Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Писала, конечно, она, — сказала Лида. — Но Женя права: у нас нет никаких доказательств, и Наталья Захаровна страшно рассердится. Имейте это в виду.

— А пускай сердится…

— Ну, а дальше что будет? — спросила Катя. — Мы, конечно, будем стоять на своем, но ведь немецкий язык не отменят из-за этого?

Так, перекидываясь фразами, девушки просидели весь урок. Когда раздался звонок и в коридоре поднялся шум, они закрыли дверь и решили никуда не выходить. Каждую секунду могла нагрянуть Наталья Захаровна. В эти ответственные минуты всем хотелось быть вместе.

Ждать пришлось недолго. Дверь открылась, и в класс вошел Константин Семенович.

— Иванова Екатерина! — сразу вызвал он, — Марина Леопольдовна сказала мне сейчас, что класс отказался с ней разговаривать и даже не пожелал дать объяснение столь неслыханному решению. Это так?

— Да.

— В чем дело?

— Константин Семенович, вчера мы точно выяснили, что Марина Леопольдовна написала лживую, клеветническую жалобу в горком партии… Мы не можем уважать такую учительницу.

— Подождите. Выводы сделаем позднее. Сначала о фактах… О какой жалобе вы говорите?

— Анонимное письмо в горком… Спросите у Натальи Захаровны. Обследование было назначено из-за этого письма.

Константин Семенович с удивлением взглянул на комсорга. Он знал о письме. Наталья Захаровна сообщила ему, что кто-то из учителей послал анонимное письмо в горком и оно вызвало внеочередное обследование. Она не говорила ни о содержании письма, ни тем более о лживости и клевете. Но откуда узнали об этом ученицы?

— Допустим, что такое письмо было.

— Это точно, Константин Семенович!

— Не спорю. Но почему вы решили, что в письме все ложь и клевета? Вы читали его?

— Нет. Но мы точно знаем… Это такое мерзкое, грязное письмо…

— Я письма не читал и не могу возражать… А почему вы решили, что письмо написала Марина Леопольдовна? Ведь оно без подписи.

— Больше некому! — все так же уверенно сказала Катя.

— И это все, что вы можете сказать? — с горестным удивлением спросил он.

Катя молчала. Константин Семенович обвел взглядом класс и понял, что все они убеждены в виновности Марины Леопольдовны и полны решимости отстаивать свое обвинение. Константин Семенович на секунду растерялся. Последнее время он был очень занят, мало уделял внимания своим воспитанницам, или, вернее, слишком доверял им. Ему казалось, что коллектив десятого класса крепко сколочен; что стоит он на правильном пути; все вопросы решаются коллективно; что все они достаточно взрослые, рассудительные и возможность какого-нибудь грубого срыва исключена… И вот сорвались. А виноват, конечно, он.

— Девочки! Что же вы наделали?! Вы оскорбили, глубоко оскорбили ни в чем не повинного человека, — с грустью сказал он.

— Нет! Это она написала, — вполголоса, но внятно и твердо возразила Тамара.

— А я глубоко убежден в обратном! — горячо заговорил Константин Семенович. — Я абсолютно уверен! Понимаете ли, уверен, что Марина Леопольдовна никогда не будет писать анонимные письма, да еще клеветнические. Если она и найдет нужным что-нибудь сказать, то сделает это честно и прямо… Вероятно, у нее есть какие-то недостатки, она же человек, но она правдивая и прямая, в этом я убедился с первых дней…

— Если бы вы знали, Константин Семенович, как она невзлюбила вас и как придиралась… — начала Катя, но учитель ее перебил:

— Я это знал, и она этого не скрывала. Но при чем тут я?

— Жалоба была написана на вас, Константин Семенович, — сказала Женя. — Марина Леопольдовна намерена была подорвать ваш авторитет.

— Значит, вы считаете, что у меня есть авторитет?

— Конечно, есть!

— Ну, а если он есть, то как же его можно подорвать? Как? Клеветой? Чепуха! Я вам уже говорил, что правда суда не боится. Свой авторитет я могу подорвать только сам. И я его, несомненно, подорвал… Сильно подорвал! В этой безобразной истории я виноват больше, чем кто-нибудь другой, и только я несу за нее ответственность. Я не сумел вам объяснить самых простых истин и, видимо, потерял ваше доверие. Девочки, почему вы не посоветовались со мной, прежде чем пойти на такой шаг?

— Константин Семенович… Ведь она учительница. Она должна учить нас самым прекрасным, самым дорогим, высоким чувствам, а сама… Неужели вы будете защищать анонимку? — взволнованно спросила Катя.

— Нет, я защищаю не анонимку. Анонимка — это явление отвратительное… Я хочу, чтобы вы поняли, какой несправедливый, какой жестокий поступок вы совершили. Подумайте как следует. Когда вас обвиняют несправедливо… Возьмем пример. Вы хорошо работали, старались и прекрасно решили задачу. А Василиса Антоновна поставит вам двойку и обвинит вас в том, что вы списали. Как вы себя будете чувствовать? Это мелкий, маленький случай. А вы что сделали? Прежде чем обвинить человека, нужно совершенно точно знать, что он виноват. Вот вы говорите — «больше некому». В школе столько учителей! Как же некому? Кстати сказать, почему вы думаете, что анонимку писала учительница? Ну, а если кто-нибудь другой? Служащий, родитель…

— Нет, писала учительница! — мрачно и твердо сказала Катя. — Это мы знаем. Так сказала Наталья Захаровна и представительница из горкома.

— Не имею права возражать, если вы знаете… Пускай учительница, но не Марина Леопольдовна. В этом я совершенно уверен.

Он взглянул на часы. До конца перемены оставалось десять минут. Настроение в классе было уже другое. Привыкнув верить своему руководителю, девушки сидели подавленные, смущенные, с опущенными головами.

— Товарищи… Я со своей стороны сделаю все и надеюсь, что Марина Леопольдовна меня простит… А что касается вас, то ищите выход из положения сами. Я не хочу навязывать вам свое мнение и советовать. Поступайте, как подсказывает вам ваша совесть. Останьтесь после уроков, мы еще поговорим.

С этими словами он вышел из класса.

Четыре урока и три перемены десятиклассницы чувствовали себя так, как, вероятно, чувствует себя обвиняемый в тяжелом преступлении в ночь перед судом. После ухода Константина Семеновича они поняли, что поступили опрометчиво, неразумно, сгоряча. Теперь им казалось, что Марина Леопольдовна действительно не способна написать анонимку, да еще клеветническую. Она может придираться, делать ехидные, а иногда и несправедливые замечания, может грубо оборвать или даже накричать, но она никогда не лгала, не сплетничала.

Что же теперь делать? Решение лежало на их совести, а это было самое неприятное. Вначале некоторые попытались выяснить, кто виноват; кто первый подумал на Марину Леопольдовну; кто предложил эту «забастовку», но Светлана сразу прекратила разговоры.

— Я виновата, — сказала она. — Я подозревала Марину. Я голосовала, и я буду отвечать!

— Ну что ты глупости говоришь…

— А если глупости, то перестаньте болтать. Все виноваты… кроме Раи. Рая оказалась всех умней… Ее и надо выделить.

— Нет, я совсем не хочу выделяться, — великодушно отозвалась Логинова. — Я как и все…

— Нет, уж извини! — вскипела вдруг Надя. — Ты сказала Марине, что не участвуешь с нами… Да, да! Я отлично запомнила… Значит, и не участвуй!

— Она просто струсила в последний момент, — сказала Валя.

Время шло. На уроках сидели спокойно, но нужно было немалое усилие воли, чтобы отогнать посторонние мысли и сосредоточиться. В переменах спорили и раза два чуть не перессорились. Раскаяние, угрызения совести выражались как-то странно. Все были недовольны, злы, раздражены и неизвестно на кого сердились.

Кончился последний урок, Анна Васильевна вышла из класса, но девушки остались сидеть на своих местах.

— Ну, теперь держитесь! — со вздохом проговорила Женя.

— Ой, девочки! Я все-таки боюсь. Влетит нам жутко! — произнесла Надя с таким неподдельным страхом, что многие засмеялись.

— В старой школе полагалось линейкой лупить, — сказала Лариса. — Мне бабушка говорила.

— Не только линейкой. Розгами пороли, — прибавила Женя. — Особенно в бурсе.

125
{"b":"116675","o":1}