Педсовет закончился необычно поздно. Последние трамваи, идущие в парк, могли бы подвезти Веру Гавриловну до дому, но она жила недалеко и решила пойти пешком. Нужно было успокоиться, осмыслить и привести в порядок все, о чем сегодня говорилось. Быстро шагая по безлюдному проспекту, она думала о принятом «законе» и ясно представила себе картину ближайшего урока.

Вот она приходит в класс. Ученицы встают. Она говорит: «Садитесь, пожалуйста». Все, за исключением трех или четырех, садятся. «Что скажете?» — обращается она к каждой по очереди. «Вера Гавриловна, я не приготовила урок по уважительной причине»… — И все. Причиной будут интересоваться классный руководитель, ста роста, комсорг… Она же обязана выслушать, безоговорочно поверить и записать в журнале «от», что значит «отказ». После такого отказа учительница уже не имеет права вызвать, ученицу. «Что же все-таки будет?» — думала учительница. Софья Борисовна говорила о том, что когда девочки войдут во вкус, то отказы начнут расти и дойдут до катастрофических размеров. Нет, это, конечно, преувеличение. Если руководители классов сумеют правильно наладить работу, если каждый отказ будет обсуждаться в коллективе, то никакой катастрофы не произойдет, а может быть, действительно получатся неожиданные результаты. «Разве многие преподаватели не поступали так? Разве они не принимали таких отказов до урока? — мысленно доказывала себе Вера Гавриловна и сейчас же возражала: — Да, но это было их личным делом, личным методом каждого учителя. Другой вопрос, когда это станет общим правилом, законом школы».

Чем больше думала Вера Гавриловна о решениях педсовета, тем яснее видела, что школа перестала топтаться на месте, а двинулась вперед и выходит на какой-то простор. Учительский коллектив поставил перед собой интересные задачи, и монотонная, привычная, формальная служба превращается в увлекательную деятельность,

«Нет, это совсем неплохо! — убеждала себя Вера Гавриловна. — На самом деле, мы закисли последнее время. Надо смелей… Макаренко прав. Советская педагогика — действительно самая диалектическая, подвижная, самая сложная и разнообразная наука».

Теперь ей самой захотелось внести что-то новое, полезное в методику школьной работы.

Перейдя Тучков мост, Вера Гавриловна свернула направо. Дом был уже недалеко. Каждый раз, заворачивая к Малому проспекту, она с тревогой разыскивала среди окон третьего этажа свое и ускоряла шаги. Муж Веры Гавриловны болел тяжелой формой стенокардии. Он давно уже оставил работу и по инвалидности вышел на пенсию. Ходить ему было трудно, особенно в зимние месяцы, но он ходил и не расставался с пузырьком нитроглицерина.

Геннадий Родионович открыл дверь и с укором смотрел на жену, пока она снимала пальто и ботики.

— Верочка, а ты имеешь представление о времени? — мягко спросил он, когда она сняла с головы шаль, накинула ее на плечи и молча поцеловала мужа в щеку.

— Имею. Ничего не поделаешь. Педсовет затянулся, а потом я шла пешком… Не сердись.

— Обедать будешь?

Геннадий Родионович не мог сидеть без дела и взял на себя заботу о питании. Готовил ой с увлечением и очень гордился своими кулинарными талантами.

— Я бы немного поела. Прошлась по воздуху, и аппетит появился.

В комнате стоял накрытый на два прибора стол, а возле окна на другом столике электроплитка и три мисочки. Геннадий Родионович включил плитку и поставил разогревать суп. Вера Гавриловна поправила волосы перед зеркалом и села к столу. Она привыкла не вмешиваться в хозяйственные дела мужа, зная, что это ему не нравится.

— Я уже думал, что ты осталась там ночевать! Что же вы решали, Верочка?

— Много чего решали… — с усталой улыбкой ответила учительница. — Решили, например, заниматься коммунистическим воспитанием детей.

— Коммунистическим воспитанием?! — удивился Геннадий Родионович. — Вот тебе и раз… А разве раньше… Чем же вы раньше занимались?

— Раньше мы занимались воспитанием… воспитанием вообще!

— Это неожиданность… — все больше удивляясь, сказал он. — Расскажи подробней, Верочка… Ты недовольна?

— Наоборот… но мне очень грустно… Столько лет работы в школе… И только сегодня сделать такие «открытия». Не то… не то… Называлась я воспитателем, классным руководителем, а по существу была чем-то вроде классной дамы…

— Ну, ты что-то уж очень преувеличиваешь! — сказал Геннадий Родионович и, потрогав мисочку пальцем, снял ее с плитки. — Верочка, хлеб, наверно, подсох. Я имел неосторожность нарезать его раньше… — говорил он, разливая суп по тарелкам

Глядя на этого бодрого, низенького, полного человека с большой лысиной, никак нельзя было подумать, Что он болен неизлечимой болезнью и каждую минуту может умереть. Добрая улыбка на круглом бритом лице, лукавый взгляд из-под нависших густых бровей, мягкий чистый голос сразу располагали к нему людей, и особенно ребятишек. Геннадий Родионович был по профессии бухгалтер. Он всегда говорил, что завидует жене и с удовольствием бы поменялся с ней местами. Педагог он был, по мнению Веры Гавриловны, никакой, и все его педагогические прожекты вызывали у нее только снисходительную улыбку. Геннадий Родионович был сторонником какого-то им придуманного «свободного образования». Он считал, что преподавание предметов по ограниченным программам в школах не нужно. Все занятия должны состоять из ответов. Детская любознательность сама определит круг вопросов и потребует на них ответы. В виде доказательства он приводил бесконечные «а почему?» и «зачем?» малышей.

— Мне, конечно, трудно судить… — усаживаясь за стол, начал он говорить. — Я не совсем понимаю, что значит коммунистическое воспитание, но то, что школа работает как-то не так, это я тебе доказывал много раз… Нет, это хорошо, что вы стали критически относиться к своей работе. И не грустить тебе нужно, а радоваться. Это все Константин Семенович тормошит?

— Не только он… почти все партийцы.

— Ты бы привела когда-нибудь его. Наверно, интересный человек… Помнится, ты к нему иначе относилась.

— Да… Сначала он всем не понравился. Сухой, молчаливый, слишком вежливый… Потом привыкли и разглядели.

— Интересно бы с ним поговорить…

— О свободном образовании?

— Да.

— Поговори, поговори, — шутливо-угрожающим тоном сказала она. — Он на тебе живого места не оставит. С учениками он очень строгий, взыскательный. Ты бы послушал, что он говорил о личном примере учителя! По-моему, он даже пересаливает. — И, подражая Константину Семеновичу, она проговорила: — «Вы не имеете права указать ученице на неряшливость, если сами неряшливы».

— Ну так ведь это он правильно говорит. Пример — великое дело.

— Не спорю, но уж слишком он требователен. Правда, секретарь партийной организации… Геннадий, хватит о школе… Ты сегодня хорошо выглядишь, — с усталой улыбкой сказала Вера Гавриловна.

Борясь со сном, она ласково смотрела на разливавшего чай мужа. Сильная усталость сковывала все ее мысли и движения, но на душе было уже покойно и хорошо.