Вторая половина вечера прошла иначе. Неожиданно явился старый приятель Сергея Ивановича, врач, знавший Лиду с пеленок. Этот суетливый худенький старичок сразу снял торжественно-натянутое настроение и с первого взгляда понравился Константину Семеновичу. Он поцеловал Лиду и одновременно с этим побранил за то, что в доме нет молодежи, песен и танцев; похлопал по спине Сергея Ивановича; отправил на кухню Пашу заваривать крепкий чай; налил рюмку водки и, стоя, выпил; все это он сделал каким-то одним движением, без перерывов. Константин Семенович ждал, что ми он спросит о ранении, но Василий Игнатьевич, поздоровавшись, взял из рук учителя палку, постучал об пол и спросил:
— С фронта?
— С фронта.
— Не мешает?
— Мешает, но не очень.
На этом у них разговор кончился. Зато в Сергея Ивановича он сразу, вцепился и начал доказывать, что советская наука не имеет права отрываться от конкретных задач промышленности, сельского хозяйства и заниматься какими-то отвлеченными, никому не нужными исследованиями. Специально для этого разговора у него было заготовлено несколько анекдотических тем докторских и кандидатских диссертаций, опубликованных в газетах, и он начал ядовито издеваться над ними.
— Ну, это теперь надолго, — недовольно сказала Лида. — Пойдемте туда…
Люстра в гостиной не горела. От лампы под синим абажуром, стоявшей на пианино, падали уютные тени.
— Хотите, я вам сыграю? — предложила Лида.
— Сыграйте.
— Садитесь сюда…
Она подвинула к пианино стул, села и, потирая пальцы, как настоящая пианистка, спросила:
— Что вам сыграть?
— На ваше усмотрение. Я люблю всякую музыку.
— Ну, хорошо… Думаю, что это вам понравится, — сказала она и мягко, едва касаясь клавишей, заиграла что-то из «Времен года» Чайковского.
Это была приятная неожиданность. Играла Лида вполне прилично, и у нее была какая-то своя манера. Звуки таяли, расплывались по комнате, и, слушая их, Константин Семенович думал о том, что дочурке своей нужно обязательно дать музыкальное образование.
Лида играла до тех пор, пока не пришла Паша снова приглашать к столу. Чай она заварила «на совесть», и Василий Игнатьевич остался доволен.
Около двенадцати часов учитель начал прощаться.
— Папа, я провожу немного Константина Семеновича, — предупредила Лида отца, когда он направился к телефону.
— Поздно, Лидуся. Я вызову машину.
— Нет, я хочу освежиться. Погода хорошая. Вместо ответа Сергей Иванович только пожал плечами.
Шли неторопливо по ярко освещенному, но безлюдному проспекту. Лида глубоко засунула руки в карманы пальто и, опустив голову, молчала. Учитель понял, что ей трудно начать разговор.
— Лида, мне кажется, что за последние дни вы утратили присущую вам уверенность и ясность. Что с вами?
— Мне очень трудно, Константин Семенович. Вы первый человек, которому я поверила…
Эту книжную, вычитанную откуда-то фразу она сказала так просто и взглянула на учителя с таким доверием, что ему стало ее жаль.
— Я буду рад вам помочь, если, конечно, смогу, — ответил он.
— Только вы на меня не сердитесь, — предупредила девушка и, вздохнув, еле слышно заговорила: — Смешно сказать, но я разочаровалась в жизни. Я не знаю, что мне надо. Куда стремиться? Чего добиваться? Кругом какая-то пустота. Заученные фразы. Я же тысячу раз их слышала и читала. Мне очень хочется посоветоваться с другом… Я сознаюсь вам. Я очень одинока. У меня ведь никого нет… Девочки? Но почему я должна думать, что они разбираются во всем лучше, чем я? Возьмите, например, Тамару. Она неплохая, но мы совсем не понимаем друг друга. С ней можно проводить время, делать уроки и только… А мальчиков я просто презираю.
— За что?
— Потому что они влюбляются и говорят пошлые вещи!
— Лида, что вы говорите! Вам семнадцать лет, а вы считаете любовь пошлостью?
— Не любовь, а мальчишки говорят пошлости. Разве комплименты не пошлость? — спросила она и, видя, что учитель молчаливо согласился, продолжала: — Я знаю заранее, что они будут говорить и делать. И в книгах об этом все рассказано… Я очень много читала про это, Константин Семенович…
— Я уже догадался…
— Как в жизни все однообразно и неинтересно! Другие девочки о чем-то мечтают… Тамара даже спит на походной кровати. У них есть какой-то интерес, а мне ничего не надо… Я просто Чайльд Гарольд в юбке…
Сказав это, Лида вопросительно взглянула на учителя, ожидая увидеть на его лице ироническую улыбку, но ошиблась. Константин Семенович оставался серьезным. Глаза его были задумчиво устремлены в даль проспекта, туда, где сходились цепочки фонарей. Можно было подумать, что он ее не слушает и размышляет о чем-то своем. «Он так поражен моим признанием, что не знает, что мне сказать, — решила Лида. — Сочувствовать, утешать, возмущаться или разубеждать?»
Но Константин Семенович думал о другом. Вспоминая свой разговор с отцом Лиды о «свободном воспитании», а точнее выражаясь — о безрассудной любви родителей, он думал о том, что результаты избалованности дают самые неожиданные последствия. У одних требования так растут, что перегоняют возможности родителей. Но не привыкнув к отказам, такие дети не останавливаются уже ни перед какими средствами, чтобы удовлетворить свои желания. Что же удивительного, если некоторые из них кончают скамьей подсудимых. Другие превращаются в пустых и пошлых бездельников, франтов, барчуков. Третьи делаются честолюбивыми, лицемерными карьеристами. У четвертых непомерно развиваются высокомерие, душевная черствость и жестокость… А у таких, как Лида, появляется разочарование в жизни. Учитель прекрасно понимал, что все это только слова и за ними скрывается другое. Угадать, что подсознательно волнует девушку и о чем она хочет говорить, было не трудно.
— Ну что ж… Кое с чем я согласен. Пошлость, например, действительно встречается нередко, — сказал он. — Особенно в вопросах любви. К сожалению, у нас не принято говорить с молодежью о любви, и она вынуждена сама решать эти вопросы… Да… пошлости тут не мало. Но разве не от вас зависит сделать любовь красивой, значительной…
— А вы думаете, что я могу полюбить?
— Конечно!
— Нет. Я пробовала, но у меня ничего не выходило. Учитель с трудом сдержал улыбку.
— А вы и не пробуйте, — серьезно сказал он. — Заранее вам скажу, что «из пробы» у вас ничего не выйдет. Любовь придет сама, вы и не заметите.
— А если не придет?
— Не придет, — значит, не придет. Хочется мне вас предупредить. Не обманитесь! Около вас толпится много людей. Имейте в виду: наиболее наглые, наиболее опытные и нахальные всегда опередят. В вопросах чувства смелость нужна особого рода. Помните, что цельная натура, настоящий человек, как правило, — скромный и даже робкий. Сумейте разглядеть и отличить фальшивое, временное от глубокого, настоящего. Повторяю, любовь придет сама. Не ищите ее и не торопитесь, а самое главное, не разменивайтесь. Я приведу вам такой пример. Представьте себе бриллиант. Большой, красивый бриллиант стоимостью в миллион рублей. А если его разбить на куски и сделать из него, скажем, сто бриллиантов, то каждый будет стоить не более тысячи рублей. А значит?
— Сто тысяч.
— Да. Вместо миллиона… Мне думается, что то же и с чувством…
— Это хороший пример, — согласилась Лида. — Но как узнать, настоящее это или фальшивое?
— Не знаю. Это трудно. Главное, не торопитесь. Не забегайте вперед жизни. Всему свой час… Что касается вашего разочарования в жизни, то это происходит потому что вы пользуетесь всеми благами жизни, считая это вполне естественным и не думая, что ваша жизнь может сложиться по-иному. Вам, вероятно, никогда не приходило в и голову, что вот это пальто, которое сейчас на вас, для большинства девочек вашего класса недосягаемая мечта. Думали вы когда-нибудь об этом?
Лида с удивлением взглянула на учителя.
— Вот если бы жизнь вас слегка «помяла», то не было бы никакого разочарования, а были бы и желания и стремления, появилось бы чувство долга…
