Литмир - Электронная Библиотека

Съев все упавшие плоды, Хью подполз к стволу и несколько раз толкнул. Дерево закачалось, листья затрепетали. Три сливы упали на землю. Он подобрал их и съел. Потом размахнулся веткой и сбил еще несколько. Съел и их. Когда уже ничего нельзя было сделать, отполз к другому дереву, повторил все сначала: собрал упавшие, потряс ствол сбил. В какой-то момент он вдруг осознал, что сыт. И все же решил не уходить отсюда, пока не съест все, что сможет добыть. У последнего дерева он просто собрал в кучку упавшие сливы, добавил к ним те, что удалось стрясти или сбить. Решил отдохнуть от своих подвигов и задремал.

Проснувшись, уже без всяких воспоминаний о сновидениях, долго лежал, вдыхая запах травы, фруктов, земли.

Почувствовав себя достаточно крепким, чтобы двигаться дальше, потянулся, почесал зудящие места, помассировал правое бедро над переломом, где кожа начинала обретать чувствительность. Потом съел заготовленные сливы и бросил палку в крону дерева. Сбил еще парочку. Бросил палку еще раз, и она повисла, зацепившись за ветки, высоко над головой. Хью несколько раз толкнул ствол, но безуспешно. Похоже, щедрость этого места была исчерпана.

Он съел две последние сливы, стараясь насладиться их вкусом. Из-за сытости удовольствие было несравнимо с тем, что вызвали первые съеденные ягоды.

Сама мысль о том, чтобы покинуть это благословенное место, вызывала содрогание, и Хью решил еще немного отдохнуть и опять задремал, а солнце за время сна завершило свои дневные труды, и тени превратились в ночной мрак. Проснувшись и увидев, что наступила ночь, он повернулся и пополз вверх по холмистому склону, туда, где ущелье переходило в равнину.

Он полз в темноте, в полной мере оценив достоинства путешествия по ночной прохладе. Лучше, решил Хью, карабкаясь по склону, передвигаться ночью и отдыхать днем. Не потея под жарким солнцем, можно свести до минимума потерю влаги. А ориентироваться по звездам было ничуть не сложнее, чем по небесному маршруту раскаленного шара. Что касается равнины, то она только накаляется в течение дня…

Так он и полз по склону, регулярно отдыхая и наблюдая по вновь и вновь открывающимся звездам за приближением края обрыва, как вдруг заметил, что начал торопиться. Когда же наконец Хью добрался до края, он уронил голову, тяжело дыша, и отметил эту свою небольшую, но такую важную победу. Он подождал, пока восстановится дыхание, уменьшится дрожь в руках и стихнет боль в ноге, и двинулся дальше, теперь уже по равнине под высоким небом – два фута, четыре, шесть, десять.

Поднял голову, прикидывая направление. Большая Медведица висела справа, посередине между зенитом и горизонтом. Он пополз вперед, миновав полосу острых камней, повернул налево, оставив север за спиной. Хью знал, что равнина тянется на десятки миль. В слабом свете звезд она казалась бесконечной. А та темная масса, загораживавшая звезды, далеко-далеко впереди – гряда холмов, к ней и лежал его путь.

Голая земля сменилась травой, которая становилась все гуще и гуще, издавая под волочащейся сломанной ногой звуки, похожие на вздохи. Где-то далеко в ночи послышался вой койота.

По мере того как Хью удалялся от устья ущелья, он чувствовал, что словно освобождается, вырывается из земли, в глубине которой так долго плутал; избавляется от ее притяжения, с которым боролся, взбираясь по бесконечным склонам. Корни и тростник больше не пытались, опутав, поймать его. Травы скользили под ним, облегчая путь, мягкие бугорки не шли ни в какое сравнение со скалами, через которые приходилось перелезать там, внизу. Эта открытая ночь была чище, в ней не чувствовалось пронизывающей сырости, не способной утолить жажды. По равнине движение пошло быстрее, время от времени он просто хватался руками за крепкую траву и подтягивался. Теперь Хью чувствовал, что в состоянии приблизить тот день, чем бы он ни стал – днем собственного конца или днем отмщения. Неважно, он спешил теперь к ней, к этой темной массе, лежащей посреди равнины, и ветер пел в ушах, и звезды танцевали свой неподвижный танец, а чистый воздух вливался в легкие. Движения стали более плавными, интервалы между привалами увеличились. В руки возвращалось что-то похожее на прежнюю силу; даже боль в грудной клетке заметно ослабла, так что теперь, когда у него внезапно вырывался короткий радостный смешок, это уже не причиняло неприятностей.

Через некоторое время движения приобрели гипнотическую размеренность. Всевозможные неожиданные препятствия вызывали испуг, словно пробуждая ото сна; однажды на привале он задремал, и ему приснилось, что он ползет. Все слилось воедино. Осталось одно: движение любой ценой.

Взошла луна и разлила по равнине свое сияние. Травы и кустарники засеребрились. Отчетливо проступили контуры холмистой гряды. Хью слегка скорректировал курс. Теперь его сопровождали тени; собственная тень ползла немного впереди, словно темный дух, который тащил его за собой. Хью загадал, что не умрет, пока не преодолеет пространство, занимаемое тенью.

Так он и полз вслед за тенью, то впадая в сон, то выныривая. Порой ему грезилось, что он ползет через солнечные поляны, и над ним склоняются цветы. Он даже чувствовал их запах, доносимый легким весенним ветерком. Словно он дома, опять стал ребенком и ползает среди цветов, играя в оленью охоту или войну.

Тень уменьшалась, а луна катилась по небу, меняя очертания гряды. Он полз, временами отдыхая. Травы щекотали лицо. Крик койота, казалось, доносился из другого мира. Однажды перепуганный кролик метнулся из травы совсем рядом, вернув его разум в тело из каких-то неведомых далей. И вот луна оказалась прямо над головой, тени спрятались; луна перекатилась вправо, словно фонарь позади невидимого фургона. Теперь весь мозг Хью заполнила луна, даже когда он спал. Она придвинулась ближе к возвышенности, снова преобразив ее неподвижное бытие; теперь гряда превратилась в пень огромного дерева, а сам он – в ствол и крону, которые жаждали воссоединения. Он полз и страстно хотел стать единым целым, срастись с поврежденной конечностью, которая бессильно моталась сзади. Порой же ему казалось, что нога преследует его, будто какое-то злобное нечто схватило его и тянет назад. Тогда Хью что-то бормотал, уговаривая отпустить и не соваться в его дела, проклиная. Луна продолжала путь на запад. Он почувствовал, что тень тянет его влево. Но и возвышенность манила. Он смотрел на нее, взывал к ней, чувствовал ее, как могла чувствовать его жалкая, волочащаяся нога, мечтающая срастись с телом. Хью извинился перед ногой. И снова воззвал к возвышенности. Прямо перед ним из травы вспорхнула пара птиц, и Хью рухнул на землю, задыхаясь. «Вернись…» – взмолился он и вернулся к себе. Понял, что хочет пить. Немного пососал траву, и снова пополз, медленно, останавливаясь после каждого броска вперед, чтобы полизать травинки. Ему стало казаться, что он свернул с утоптанной, гладкой тропинки. Постепенно влажный вкус травы смягчил сухость в горле. Луна коснулась горизонта, который стал отрезать от нее по кусочку всякий раз, как Хью поднимал голову, пока она не исчезла совсем.

И вот на востоке вспыхнул частокол лучей. Звезды начали исчезать целыми полянами. Снова вернулась ненависть. Хью почувствовал, как она согревает его внутренности, и продолжил движение, несмотря на данное себе слово отдыхать днем. Джеми теперь будет этой грядой, и он доберется до него. Он тащил себя вперед, закусив губу, пока не почувствовал вкус собственной крови.

СЕМЬ

КОЛЬТЕР

Кольтер схватил лежавшее у костра мягкое шерстяное одеяло и, вращая его над головой, вломился в заросли папоротника, оставив индейцев стоять с разинутыми ртами. Продравшись сквозь живую преграду, он рухнул на землю и сунул голову в болотную грязь. Ил и смола спасли кожу на черепе. Ухмыляясь, он представил себя со стороны – огненные кудри на лысой разбойничьей башке. Мальчик и старик не скоро позабудут подобное зрелище. Джон вновь погрузил голову в болотную жижу, которая расползалась под руками, словно овечья шерсть. Нежная кожа на лбу показала ему, что он не совсем прав – в безумии побега он просто не почувствовал ожога. Теперь, осторожно касаясь лба, Джон нащупал вздувшийся рубец.

16
{"b":"11681","o":1}