«Бывшая заключенная, сокровище мое? — переспросила бы мать, если бы ему когда-нибудь хватило смелости рассказать о Ясмин. — Бога ради, опомнись. О чем ты вообще думаешь?»

Хотя на такой вопрос ответить легко: «Думаю о коже Ясмин, мама, и том, какая она красивая в свете настольной лампы. Думаю о ее ножках, которые обвивают возбужденного мужчину. Думаю о ее губах и округлостях ягодиц и о том, как вздымается ее грудь, когда Ясмин сердится. Она высокая, мама. Высокая, как я. Хорошая женщина, которая совершила только одну, хоть и очень большую, ошибку и уже заплатила за нее сполна».

В любом случае Ясмин Эдвардс не имеет отношения к делу. Не она является объектом служебного долга, а Дэниел Эдвардс, который в свои неполные двенадцать лет вполне мог заинтересовать убийцу. Кто знает, как этот убийца выбирает жертв? Никто. И пока это неизвестно, разве может он, Уинстон Нката, уклониться от выполнения своего долга и не предупредить Ясмин об опасности?

Итак, все, что от него требуется, — это перейти улицу, обойти несколько машин, приткнувшихся между трещин и выбоин, попытать счастья с домофоном, вызвать лифт и постучать в дверь. Его способностей определенно должно на это хватить.

И он это сделает. Чуть позже, ну вот прямо сейчас, поклялся себе Нката. Но не успел он сделать шаг — первый шаг из тех, что привели бы его к дверям дома Ясмин Эдвардс, — на тротуаре появилась она сама.

Появилась она не с той стороны, откуда пришел Нката, а со стороны зеленой зоны на Браганза-стрит, где на Мэнор-плейс располагался ее маленький салон. Там Ясмин предлагала чернокожим женщинам, страдающим от несовершенства внешности и внутреннего мира, новую надежду в виде макияжа, париков и причесок.

При виде Ясмин Нката, не в силах контролировать себя, вжался в железную проволоку забора, слился с тенью. И тут же возненавидел себя за это. Но выйти вперед, как собирался и очень хотел, он попросту не смог.

В отличие от него Ясмин Эдвардс уверенно и спокойно шла к кварталу Доддингтон-гроув. Скрытого тенью Нкату она не заметила, и это могло послужить поводом для начала разговора. Симпатичная женщина на улице, одна, в таком районе да еще после наступления темноты? Нужно быть осторожной, Яс. Нужно проявлять бдительность. Кто-нибудь может прыгнуть на тебя… обидеть… ударить… ограбить… И что станет делать Дэниел, если его мать пойдет по следам отца, оставит ребенка сиротой?

Но нет, этого Нката сказать не мог бы. Только не в адрес Ясмин Эдвардс, от руки которой погиб отец Дэниела. Поэтому он остался стоять в тени, наблюдая за Ясмин. И отчаянно стыдясь того, что дыхание участилось и сердце забилось быстрее.

Ясмин шла по тротуару. Он увидел, что сотня косичек с бусинками на кончиках исчезла, уступив место короткой стрижке. Вот почему он не сразу заметил Ясмин: ее прическа при ходьбе больше не звенела, предупреждая о приближении. Женщина тем временем перекинула сумки из одной руки в другую и стала нащупывать что-то в карманах жакета. Он знал, что она ищет; ключи от квартиры. Конец дня, нужно кормить сына, ведь жизнь продолжается.

Перед домом она пересекла еле видимую на разрушающемся асфальте разметку стоянки. У подъезда она остановилась, набрала код (очевидно, домофон всё-таки исправен), вызвала лифт. Он спустился, и Ясмин исчезла из виду.

Через минуту она показалась в переходе четвертого этажа, быстро прошагала к своей квартире. Не успела повернуть ключ в замке, как дверь распахнулась. В переливчатом свете, который, должно быть, шел от работающего телевизора, стоял Дэниел. Он забрал у матери сумки и двинулся было в комнату, но вдруг она остановила его. Вот она: руки на бедрах, длинные великолепные ноги. Она что-то сказала сыну; Дэниел подошел к ней, опустил сумки на пол и подставил себя под материнские объятия. В тот миг, когда стороннему наблюдателю показалось бы, что объятия Дэниел скорее терпит, чем получает от них удовольствие, его худые руки взметнулись и сомкнулись вокруг маминой талии. И Ясмин поцеловала его в макушку.

Потом Дэниел без помех занес сумки в квартиру, и Ясмин зашла в дом. Захлопнула дверь. Через мгновение ее силуэт возник на фоне окна, которое, как знал Нката, находилось в гостиной. Она подняла руки к занавескам, чтобы задернуть их на ночь, но по какой-то причине замерла, глядя во тьму.

Нката по-прежнему оставался в тени, но чувствовал, кожей чувствовал: да, она ни разу не посмотрела в его сторону, но он мог поклясться, что все это время Ясмин Эдвардс знала о том, что он здесь.

Днем позже Стивенсон Дикон и отдел по связям с общественностью решили, что пришло время для первой полномасштабной пресс-конференции. Помощник комиссара Хильер, получив указание сверху, проинструктировал Линли, чтобы тот присутствовал на этом важном мероприятии «вместе с нашим новым сержантом». Линли хотелось быть там не больше, чем Нкате, но голос разума подсказывал ему, что нужно, по крайней мере, создать видимость сотрудничества. Поэтому в назначенное время в сопровождении сержанта Нкаты он вышел из кабинета и направился в конференц-зал. В коридоре их встретил Хильер.

— Готовы? — спросил помощник комиссара Линли и Нкату, стоя перед доской объявлений, прикрытой стеклом, и разглядывая отражение.

Он явно гордился пышной шапкой седых волос. В отличие от двух своих коллег он весь сиял от предвкушения встречи с журналистами и только что руки не потирал, готовясь к неминуемой конфронтации. Вне всякого сомнения, так говорил его самоуверенный вид, пресс-конференция пройдет по намеченному сценарию, как вагончик по хорошо смазанным рельсам.

Ответа на вопрос он не стал дожидаться. Улыбнувшись напоследок своему отражению, он направился в зал. Линли и Нката последовали за ним.

Журналистам газет и радиостанций отвели ряды стульев рядом с трибуной. Кроме того, в зале были установлены камеры — чтобы в вечернем выпуске новостей оповестить зрителей, что столичная полиция своевременно и максимально полно информирует граждан о происходящем, по крайней мере предпринимает все возможные меры для этого.

Стивенсон Дикон, глава пресс-бюро, счел необходимым лично произнести вступительное слово. Его появление на пресс-конференции не только свидетельствовало о важности мероприятия, но и доказывало широкой публике, что полиция подходит к своим обязанностям с полной ответственностью. Только присутствие начальника отдела по связям с общественностью произвело бы большее впечатление.

Газеты, разумеется, с жаром набросились на историю о теле, найденном на могиле в парке Сент-Джордж-гарденс; а в Скотленд-Ярде любой человек, обладающий хоть какими-то умственными способностями, ничего иного и не ожидал. Неразговорчивость полиции на месте преступления, прибытие офицеров Скотленд-Ярда еще до того, как тело увезли, затянувшееся молчание после обнаружения тела да еще эта пресс-конференция… Все это раззадоривало аппетит журналистов и обещало обнародование куда более интересных деталей, чем те, что были уже известны.

И Хильер не преминул сыграть на этом, когда Дикон передал ему слово. Он начал с определения общей цели пресс-конференции. Цель, по его словам, состоит в том, чтобы «донести до нашей молодежи, какие опасности поджидают ее на улице». Затем Хильер, не вдаваясь в подробности, описал суть расследуемых преступлений, и, в тот самый миг, когда собравшиеся журналисты уже начали вопросительно переглядываться, не понимая, зачем их позвали сюда, он проинформировал прессу об убийстве, которое уже фигурировало в начальных строчках новостей и на первых полосах газет.

— В данный момент мы ищем свидетелей, — сказал Хильер. — Нам нужны свидетели того, что, по нашей оценке, похоже на серию потенциально связанных преступлений против подростков.

Потребовалось менее пяти секунд, чтобы слово «серия» преобразовалось в мозгах журналистов в слово «серийный», и приглашенные репортеры повскакали с мест, как пассажиры со скамеек зала ожидания при приближении последней электрики. Их вопросы вылетали, как вспугнутая стая птиц.