— Сам Род-прародитель проснулся и на нас мелких внимание обратил! Когда такое было? — грозно спросил Белоян Владимира.

Князь лишь пожал плечами.

— Давно! — сам себе ответил Белоян. — Тогда еще Мать Сыра Земля была молода, и только тогда из крови героев рождались реки! И Дунай сейчас там…

Владимир удивленно глянул на верховного волхва.

— Да-да, туда его, в самое начало забросил великий Род. Из его неистовой крови Дунай-река родилась. Но ведь она была еще тогда, когда Дуная и на свете не было, — задумчиво проговорил верховный волхв. — Значит, Род с самого начала знал, что будет именно так, а не иначе, — Белоян потерял к князю всякий интерес, рассуждая вполголоса сам с собой, — и ничего изменить нельзя…

— Слушай Белоян, мне этого не понять, — перебил волхва Владимир, — лучше скажи, а с чего это Дунай так взбеленился? На любимую жену кидаться начал? Ужели так много выпил?

— Дурак ты, хоть и князь, — недовольно проворчал волхв.

Владимир поморщился, но смолчал: понимал, что действительно совершил глупость.

— Даже сопливые юнцы знают, — сварливо продолжал тем временем Белоян, — для чего баба богами предназначена — мужу служить, богатыря ему родить, домашний очаг беречь! А она? О своей богатырской силушке вспомнила. Ну, пусть не она, а сестра её, не важно. Долг свой бабий забыла! И ты тож хорош…

— Все! — резко оборвал волхва Владимир, — понял я, понял! Но вернуть все взад не могу!

— Не только ты, сами боги не смогут: Род самолично свою руку приложил! А ты впредь думай! — сказал Белоян, оставляя князя в одиночестве.

— Мой хан! — Карачун почтительно склонился перед повелителем. — Вожди и старейшины ждут!

Как долго Толман ждал этих слов, которые чудодейственным бальзамом легли на его воспаленное самолюбие.

— Пусть подождут! — довольно ощерился он. — Я ждал всю жизнь! С них не убудет!

— Но, мой хан, старейшины и вожди ждут с утра! — дрожащим голосом напомнил Карачун. — Они вне себя! Даже ваш благословенный родитель не заставлял ждать объединенный совет племен…

— Я — не мой отец! — заносчиво крикнул Толман, безжалостно перебивая старого слугу. — И хватит меня им попрекать! Я знаю, что делаю!

— Но…

— Хватит!!! — Толман взмахнул рукой, приказывая Карачуну замолчать.

Затем хан откинул полог юрты и вышел на воздух. Едва он показался на улице, батыры из личной охраны образовали вокруг повелителя живой щит. Вечерело. Темнеющая степь, насколько хватало глаз, расцветала бивуачными кострами — земля сливалась со звездным небом, настолько многочисленными были огни.

— Это знак свыше! — решил Толман. — Такого войска не собирал до сих пор еще ни один каган! Мор был прав — меня ждут великие дела!

Отряды батыров прибывали к Толману ежедневно. Он уже не мог сосчитать своего многочисленного воинства. Старые соратники Толмана, те, кто еще недавно лишь бегал по его мелким поручениям, уже давно командовали тысячами. А войско растет, его уже нельзя прокормить набегами на мелкие поселения землепашцев. В воздухе запахло войной. Большой войной. И это чувствовал каждый степняк. И вот, наконец, независимые кочевые ханы решили устроить совет. Не всем нравилось резкое возвышение Толмана — слишком многие батыры спешили покинуть своих предводителей и присоединиться к удачливому хану в предвкушении большой добычи. Совет собрался на рассвете. За Толманом посылали дважды: это была неслыханная наглость — заставлять ждать совет. Но Толман выжидал, чувствуя свою силу. Он хотел измотать вождей и явился на совет только вечером. Сегодня он должен был подмять под себя племенных старейшин: чтобы исполнить задуманное, ему нужна была сила всей степи.

— Что ж, пора! — решил Толман.

За ханом невидимой тенью следовал преданный Карачун. Достигнув юрты совета, охрана рассредоточилась возле входа. Толман решительно откинул полог и шагнул внутрь. Здесь царил липкий вонючий полумрак. Спертый воздух вобрал в себя запах прогорающего очага, лошадиного пота и прокисших шкур. Потные лица вождей лоснились, отсвечивая затухающие угли костра. Помимо воли Толман брезгливо поморщился.

— Явился, наконец! — недовольно произнес дребезжащий старческий голос.

Толман взглянул на говорившего — немощного старика с куцей жиденькой бороденкой, одетого, несмотря на жару в теплый стеганый халат, отороченный вытертым лисьим мехом. Кубык — первый шаман Матери Кобылицы. Серьезный противник. Да и остальные собравшиеся в этом шатре ему под стать.

— Ты нарочно заставил нас ждать? А, хан Толман? — язвительно поинтересовался Кубык.

— Вы что, не видите? Он же считает себя выше совета! — в тон ему выкрикнул Тыхмук, до возвышения Толмана считавшийся самым сильным степным каганом. — Он спит и видит себя повелителем всей степи! Не бывать этому!

Тыхмук в возбуждении подскочил со своего места. Его маленькие глазки злобно сверкали, щека дергалась, на губах пузырилась пена. Толман снисходительно посмотрел на беснующегося хана. По странной прихоти судьбы всесильный Тыхмук родился горбатым и колченогим карликом.

— Тебя гложет зависть! — победно глядя сверху вниз, небрежно осадил Тыхмука Толман. — Ты сам хотел бы занять это место! Но ты слаб для такой ноши, коротышка…

Тыхмук обиженно завизжал и бросился на Толмана, но, запутавшись в ворохе шкур, лежащих под ногами, упал прямо в горячие угли. Из почти прогоревшего очага неожиданно взметнулся столб обжигающего пламени. Огонь загудел, словно раздуваемый смерчем. Кожа на лице Тыхмука почернела и пошла пузырями, которые мгновенно лопались, превращая физиономию вождя в жуткую маску смерти. Миг, и перед остолбеневшим советом лежала лишь обоженная дымящаяся головешка. Тыхмук не успел даже вскрикнуть перед смертью, настолько быстро все произошло. Запах горелой плоти заполнил шатер совета.

Толман опомнился быстрее всех:

— Он противился божьей воле! И бог покарал его!!!

— Бог?!! — взвизгнул Кубык, прикрывая лицо широким рукавом — вонь не давала продохнуть. — Ты предал наших богов! Ты глумишься над ними…

Кубык замолчал, задохнувшись, то ли от дыма, то ли от ярости.

— Да плевал я на твоих богов! — Толман даже не пытался возражать, он решил покончить со всеми обвинениями одним мощным ударом. — Что дали мне твои хваленые боги? Я приносил им жертвы, я молил их… Да пошли они…

По шатру пронесся ропот, заглушивший последние слова мятежного хана. Многие знали, что Толман поклоняется новому, неведомому богу, и смотрели на это сквозь пальцы. Но такой открытой хулы они перенести не могли.

— Пусть они накажут меня, — перекрикивая вой толпы, надрывался Толман, — пусть покажут свою силу! Если же они не могут наказать даже одного человека, то они слабы! А слабые боги мне не нужны! Мне достаточно одного Бога! Сильного Бога! Вот он точно сможет…

Обгорелый труп Тыхмука продолжал чадить, наполняя шатер едким дымом. Вожди вскакивали со своих мест и выбегали на улицу. Кубык, воспользовавшись неразберихой, достал из-под полы халата жертвенный нож. Крадучись, зашел за спину Толмана и замахнулся. Карачун, протиравший слезящиеся глаза, не заметил движения верховного шамана. Но нанести удар Кубык не успел — жердь, поддерживающая крышу шатра, вдруг соскользнула и, пробив лысую голову верховного шамана, пригвоздила его к земле. Толман стремительно обернулся. Краем глаза он успел заметить, как из обессиленных рук шамана вырвался остро отточенный жертвенный нож.

— Бог спас меня! — во весь голос закричал Томан, привлекая внимание вождей не успевших покинуть шатер. — Мор!!! Мор!!! Мор!!!

Расталкивая вождей, внутрь ворвались охранники хана. В их сопровождении Толман выбрался на улицу. Оказавшись на свежем воздухе, хан приказал разобрать шатер. Когда шкуры были сняты, все увидели нанизанного на жердь верховного шамана.

— И где же его хваленые боги? Почему они не защитили своего слугу? — воздев руки к небу, вопросил Толман. — Потому что мы не нужны им!

По его знаку принесли статуэтку Мора. Следом привели десяток рабов. Потоки крови залили статуэтку, которая выросла на глазах изумленных вождей.