— Сегодня нам предстоит принять очень серьезное решение, — Сагалов перебил Андриану на полуслове, — так что давайте опустим все эти условности. Для начала дадим слово начальнику отдела генетики Феликсу Эдуардовичу Шереметинскому. Он введет вас в курс дела.

Феликс поднялся с кресла, слегка поклонился и направился к монитору. Уж не знаю, от чего он так покраснел – от напряженности или смущения.

— В последние десятилетия развитие нашего общества шло ровно. Четкое планирование прироста населения, наблюдение за уровнем смертности, высокий уровень медицины – все это обеспечивало стабильность, — Феликс сделал паузу, окинул взглядом аудиторию и продолжил. — За счет значительного увеличения продолжительности жизни мы добились намного больших успехов, чем это было возможно раньше. Теперь мы имеем плотно укомплектованные штаты работников самой высокой квалификации. Несмотря на некоторые неудачи, колоссальный рывок прогресса очевиден. Продовольствия высокого качества хватает на всех, сегодня уже нет необходимости строить высотные дома, чтобы обеспечить население хоть каким-то жильем. Из-за природных катаклизмов и катастроф глобального масштаба на значительно сократившейся территории земли нас осталось ровно столько, сколько необходимо.

Все в зале согласно кивали. В абсолютной тишине этот доклад звучал как гимн новому обществу, где все согласовано и  четко просчитано.

— До недавнего времени все мы пребывали в уверенности, что наш расчет идеален, что нам не о чем беспокоиться, нужно просто наслаждаться жизнью. Но увы…

Феликс вздохнул и развел руками. Даже серенький Сагалов, сидящий спиной к монитору, повернулся в кресле, чтобы видеть Феликса.

На мониторе заплясали картинки: обрывки со сводок новостей, графики и цифры.

— Приблизительно полтора года назад, — продолжил Феликс, — специалисты Центра евгеники заметили, что смертность неуклонно растет. Тому были объективные причины. Во-первых, подошли сроки человеческих жизней, даже искусственно продленных, ведь число людей, которые прошли через процедуру нановкрапления первыми, постепенно сокращается. Определенную долю занимают несчастные случаи. Однако один показатель статистики вызывал много вопросов: число самоубийств значительно возросло.

В памяти тут же вспыхнули и заплясали в бешенном хороводе картинки из прошлого. Молодая пара на асфальте у подножья небоскреба, который позже прозвали «вышкой» из-за особой «любви» самоубийц к нему. Женщина с шальными глазами, бесстрашно шагнувшая под колеса машины, когда мы с Глебом возвращались с собрания Комиссии. И все это – буквально в течение нескольких дней. Затем отчаянный шаг мамы, только по счастливой случайности не закончившийся трагедией…

Феликс, сложив руки за спиной и, расхаживая туда-сюда перед монитором, рассказывал, как был создан специальный отдел для выяснения причин печальной статистики. Оказалось, что две трети всех самоубийств приходилось на долю женского населения. Почти все они стояли на учете в Комиссии по евгенике и ждали своего права на ребенка. И все они очень долгое время не получали этот шанс. Таких желающих с каждым годом становилось все больше и больше, в какой-то момент очередь за пополнением семейства стала очень длинной… может даже длинней, чем жизнь.

Центр евгеники провел масштабное расследование происходящего, хоть для выяснения простых истин и не нужны были такие усилия. Надо было просто разуть глаза и посмотреть по сторонам – на своих жен, матерей, сестер… Надо было просто спросить, как они себя чувствуют? Нет, скорее даже, кем они себя ощущают? Чем живут и чего хотят?

И они бы ответили, что хотят просто жить. Дышать свежим воздухом, любить и смотреть в будущее без страха. Они хотят быть молодыми и красивыми. Они хотят никуда не спешить. Все просто.

Жить не спеша стало возможным. Чудесный шанс прожить очень долгую жизнь уже не стоил огромных денег, а стал обычным и даже обязательным для всех. Как прививка. Как стандартная медицинская процедура.

Жить не спеша стало обыденным. Зачем так рано задумываться о продлении рода, воспитании детей? Все успеется, а пока… карьера, жизнь для себя, свобода.

 Но природа требует свое. И вот когда даже самая свободная и благополучная жизнь наскучила, а материнский инстинкт завопил в каждой — а это не единицы, а тысячи и сотни тысяч женщин — вот тогда правительство вынуждено было взять контроль рождаемости на себя. Все женщины прошли через процедуру вживления микрочипа, который не позволял забеременеть до поступления сигнала с контролирующего компьютера Центра.

Решив одну проблему, человечество наткнулось на другую. Миллионы женщин вдруг поняли, что живут не спеша, но… в пустую. И вечное существование лишь обостряет чувство бессмысленности такой жизни.

— Вот такая дилемма стояла перед всеми нами. Либо дать возможность рожать потомство тогда, когда вздумается, и тем самым обречь человечество на голод, хаос и миллионы опустевших рабочих мест, либо поступить так, как поступили мы, — говорил Феликс. – Не имея возможности получить желаемое, многие кончали жизнь самоубийством.

Дальше – больше. Я сама помню, как на собрании Комиссии, на той, где были мы с Глебом, шанс родить ребенка получила каждая четвертая семья нашего округа. Освободилось слишком много «мест», их нужно было занять. Но никто не ожидал, что займут их новорожденные уродцы. Всплеск разнообразных мутаций, генетических болезней — это уже то, что пришлось наблюдать и мне лично. Я вспомнила бедняжку Марию с пятью зародышами в матке, потом еще несколько таких женщин. На мониторе показали блок-хранилище с высокими колбами, куда я забрела случайно в первый день в Центре, потом ряды банок с крохотными тельцами, застывших в мутном формалине, как в апельсиновом желе… Я вздрогнула.

— Тогда мы определили, что львиная доля мутаций приходится на женщин второго и третьего поколений, то есть, фактически, на тех, кому больше сорока лет. С отчетом по этому случаю вы все знакомы. Вкратце напомню выводы: старость и смерть спасали человечество от мутаций, — Феликс повернулся к монитору, где в тот момент красовалась цепочка ДНК. — Несколько поколений, проживших чуть ли не вечную жизнь, одаривают своим потомков целым букетом мутаций, если так можно выразиться. Мы надеемся справиться с этой проблемой, разрешив рожать только женщинам первого и частично второго поколения. Но тогда возникает новая проблема – как воспримут это все остальные женщины?

— Извините, что вмешиваюсь, — послышался голос из зала. Высокий мужчина с эмблемой американского континента поднялся с кресла, — но есть еще один выход. Например, вернуть прежний промежуток детородного возраста и ограничить лишь нижний предел – скажем, приблизительно с двадцати лет до тридцати пяти, максимум, сорока. Так воспроизводить поколение будут только молодые женщины. А мутации передаваться не будут.

Мужчина обвел вопросительным взглядом зал и, наверное, в тот миг почувствовал себя первооткрывателем. Сагалов крутанулся в кресле, смерил взглядом выскочку и недовольно хмыкнул.

— Вы думаете, мы не рассматривали и этот вариант? – сказал он, и выступающий тут же покрылся багровыми пятнами. – Это мало что меняет на сегодняшний день. Может, с точки зрения генетики и евгеники этот вариант лучше, но как вы собираетесь объяснить всем женщинам, которым сейчас за пятьдесят, что они уж ни на что не годны? А? И где вы возьмете столько молодых женщин, которые к тому же добровольно согласятся рожать? Вот так, прямо сейчас, как какая-нибудь жирная муравьиная матка!

Выступающий сплыл в кресло и сжался под сотнями колких взглядов.

— Феликс Эдуардович, продолжайте, — Сагалов снова повернулся к монитору.

Феликс несколько секунд молчал, видимо, вспоминая, на чем остановился.

— Позволю себе прокомментировать предложение по поводу возврата прежней продолжительности детородного возраста. Природой задумано так, что запас незрелых яйцеклеток ограничен. Если пустить воспроизведение потомства на самотек, то мы получим примерно следующую картину: когда современная женщина будет готова морально к появлению ребенка, то физически это будет труднодостижимо или, увы, невозможно. Биологические возможности человека ограничены, — Феликс почему-то посмотрел на меня. — Так зачем тратить впустую такое количество яйцеклеток, пока женщины морально готовиться стать матерью, если можно растянуть этот процесс и контролировать? Что мы, собственно говоря, и делаем. Сейчас мало кто подает документы в Комиссию по евгенике до сорока, а то и пятидесяти лет. Если выработку яйцеклеток не контролировать, то к этому времени женщина будет просто неспособна зачать и выносить ребенка. Наш метод контроля как раз и заключается в том, чтобы этого не произошло. Но мы отошли от темы, — Феликс выдержал паузу и снова пустился в научные объяснения.