— Перестаньте морочить мне голову, не видите, сколько ко мне народа стоит. Сейчас полицию позову. Эй, отойдите от окна, отойдите, живо! Следующий! Следующий, я говорю! — вот лишь некоторые из тех жалких фраз, которыми все эти месяцы и годы отговаривались кассиры, причем черная коробочка переговорного устройства деформировала их голоса иногда до грани полной нечленораздельности.

— Ну хорошо, скажите, по крайней мере, завтра поезд будет? — примирительно спрашивал в ответ Божидар Гостиляц.

— Ты что, издеваешься надо мной?! Просто с ума сойти можно от этих ненормальных! — огрызнулась как-то раз из окошка кассы толстуха, раздраженно вскочила со своего места, выставила табличку с надписью «ПЕРЕРЫВ», вытащила из ящика стола два куска макового рулета и грубо за дернула черные занавески.

Люди, как обычно, толпятся перед витриной магазина «Сава», торгующего изделиями из кожи, что у самого подножья Балканской. С интересом рассматривают всевозможные ремни, поводки, намордники для домашних любимцев, патронташи, чехлы для охотничьих карабинов, кобуры для револьверов и пистолетов. Вот вышел молодой человек с только что купленным ошейником для собаки, одним из тех, что по всей длине усеяны косо торчащими блестящими шипами из нержавеющей стали. Чуть дальше есть еще кожгалантерея, специализирующаяся на дорожных сумках, чемоданах и дамских сумочках на заказ. И роскошный «Ювелир», битком набитый не самым благородным золотом красноватого, медного оттенка. Парикмахерская «Пенелопа». Аптека, название которой оправдывало лишь несколько коробочек на пустых полках. Бутики, бутики, бутики. Балканская в последнее, новое время действительно изобиловала бутиками, в основном с иностранными, непонятными Божидару Гостильцу названиями. Как пережиток былых времен где-то здесь ютилась зажатая со всех сторон вывеска «Головные уборы „Раде"» над давно поредевшим ассортиментом, для которого, судя по всему, в этом городе оставалось все меньше голов.

Да, думал Гостиляц, многие бы на его месте уже давно сдались. С чем только он не столкнулся там, на перронах Главного железнодорожного. Насмешки. Сочувствие. Наглость. Поначалу и полицию вызывали. Жадный до развлечений народ любопытно собирался вокруг, пока лица в полицейской форме недоверчиво рассматривали его документы и лаконично разъясняли, что ему следует отказаться от бессмысленных требований, что он хочет невозможного, что он должен немедленно покинуть объект. Как-то раз, три или четыре года назад, его за нарушение общественного порядка даже доставили в ближайшее отделение Министерства внутренних дел, то, что на улице Слободана Пенезича Крцуна. Инспектор в штатском, правда, добродушно посмеивался, когда в конце беседы сказал ему:

— Провокациями занимаешься, дед... И не стыдно? Ведь ты мне в отцы годишься! Имей в виду, еще раз привезут, я не посмотрю на твои годы!

На вокзале он со временем начал чувствовать себя как дома, все здесь было ему знакомо. И вечно хмурый помощник по приему и отправке поездов («Алло, на стрелке, алло, отвечай...»), и невыспавшиеся машинисты («Кольцевой опаздывал на два часа тридцать четыре минуты»), и щеголеватые проводники («Мадам, не слушайте, что нет мест, прошу вас, добро пожаловать ко мне, в служебное купе»!), и утомленные пассажиры («Вот еду хоронить родственника, да и вообще в последнее время я буквально с одних похорон на другие, с одних на другие...»), сгорбленные носильщики («А ты что думал, я тебе за десятку потащу такой чемоданище!»), жулики, одетые как настоящие господа («Деньги твои, парень, а ведь я готов был на что угодно поспорить, что шарик под средним наперстком!»), и вызывающе подбоченившиеся, кричаще одетые женщины («Подойди поближе, красавец, посмотри, за посмотреть денег не берут!»)...

— Опять?! Опять в Белград?! И вам приходится каждый день так ездить?.. Должно быть, это нелегко... — издевались над ним одни.

— Да где ж ты был, милый ты мой, ведь только что отошел полупустой состав! Они там тебя обманывают, скрывают, поезда отходят каждые полчаса! — разносились под сводами вокзала шутки других.

Третьи просто молча поглядывали на него, равнодушные к чужим заботам.

В таких случаях господину Божидару Гостильцу оставалось только втянуть голову в плечи и дожидаться, когда внимание толпы переключится на кого-нибудь другого, на какое-нибудь более захватывающее событие. Обстоятельства складывались таким образом, что недостатка в них не было. Например, кого-то обворуют, и пострадавший во весь голос взывает о помощи, сыплет проклятиями, в то время как кто-нибудь то ли пытается поймать вора, то ли умышленно создает неразбериху, чтобы вор смог скрыться.

— Эх, попадись он мне в руки, — горячатся, как обычно, те, кто не сдвинулся с места.

Еще чаще бывало, что кто-нибудь приглашал на вокзал целый оркестр трубачей, обычно по случаю проводов в армию, а иногда и просто так, «разогнать кровь по жилам» и чтобы весь вокзал видел и слышал, как он бесконечно печалится или безбрежно радуется.

— Йаооой! — звучал вздох, который мог выражать самые разные, даже противоположные чувства.

А то однажды в общей толкотне перед прибытием международного Стамбул — София — Будапешт — Вена — Париж какая-то девушка с только что полученным новеньким паспортом и пакетом яблок «колачарка» упала под колеса состава.

— Ну надо же, вот не повезло, пока будут составлять протокол, я опоздаю на пересадку... — причитал какой-то усач.

Пользуясь такими моментами, Божидар Гостиляц снова подходил к окошечку кассы, наклонялся и озабоченно спрашивал:

— Простите, может быть, за это время появилось что-нибудь до Белграда?

— Знаешь, земляк, ты действительно не в себе, — отвечали те, кто его уже хорошо знал, а новые служащие пялились на него недоверчивым пустым взглядом.

Перейдя возле отеля «Прага» перекресток с широкой улицей Народного фронта, господин Божидар Гостиляц продолжил путь по Балканской, на этом участке не такой крутой. Сколько же людей проходит мимо друг друга! Одни только прибыли в столицу, другие возвращаются из нее, это неважно. Должно быть, поэтому здесь так много мастерских по изготовлению сумок. В нынешнем положении неплохо было бы ему прикупить дорожную сумку, подумал он, читая на вывесках:

— Вл. Жигич, Т. Милан...

Как и обычно, сторож паркинга, устроенного за облезлыми спинами двух жилых домов, смерил Гостильца угрожающим взглядом. В прошлом году, когда здесь, среди автомобилей, в стороне от людского потока, он однажды остановился отдохнуть, наблюдая за тем, как весело хлопает на ветру пришпиленное к веревке жалкое белье и покачиваются свешивающиеся головки пеларгоний во внутреннем дворе между зданиями, сторож, безусый паренек, пригрозил ему:

— Нашел где стоять, дед. Не видишь, что ли, здесь и для машин места не хватает. Смотри, чтоб ты мне больше не попадался на территории!

Через пыльную витрину «Оптики» почти ничего нельзя было рассмотреть. Зато большая неоновая вывеска «Pedikir — Manikir — Solarijum» сияла днем и ночью. С соседней двери лезло в глаза «Наращиваем ногти». На людей можно было бы распространить и сферу деятельности соседней фирмы «Окраска и чистка кожи», подумал про себя Божидар Гостиляц. «Restoran Luxor» — крупно значилось напротив, а снизу, не такими роскошными буквами, было дописано: «Жарим на углях». На дверях магазинчика «Симфония», специализировавшегося на торговле струнами для музыкальных инструментов, лаконичное сообщение: «Струн для музыкальных инструментов нет». В обоих залах кинотеатра «14 Октября» показывали блокбастер с таким же названием, в двух сериях, но догадаться по афишам, какая часть первая, а какая вторая, было невозможно. Ну а внизу вечно закрытая «Терраса „Москва"», потом пасынок — «Буфет „Москва”» и, наконец, стройный, благородный бок отеля «Москва», куда в былые времена ходили пить чай с янтарным ромом, где кланялись дамам и слушали живую музыку.