— Ты еще недостаточно здорова для этого.

— Однако это помогло бы нам скоротать время. Раз уж я все равно целыми днями валяюсь в постели…

— Не пытайся меня соблазнить, — укоризненно заметил Гейбл, решительно высвобождаясь из ее объятий. Эйнсли вздохнула:

— Тебя наверняка ждут дела. Иди! Ты вовсе не обязан сидеть здесь со мной.

— У меня действительно много дел, однако я задержусь у тебя еще несколько минут, поскольку есть одна вещь, для которой, на мой взгляд, ты уже достаточно поправилась.

— Ну и что же это за вещь? — настойчиво спросила Эйнсли, поскольку Гейбл, раздразнив ее любопытство, загадочно умолк.

— Нам надо поговорить. Я думаю об этом разговоре уже много дней, даже недель, а вот теперь вдруг оказалось, что не могу найти нужных слов.

— Ты заставляешь меня волноваться. Говори же!

Эйнсли постаралась не показывать своего беспокойства. Неужели Гейбл собирается сообщить ей, что как только она окончательно поправится, он отправит ее в Кенгарвей? Он ведь теперь ее лэрд. Возможно, он даже нашел для нее подходящего жениха. Эйнсли мысленно обозвала себя дурой. Как она могла подумать, будто то, что Гейбл привез ее в Бельфлер, означает нечто большее, чем просто заботу о ее здоровье? Ее ранили, когда она спасала ему жизнь, вот он из чувства благодарности и привез ее туда, где, на его взгляд, ей будет обеспечен наилучший уход. Эйнсли сама себе многократно повторила эти рассуждения, однако что-то в глубине души мешало ей поверить в то, что это правда.

— Для волнений нет причин. — Он не сводил рассеянного взгляда с ее руки и легонько поглаживал пальцы. — Я дурно обращался с тобой, Эйнсли.

— Какая чушь! — возмущенно воскликнула она и тут же осеклась под его суровым взглядом.

— Ты собираешься и дальше перебивать меня? Так у нас дело не пойдет!

— Извини, я буду молчать.

— Прекрасно! Так вот, как я уже сказал, я дурно обращался с тобой. Я склонил тебя к близости, а между тем продолжал подыскивать себе жену. Таким образом я унизил тебя, вел себя так, словно ты непорядочная девушка. Но поверь, Эйнсли, никогда, ни на одно мгновение, я не думал о тебе дурно! — Он поморщился и покачал головой. — Что-то не слишком складно…

— Так, может быть, ты перестанешь ходить вокруг да около, а приступишь прямо к сути? Что ты хотел мне сказать?

— Ты права. Хотя я мог бы говорить часами, чтобы загладить свою вину перед тобой, первым делом я задам вопрос, который уже давно вертится у меня на языке.

Эйнсли протянула руку и, улыбнувшись, нежно коснулась щеки Гейбла.

— Хотя я не знаю за тобой никакой вины, которую нужно было бы заглаживать, могу сказать — просто чтобы у тебя стало спокойнее на душе, — что прощаю все обиды, которые, как ты воображаешь, ты мне нанес.

— Спасибо! Хотя о чем это я? Следовало бы ответить совсем по-другому… О черт!

Окончательно запутавшись, Гейбл стиснул руку Эйнсли и вдруг спросил без обиняков:

— Ты согласна стать моей женой?

Эйнсли онемела. Хотя она ясно расслышала его слова, ей на мгновение показалось, что она снова впала в беспамятство. Вопрос был задан прямо в лоб, без непременной прелюдии, столь милой сердцу любой женщины, в виде признаний в любви, страстных клятв, заверений, что он-де жить без нее не может… Лицо Гейбла не выражало никаких эмоций, только напряженное ожидание ответа.

— Ты вовсе не обязан на мне жениться лишь потому, что лишил невинности, — стараясь говорить спокойно, произнесла Эйнсли. Ей вдруг пришло в голову, что, делая ей предложение, Гейбл руководствовался не любовью, а чувством долга. — И уж тем более ты не обязан жениться потому, что в меня попала предназначенная тебе стрела!

— Мною руководят совершенно иные причины. Я уже сказал — я хочу, чтобы ты стала моей женой. Мне следовало заговорить об этом сразу же, как ты оправилась от лихорадки, но я боялся, что ты согласишься из благодарности за то, что я привез тебя в Бельфлер, или просто чтобы не спорить. Мне хотелось, чтобы твое сознание окончательно прояснилось, дух окреп, а силы, насколько возможно, возвратились. Пойми, Эйнсли — я так долго был в плену своих собственных странных представлений о том, какова должна быть моя будущая жена, что не заметил, как в моей жизни появилась самая подходящая девушка на эту роль! И лишь вернув тебя отцу, я понял, что потерял. Ты нужна мне, Эйнсли. Прошу тебя, будь моей женой!

— А что думают об этом твои родные?

— Все обитатели Бельфлера рады и удивляются лишь тому, что я так долго раздумывал.

Поскольку Эйнсли молчала, Гейбл, прикоснувшись нежным поцелуем к ее губам, тихо произнес:

— Если ты не хочешь выходить за меня, тебе достаточно сказать «нет».

— Я не собираюсь этого говорить. — Эйнсли скорчила гримасу. — Ты застал меня врасплох, и я не могу сообразить, что тебе ответить. Единственное, что приходит мне в голову, — ты женишься на мне из благородства, а этого я ни в коем случае не могу допустить.

— Нет, я женюсь не из благородства… Гейбл не успел докончить фразу — на пороге возник юный слуга и взволнованно объявил:

— Там внизу какой-то человек. Говорит, что хочет видеть вас, милорд!

Покраснев, мальчик попятился к двери и пролепетал:

— Прошу прощения. Мне следовало бы постучаться, прежде чем входить…

— Вот именно. В следующий раз не забывай о хороших манерах. Так кто прислал тебя сюда? — нарочито грозно спросил Гейбл, со смехом наблюдая за тем, как парнишка переминается с ноги на ногу и нервно покусывает нижнюю губу.

— Некто сэр Дональд Ливингстон. Он весьма настойчив!

— Понятно, — задумчиво протянул Гейбл. — Скажи ему, что я спущусь через минуту.

Как только за слугой закрылась дверь, рыцарь встал и в упор посмотрел на Эйнсли.

— Меня радует хотя бы то, что ты не отказала мне сразу. Пока я буду разговаривать с Ливингстоном, может быть, ты поразмыслишь над моим предложением? Мы продолжим нашу беседу позднее. — Он нахмурился. — Я не ожидал его так скоро. Он говорил, что приедет через две недели.

— Должно быть, почуяв выгоду, моя сестра заставила его приехать раньше. Подозреваю, что своими постоянными жалобами и упреками она просто выгнала его из дома!

Гейбл поцеловал Эйнсли и направился к двери.

— В таком случае он скоро поймет, что зря предпринял это путешествие. Он не получит ни тебя, ни Кенгарвей.

Пока она гадала, что означают эти слова, Гейбл уже ушел.

Вскоре после того как Эйнсли начала поправляться, рыцарь рассказал ей о том, какая судьба ждет Кенгарвей, и получил заверения, что она на него не сердится. После всех преступлений, совершенных ее отцом, было бы безумием надеяться, что замок по-прежнему останется во владении клана Макнейрнов. Единственное, что по-настоящему волновало Эйнсли, — это судьба четверых ее братьев и остальных родичей. Но прошло немало времени, прежде чем она сумела убедить в этом Гейбла. Впрочем, девушку вовсе не удивило, что ее сестра Элспет придерживается другого мнения и постарается вернуть себе утраченные земли. Однако намек Гейбла на то, что Ливингстон хочет получить и ее тоже, поставило Эйнсли в тупик.

— Черт бы побрал этого Гейбла, — выругалась она, осторожно садясь в постели, чтобы не вызвать головокружения, все еще временами мучившего ее. — Говорит, чтобы я лежала и не волновалась, а сам заявляет невесть что. Попробуй тут отдохни!

Эйнсли решила, что не может спокойно лежать и ждать. Она осторожно выбралась из постели и взяла накидку. Теперь, когда девушка поразмыслила над словами Гейбла, ей стало ясно, что единственная причина, по которой сестра прислала в Бельфлер своего мужа, — это желание выдать ее, Эйнсли, замуж, причем с выгодой для себя. От такой перспективы у нее мурашки забегали по спине. Когда Гейбл просил ее руки, он не сказал ни слова о любви, не произнес ни одного нежного признания. Именно это заставило Эйнсли колебаться, о чем она сейчас очень жалела. Если Гейбл ушел от нее с мыслью, что она отвергла его предложение, он вполне может согласиться на то, что предложит ему Ливингстон.