; одна из ее сестер стала гувернанткой, и Лилиас заменила ее в доме.

С этого дня в наших отношениях как будто появилась дополнительная, особая, связь. Обе мы были несправедливо обвинены, ведь, как мне показалось, присяжные после дознания у коронера наверняка пришли к мысли, что отца убила я.

А убийство было гораздо более тяжким преступлением, чем воровство.

Я говорила себе, что преувеличиваю. Не могут же присяжные в самом деле подумать на меня.

Я подробно описала Лилиас свою ссору с отцом, не забыв его угроз лишить меня наследства.

«Меня не волнуют деньги, Лилиас, – писала я, – и это правда. К ним безразличен и Джеми. Мы хотим только быть вместе и будем вместе, когда Джеми станет адвокатом. Мы обоснуемся в Эдинбурге, у нас родится много детей. Так хочу я. И вдруг случилась такая беда. У дома, когда мы вернулись, нас ждала толпа. Не могу передать, как это подействовало на меня. Но худшее из всего – мышьяк. Именно я ходила к Хенникеру. Именно мое имя записано в аптечном журнале. Все это использовано против меня, Лилиас. И нет Элен, чтобы подтвердить мой рассказ. Если бы она вернулась. Может быть, так и будет…»

У меня становилось легче на душе, когда я писала Лилиас. Словно разговаривала с нею.

Я запечатала письмо и решила отправить его назавтра.

Я легла в постель, но сон не шел ко мне. Меня преследовали сцены в зале суда. В ушах гудели чьи-то голоса, вопросы… ответы, казавшиеся мне предательством.

Через два дня распоряжением прокурора меня арестовали по обвинению в убийстве собственного отца.

В последовавшие за этим мрачные дни я часто говорила себе: не случись этого, я никогда не встретилась бы с Нинианом Грейнджером.

Меня увезли в закрытой карете. Несколько зевак видели, как я вышла из дома. Какими же теперь будут заголовки газет, подумала я. И поняла, что меня это почти не трогает. Я не могла поверить, что имя такого доселе незначительного человека, как я, вдруг окажется в заголовках газет. И не могла поверить, что я не только окажусь замешанной в деле об убийстве, но и стану в нем главной фигурой. Казалось, прошли годы с тех пор, как мы с мамой выезжали в экипаже на прогулку и в комнатах с изысканными занавесками на окнах пили чай у соседей, таких же благополучных, как мы. Казалось, даже Зилла появилась в нашем доме давным-давно. Неужели с таким заурядным человеком, как я, могло такое случиться?

Необычного произошло много, но самым необычным было то, что я, Девина Глентайр, дочь уважаемого эдинбургского банкира, оказалась в тюрьме по обвинению в его убийстве.

Как такое могло случиться? Все началось, когда в дом вошла Зилла – нет, раньше: когда прогнали Лилиас. Если бы осталась Лилиас, никогда не появилась бы Зилла. Отец не женился бы второй раз. Я бы сказала Лилиас, что должна купить мышьяк. Возможно, она пошла бы со мной в аптеку. Почему я никому не сказала об этой покупке? Ни Зилле… ни Джеми.

Меня поместили в небольшой камере. Я рада была одиночеству, и именно туда пришел повидать меня Ниниан Грейнджер.

Высокий, довольно худой человек, лет двадцати восьми, как мне показалось. В нем чувствовалась властность и то, в чем я нуждалась тогда более всего, – уверенность.

– Меня зовут Ниниан Грейнджер, – представился он. – Ваша мачеха наняла меня защищать вас. Вам нужен кто-нибудь в помощь. Я и есть такой человек.

С самого начала он держался очень дружелюбно, и вскоре не оставалось сомнения в том, что он сочувствует мне, девушке, обвиненной в убийстве задолго до того, как она узнала жизнь. Он сказал, что не сомневался в моей невиновности, стоило ему только увидеть меня. В то ужасное время я пребывала в полном смятении, именно в подобной поддержке нуждалась превыше всего и никогда не забуду человека, который мне ее подарил.

Уверена, что подход Грейнджера к делу выделял его из среды большинства адвокатов. Он не только с самого начала вселил в меня толику уверенности; благодаря ему стало понемногу исчезать жуткое ощущение, что я совсем одна во враждебном мире. Уже после первой встречи я заметно воспряла духом.

Странно, но он кое-что рассказал мне и о себе, поэтому со стороны наше свидание могло показаться встречей двух людей, которые вот-вот станут друзьями. Его отец был старшим партнером в товариществе «Грейнджер и Дадли». В один прекрасный день в его названии должно было появиться имя моего адвоката – «Грейнджер, Дадли и Грейнджер».

– Я практикую уже пять лет… со времени получения диплома. Вы не помните дела Орленд Грин? Уверен – не помните. Все складывалось для миссис Орленд Грин очень плохо, но я спас ее и горжусь своей победой. Я говорю вам это для того, чтобы вы не думали, будто вас будет защищать неопытный адвокат.

– Я так не думала.

– Хорошо, давайте перейдем к фактам. Вас не пригласили дать свидетельские показания перед жюри присяжных. Очень жаль. Уверен, вы произвели бы хорошее впечатление. Видя вас перед собой, невозможно поверить в вашу виновность.

– Но я в самом деле невиновна.

– Я это знаю и вы знаете, но нам предстоит убедить других в том же самом. Вы должны составить объяснительную записку. О ней я хочу с вами поговорить. Очень прискорбно, что именно вы купили мышьяк, а Элен Фарли не оказалось на дознании, чтобы подтвердить ваши слова. Если мы ее отыщем, картина предстанет в ином свете. Очень плохо, что она исчезла. Ну да ничего, мы ее найдем. Как долго она работала у вас?

– Не помню точно, наняли ее до или после появления Зиллы. Мне кажется, за несколько дней до того.

– Зилла – это миссис Глентайр, ваша мачеха?

– Да. Она вошла в дом в качестве моей гувернантки, когда уволили прежнюю.

– И стала женой вашего отца. Довольно романтично, не правда ли? Она не похожа на гувернантку.

– Именно это я говорила ей всегда.

– Весьма привлекательная дама. Уверен, она произведет в суде неизгладимое впечатление.