Эйнсли предполагала, что при существующем положении дел не сможет открыто выражать свою любовь. Ее пусть и весьма скромный опыт в отношении мужчин подсказывал, что коль скоро муж не любит жену, ему будет неприятно, если она начнет неуемно изливать на него свои чувства — чувства, на которые у него самого нет никакого желания отвечать. Значит, даже когда она станет супругой Гейбла, ей придется скрывать то, что у нее на душе. А это, по мнению Эйнсли, превратит ее жизнь в подлинную муку.
— Ну вот, теперь ты готова к тому, чтобы предстать перед священником, — торжественно провозгласила Мари.
Эйнсли взглянула на себя в большое зеркало, висевшее в спальне. Голубое платье, сшитое для нее дамами Бельфлера, было изумительным. Хотя Эйнсли еще не полностью набрала вес, потерянный ею в Кенгарвее, платье сидело прекрасно. Ей показалось, что еще никогда в жизни она не выглядела такой красивой, и она с благодарностью улыбнулась леди Мари и Элен. Пусть ее душу терзают страхи и сомнения, свадебный наряд должен соответствовать торжественности момента. Женившись на ней, Гейбл ничего не приобретает — ни земель, ни богатства, ни положения; значит, хотя бы внешне его невеста должна выглядеть так, как подобает хозяйке Бельфлера.
— По тебе не скажешь, что ты счастлива, — заметила проницательная Элен, увертываясь от шлепка матери. — Но ведь я права, мама!
— Брак — очень серьезный шаг в жизни женщины, — рассудительно проговорила Эйнсли, пытаясь придумать убедительную причину своей грусти и успокоить на этот счет милых дам Бельфлера. — Я просто очень волнуюсь, Элен. Через несколько минут мне предстоит шагнуть туда, откуда я не смогу возвратиться…
Мари ласково обняла ее.
— Я понимаю, о каком страхе ты говоришь, дитя мое, но поверь мне, что он напрасен. Ты — счастливейшая из женщин! Как правило, девушке приходится выходить замуж за человека, которого для нее выбирают другие. Иногда у нее нет возможности даже познакомиться с будущим мужем до свадьбы. А ты, по-моему, уже достаточно хорошо узнала Гейбла. Но главное — у тебя был выбор, и ты решила отдать свою руку человеку, который тебя любит.
— Любит ли? — задумчиво переспросила Эйнсли и тут же мысленно обругала себя за несдержанность.
— Теперь я понимаю, что тебя мучит, — пробормотала Элен. — Мой глупый кузен ни разу не сказал тебе о любви, да?
— Он просил меня стать его женой. Это большая честь, и я должна не жаловаться, а быть благодарна.
— Интересно, за что? За то, что он не произнес ни единого нежного слова? Теперь я понимаю, отчего ты такая печальная… Какие все-таки глупцы эти мужчины!
— Моя язвительная дочь права, — мягко заметила леди Мари, рассеянно проводя рукой по распущенным волосам Эйнсли, украшенным голубыми и белыми лентами. — Отбрось все страхи и сомнения, дитя мое! Я не стану убеждать, что Гейбл любит тебя — это должен сделать он сам, — но я уверена, что он испытывает к тебе глубокое, подлинное чувство. Я заметила это еще с той поры, как он возвратился после встречи у реки. Именно тогда мой племянник понял, что совершил ошибку, вернув тебя отцу, и глубоко сожалел о своем поступке. И потом, когда он ухаживал за тобой во время болезни, я лишний раз убедилась в том, что ты ему небезразлична. Ведь Гейбл проводил дни и ночи у твоей постели, а когда, сраженный усталостью, ненадолго шел к себе отдохнуть, все видели, что его сердце и душа оставались с тобой, молясь о твоем скорейшем выздоровлении. Нет, деточка, он относится к тебе с нежностью. Может быть, ему просто не хватает слов, чтобы выразить свое чувство…
Когда несколько минут спустя Эйнсли входила в большой зал, где ее уже ждали Гейбл и священник, она мысленно молилась о том, чтобы Мари оказалась права. Конечно, в глубине души Эйнсли предпочла бы, чтобы Гейбл любил ее, но даже если она просто ему небезразлична, это уже немало. Все, сказанное сейчас Мари, свидетельствовало о том, что рыцарь и впрямь испытывает к своей невесте глубокое чувство. Временами самой Эйнсли казалось, что она видит знаки этого чувства в поведении Гейбла, но она боялась обмануться. Почему она не замечает того, что, похоже, совершенно очевидно для всех обитателей Бельфлера!
— Не тушуйся, девонька, — прошептал Рональд, подходя к своей любимице и нежно целуя ее в щеку.
— Я стараюсь, Рональд.
— Вот и прекрасно! Ты сделала правильный выбор, только сдается мне, что вам обоим потребуется какое-то время, чтобы в этом убедиться.
Эйнсли слабо улыбнулась старику и подошла к Гейблу. Он тут же взял ее за руку. Сегодня рыцарь выглядел как истинный лэрд Бельфлера в своей элегантной черной накидке, украшенной серебряной вышивкой. Внезапно Эйнсли почувствовала, что совершенно не подходит своему жениху. Гейбл заслуживает большего, чем простая девчонка-бесприданница, чье имя вызывает у окружающих лишь злобу и ненависть. Когда-нибудь он сам поймет это, и что же тогда станет с их браком?
Эйнсли встретилась с Гейблом глазами. Ей показалось, что в его взоре сквозит неуверенность. Неизвестно почему Эйнсли нашла это забавным. Опустившись на колени перед священником, она дала себе клятву научиться быть счастливой с тем Гейблом, которого даровала ей судьба.
Потягивая вино, Гейбл украдкой наблюдал за Эйнсли. Она была весела и общительна, но он чувствовал, что ее что-то гнетет. Когда они стояли перед священником, он заметил в глазах девушки проблеск страха и печали, и от этого ему самому стало не по себе. Конечно, сознание того, что Эйнсли никогда не будет любить его так, как он любит ее, не доставляло Гейблу радости, но если она вообще раскаивается в своем решении выйти за него замуж, это совсем никуда не годится.
— Давай сбежим, — прошептал Гейбл на ухо Эйнсли, целуя ее руку.
— Чтобы улизнуть отсюда, потребуется немало искусства, — возразила она, с улыбкой оглядывая гостей.
— Надо просто действовать стремительно.
С этими словами Гейбл встал, подхватил на руки свою новоиспеченную жену и направился к двери. Лишь немногие из присутствовавших в зале гостей пришли в себя достаточно быстро, чтобы отпустить фривольные замечания вслед молодым. Эйнсли, улыбаясь, обвила руками шею мужа.
— Люди посудачат всласть по поводу нашего ухода, — сказала она.
— И прекрасно! Каждому человеку приятно сознавать, что его свадьба осталась в памяти гостей.
— Наша останется наверняка.
Подойдя к двери, ведущей в спальню, которой с этого дня суждено было стать общей, Гейбл решительно распахнул ее ногой, подошел к кровати и опустил Эйнсли на мягкое покрывало. Улыбка новобрачной мгновенно уступила место страсти, когда она увидела, что ее молодой муж принялся срывать с себя одежду. Несколько мгновений Эйнсли молча наблюдала за тем, как летают по комнате его вещи, однако, заметив, что черты Гейбла исказились от приступа желания, она почувствовала, что в ней разгорается ответный огонь. Поднявшись с постели, Эйнсли тоже начала раздеваться.
Она не успела расстегнуть корсаж, как Гейбл, издав чувственный стон, уже прильнул к ней и стал нетерпеливо срывать остальной наряд. Эйнсли не сопротивлялась — напротив, такая неистовость была ей даже приятна. Когда их тела слились — впервые за долгое время, — из ее горла невольно вырвался стон наслаждения. Страсть быстро нарастала — слишком долгим и мучительным было воздержание, — а руки и губы любовников уже искали самые сокровенные места друг друга, спеша утолить чувственный голод. Ощутив, что Гейбл вошел в нее, Эйнсли с силой прижалась к мужу, легко подстраиваясь под ритм его движений, разделяя его страсть, горячую и неистовую, как ее собственная. Из горла обоих вырвался стон, когда эта страсть наконец нашла долгожданный выход.
Эйнсли еще тяжело дышала после столь бурной любви, а Гейбл уже встал с постели. Слегка покраснев, она протянула к нему руки и удовлетворенно улыбнулась, почувствовав ответное прикосновение. Как приятно снова очутиться в объятиях Гейбла! Хотя еще до свадьбы она достаточно оправилась для того, чтобы заниматься любовью, рыцарь упорно избегал ее, ограничиваясь лишь мимолетными поцелуями. Но зачем вспоминать об этом сейчас, подумала Эйнсли. Ей хорошо, и этого довольно.
