— Разве я знаю… — безразлично ответила Нюрка.
— А Сирый где?
— Бегала к нему. Нету. Начальник сказал: или Сирый, или Андрей.
— Да что же это такое! — разгневалась Настя, бросаясь то к Нюрке, то к мужу. — Только в хату — и снова…
Андрей заметил, что жена подозрительно оглядывает сторожиху.
— Я его два дня не видела! И снова куда-то!
— Не в гости ездил! — строго сказал Андрей и поднялся. — Сама видишь, устал как черт…
— А сейчас куда?!
— Разве не слышишь? Начальник гонит. Где-то, видно, объявились браконьеры. Служба, Настенька. Да и куда я денусь? — пошутил он. — Кто меня примет такого грязного, с воды? Хочешь, пойдем с нами?..
— Еще чего! Смолоду за тобой не гонялась и теперь не буду. Иди, если нужно.
…Андрей крепко прижимал к уху телефонную трубку.
— Козака-Сирого нигде нет.
В трубке слышался требовательный, приглушенный расстоянием голос.
— Тогда давай сам бегом. Бери в напарники дружинника и поезжай в район Конки. Звонили, что возле дач, где спортсмены тренируются, собираются тянуть рыбу… Все ясно?
— Ясно, — ответил Комышан и положил трубку.
Он вышел на крыльцо, соображая, к кому из дружинников послать Нюрку, кто из них дома: сторожиха тоже с характером, разок сбегает, а потом и от скамьи не оторвешь.
Солнце уже закатилось, и лиман притих, помрачнел.
И тут Андрей увидел Коваля, который прогуливался по берегу. Загадочный пенсионер! Никто о нем ничего не знает, кроме того, что его опекают директор совхоза и начальник инспекции. Однажды он вместе с ним уже ловил браконьеров-мясников из Николаева и проникся к нему уважением.
А что, если рискнуть? Вспомнилась поговорка: «Кто не рискует, тот и шампанского не пьет». Все равно надежда только на себя. Тут он спокоен — справится с любым нарушителем.
— Дмитрий Иванович! — позвал Коваля Андрей. — Хотите на воду? Помню, просились. Есть возможность: надо срочно выезжать, а ребят под рукой никого.
— Я готов, — ответил Коваль.
— Только предупреждаю, не исключена критическая ситуация.
— Я к ним привык, Андрей Степанович, — лукаво улыбнулся полковник.
…Они сидели в лодке, притаившись в камышах. Молчали. Каждый думал о своем. Коваль наблюдал, как надвигалась ночь, как река словно наполнялась похожей на свинец водой, как она все чернела и наконец слилась с темным небом; он прислушивался к шуршанию воды в камышах, к звукам пробуждавшейся ночной жизни. Вспомнил о случаях убийства рыбинспекторов на Днестре. Такие же густые южные ночи, такие же заросли, плеск волн, засады, схватки с озверелым от страха и ненависти браконьером, который стреляет почти в упор.
Подумал, что рыбинспекторам следовало бы предоставить такие же законные права, как и сотрудникам милиции. И это было бы справедливо.
Потом мысли его возвратились к своему, наболевшему.
…Чемодуров Валентин Иванович. Двадцатитрехлетний парень, человек несдержанный, жестокий. Коваль многое узнал о нем, но, к сожалению…
Позже нашелся свидетель, который утром после убийства на Днестре Михайла Гуцу выбрался из камышей. Вид у него был плачевный, весь в грязи, — наверное, проваливался между кочками, — он лежал у дороги, и его подобрала случайная машина. Этот человек собственными глазами видел убийцу — высокого молодого блондина… А Чемодуров исчез той ночью, будто в воду канул. Следствию остались его лодка, личные вещи и маленькая, старого образца фотокарточка из паспортного стола. Обследовав дно реки, где произошло убийство, водолазы нашли только ружье Чемодурова…
Коваль вновь и вновь перебирал в памяти происшествие на Днестре. За время своего пока еще недолгого пенсионства он уже сотни раз обдумывал его, доискивался, где и в чем допустил ошибку, которая дала возможность преступнику избежать правосудия. И всегда от этих размышлений становилось горько; этот долг перед людьми так и остается неоплаченным.
Подумал: если бы раньше знал жизнь рыбаков и инспекторов, хотя бы как сейчас, то быстрей сориентировался бы в тех событиях и по горячим следам нашел бы преступника…
Тихо шептались под летним ветерком камыши, покачивая на фоне звездного неба метелками…
Настороженный, как всегда в засаде, Андрей Комышан тоже невольно ушел в свои невеселые мысли. Все сплелось сейчас в его жизни в тугой узел. Не знал, как быть с Лизой. Когда сблизился с ней, то словно бы ожегся. Раньше казалось, что любит только Настю, а теперь всегда рядом была Лиза: ходила тенью, неслышно разговаривала с ним, смотрела на него своими глазищами, не отпускала ни на берегу, ни на воде.
Сначала их устраивали короткие встречи в Херсоне, иногда краденые ночи здесь, в Лиманском. Ни он, ни она не задумывались о будущем. Но с тех пор как из армии пришел Юрась, мир словно перевернулся. Ухаживание брата, казалось, открыло в Лизе такие качества, о которых он, Андрей, лишь догадывался. Она стала ему еще дороже, и он уже ни на кого не обращал внимания: ни на Настю, ни на мать, ни на Юрася… Особенно терзало душу то, что в Лизу влюбился родной брат. Если бы не убийство Петра Чайкуна, забрал бы ее и уехал в Херсон или еще куда-нибудь. Но пока вынужден был вести себя тихо. И Лизу не мог одну отпустить из Лиманского. Так все переплелось, что невозможно и развязать…
Коваль кашлянул, оборвав мысли инспектора.
Тот оглянулся, прислушался. Мирно сияли в черном небе звезды, шептались камыши. Ни одного подозрительного звука. Почему-то стало неудобно перед Ковалем. Почувствовал, как снова наваливается усталость, словно только и ждала, когда спадет нервное напряжение.
— Бывают и фальшивые сигналы, — начал оправдываться Комышан. — И такое случается, Дмитрий Иванович. Вызовут браконьеры инспекцию в одно место, а сами шуруют в другом. Давайте снимемся с якоря, и пусть нас понемногу несет вниз…
Андрей отцепился от камыша, и их медленно потащило по течению. На поворотах прибивало ближе к берегу, и тогда Андрей брал в руки небольшое весло и легкими движениями направлял лодку снова на стремнину.
Прошло с полчаса. Выплыли из зарослей. Впереди на фоне высокого берега что-то замаячило. Коваль присмотрелся. Это стоял с потухшими огнями большой катер, так называемый пассажирский трамвай. До него было еще далеко.
Тем временем лодку тянуло все ближе к берегу и к катеру. Андрей взял бинокль и долго всматривался в темный силуэт внешне безлюдной посудины. Потом передал бинокль Ковалю.
Дмитрий Иванович обнаружил, что катер приблизился и яснее обрисовался. Что-то белело в дверях, которые выходили на корму. Чем ближе подходила лодка к судну, тем четче вырисовывалась голова человека. Уже можно было различить лицо.
Коваль догадался: кто-то следит за ними. Понимал это и Комышан. Недаром, передавая бинокль, он легонько подтолкнул Дмитрия Ивановича и кивнул: мол, смотрите внимательно.
Коваль оглядел и берег, под которым стояло судно; увидел домик в плавнях, небольшую баню возле него и длинный мостик, который доходил чуть ли не до катера. Наверное, там собираются люди, нашли себе хорошенькое местечко у самой воды. Передавая бинокль инспектору, подумал: почему это такой большой пассажирский катер стоит ночью не на причале или в затоне, а вот здесь.
Домик оказался не простой. Его охраняли два свирепых пса. Почуяв чужих, они надрывались от лая.
Комышан, подгребая к берегу, нарочно громко выкрикивал: «Цыц, чертяки, разошлись!» — лишь бы посильней раздразнить собак, на катер вроде бы и внимания не обращал. И одновременно изо всех сил действуя веслом, подгонял лодку ближе к судну.
Течение пронесло их чуть ли не под самым катером, но Андрей не остановился, не завел мотор. Их отнесло метров на шестьдесят. Комышан обернулся, посмотрел в бинокль, вздохнул и снова передал его Ковалю. Дмитрий Иванович увидел, что человек перебежал с кормы на нос и снова наблюдает за ними. Так же, как и раньше, лицо его белело в темноте. Им с Комышаном хорошо было видно все, а он, конечно, людей в лодке не различал, только видел, что какая-то посудина плывет по течению.
