А маленькие фигурки — все ближе и ближе, и вот уже из тени выплыли залитые солнцем ступени церкви.

Сама она в длинном, белоснежном одеянии новобрачной идет под руку с Лео. Должно быть, солнце светит сильно, и оттого она слегка наклоняет голову. За ними, одна за другой, возникают из тьмы другие фигуры свадебного кортежа. В первом ряду идет мать. Она наверняка плачет, но в руках у нее огромный букет ярких цветов, и потому Карле не видно материнских слез. Микеле идет, опустив глаза, точно боится оступиться. Лиза — в необыкновенно красивом летнем платье. А сзади — множество приглашенных, невозможно даже разглядеть их лица; женщины — в белых платьях, мужчины — в черных костюмах. Они замыкают шествие. Некоторые из них еще остаются в тени, другие уже озарены лучами солнца. Все приглашенные — в элегантных костюмах, можно даже различить, как изумительно отглажена складка на брюках. Почти у всех мужчин в руках сверкающие цилиндры. В руках у женщин — большие, пышные букеты цветов… А теперь приглашенные на свадьбу возникают уже из-под невидимых сводов церкви и вслед за новобрачными спускаются по той же лестнице. Как и прежде, ступени церкви залиты лучами солнца.

Внезапно зазвучала музыка, медлительная и торжественная, она точно сопровождает свадебный кортеж. Играет ли это орган или звонят колокола? Карле чудится, что она слышат ликующие звуки церковной музыки. В них и торжество и горькая, щемящая грусть, точно она в своем белоснежном одеянии, под руку с мужем, идет навстречу не счастью, а жизни, полной незаметного самопожертвования, сомнений и неодолимых трудностей…

Она встрепенулась. Рука брата сжала ее руку. Черная тень на ветровом стекле становилась все больше н быстро поглощала сверкающие фигурки свадебного кортежа, точно это была засвеченная фотопленка. Автомобиль замедлил свой бег, а затем и совсем остановился — ждал, пока толпа перейдет улицу. Дождь лил не переставая. Скрип тормозов, гудки, громкие голоса, яркий свет. Наконец автомобиль вздрогнул, покачнулся и понесся дальше.

— Ну, так что случилось? — повернувшись, спросила она у Микеле.

Он как-то нелепо, конвульсивно взмахнул рукой.

— Если не ошибаюсь, — с трудом сказал он, — я так и не объяснил причину, по которой ты должна отказать Лео?

Она пристально посмотрела на него.

— Нет.

— Тогда слушай. — Он наклонился и стал торопливо, сбивчиво рассказывать: — Причина вот в чем… Сегодня, прежде чем отправиться к Лизе… Кстати, это она открыла мне глаза на твою связь с Лео…

— Ах, так это была она!

— Да! Похоже, она застала вас вчера в передней, когда вы обнимались. Но я, кажется, отвлекся… Вчера, прежде чем отправиться к Лизе, не помню уж почему, я задумался о наших делах (по правде говоря, они весьма скверные) и постепенно, в поисках спасительных средств, дошел до того, что, как говорится, потерял всякую совесть. Я поймал себя на том, что хладнокровно прикидываю: мы накануне разорения, и тут уж ничего не поделаешь. Если так будет продолжаться и дальше, через год мы станем нищими… Но чтобы избежать этого, не разумно ли будет пойти на жертвы или хотя бы на сделку? Да, но с кем можно пойти на выгодную сделку? Только с Лео… И я невольно подумал — он ловелас и ради женщины, которая ему понравится, отдаст все. А может, стоит ему намекнуть, что в обмен на определенную сумму денег я не прочь отдать ему свою сестру Карлу. Словом — что я готов привести ее к нему в дом.

— И ты мог такое подумать?! — воскликнула Карла, стремительно повернувшись к брату и впившись в него взглядом.

На миг луч света уличного фонаря упал на лицо Микеле. И она увидела его широко раскрытые глаза, которые безмолвно, с отвратительным, жалким смирением ответили ей «да, мог». Микеле был бледен как полотно. Она отвернулась. Сердце больно сжалось от тоски и щемящей жалости к себе самой.

Машина неслась по улицам, Микеле продолжал рассказывать.

— Да, мне пришла в голову такая мысль… И знаешь, мне казалось, что я все вижу воочию. — Он взмахнул рукой, точно желая схватить что-то. — Казалось, что мы втроем, я, ты, Лео, отправляемся к нему домой… (Когда я бываю в смятении, я словно вижу наяву все, о чем в этот момент думаю.) В гостиной Лео угостил нас чаем. Потом я ушел, незаметно, как мы с ним заранее условились, оставив тебя наедине с Лео.

— Какой ужас! — испуганно пробормотала она, но Микеле не расслышал.

— И вот… Понимаешь? Когда я смотрел на вас, сидящих у окна гостиной, и Лео предложил тебе стать его женой… Мне показалось, что я вижу ту же, созданную моей фантазией, сцену… Такое со всеми случается… Идешь по улице и думаешь, что застанешь знакомых в таком-то виде, и действительно застаешь их в этом виде… Но в данном случае присутствовал еще и расчет — поживиться за счет Лео. И тогда я сказал себе: «Все произошло в точности, как я надеялся». А я не должен был на это надеяться. Все произошло так, словно я действительно предложил Лео: «Послушай, Лео… есть Карла, моя сестра… Красивая, цветущая девушка…» Не обижайся… Но именно так я представлял себе наш разговор…

— Я не обижаюсь, — не оборачиваясь, прошептала Карла. — Продолжай.

— …Красивая, цветущая девушка, — повторил Микеле. — «Ты мне дашь деньги, много денег, возьмешь на себя содержание всей нашей семьи. А в обмен… в обмен я предоставлю тебе свободу действий в отношении Карлы… Делай с ней все, что хочешь».

— Но кем же, ты меня считал? Кем?! Что я — вещь, дрессированный зверек?! — не выдержав, с горечью и гневом воскликнула она.

— Нет, но я знал, — ответил Микеле с невольной улыбкой торжества, — что тебе скучно… Что ты, как бы это поточнее выразиться… созрела для этого и легко уступишь его домогательствам.

— Знал и это? — еле слышно сказала она.

— И то, что наш разговор с Лео не состоялся, — продолжал Микеле, не ответив на ее вопрос, — уже не имеет никакого значения… Все равно я бы всю жизнь испытывал угрызения совести… Бывая в вашем доме, живя на ваши деньги, я бы все равно страдал… Словно настоящий преступник… понимаешь? Ты понимаешь? — повторил он, в порыве отчаяния схватив ее за руку. — Обдумываешь какой-то подлый, гнусный поступок, но так его и не совершаешь… Потом все происходит, как ты предполагал. Но не совсем — и ты еще можешь помешать самому худшему. Что я обязан был сделать? Постараться хотя бы помешать планам Лео, не допустить этого ужасного преступления. Иначе я сделаюсь сообщником Лео с самого начала и останусь им до конца. Ведь получается, что я и в самом деле уступил тебя Лео за деньги, — привел тебя к нему домой… Если ты станешь его женой, мне будет казаться, что я помог этому постыдному браку, толкнул тебя в объятия Лео, получив взамен деньги… Понимаешь?… Теперь ты понимаешь, да?…

Машину подбросило на ухабе, и они на миг столкнулись и с отвращением отпрянули друг от друга. Микеле умолк, машина понеслась дальше.

— Так ты меня прощаешь? — униженно, взволнованным голосом спросил наконец Микеле, наклонившись к самому лицу Карлы. — Ты прощаешь меня, Карла?

Она молчала, глядя прямо перед собой. Потом засмеялась сухим неестественным смехом.

— За что я тебя должна прощать? Ведь ты не сделал мне ничего… Ничего плохого… Что же я должна тебе простить?

Микеле молчал.

— Я никого и ни в чем не обвиняю. Ни в чем, — плачущим голосом, в отчаянье сказала она, не отрывая взгляда от стекла автомобиля. — Никого… Я хочу одного — чтобы меня оставили в покое.

Глаза ее наполнились слезами — виноваты были все — и никто. Она устала копаться в своих и чужих чувствах. И не хочет ни прощать, ни осуждать. Жизнь не изменишь, и лучше принять ее не раздумывая. И пусть ее ради всех святых оставят в покое.

Микеле услышал в ее словах окончательный приговор себе.

— Я ничего не сделал, — с удивлением повторил он, и ему показалось, будто он внезапно постарел, постарел на много лет за один этот страшный день. — И верно… я ничего не сделал… Всего лишь подумал. — Он вздрогнул от страха. — Я не любил Лизу… Я не убил Лео… Всего только подумал… В этом моя трагедия.