Настя оделась скромно, но, как всегда, красиво, когда шла на улицу. Сейчас она решила проскочить к Лизе не хоженой дорогой, а оврагом, чтобы не встречаться с односельчанами. Ей казалось, что люди могут догадаться, к кому и зачем она идет.

Нелегко было гонористой, уважаемой в селе женщине отважиться на откровенный разговор с Лизой. Скрепя сердце она быстро набросила на золотистые волосы платок и торопливо вышла из хаты, словно боялась, что передумает.

Она кралась по-над лиманом, над оврагом, куда жившие в окраинных хатах сельчане сбрасывали разный хлам и мусор. Вдали, под кручей, синел лиман; как всегда, стояли неподвижно фелюги, казавшиеся отсюда такими маленькими. Все было хорошо знакомое Насте. Она и в свободное время не особенно засматривалась на окружающий пейзаж, а сейчас и подавно.

Спешила с одной мыслью: найти силы поговорить с этой «стервой», не сорваться, не наделать шума, чтобы не навредить Андрею.

Еще тлела надежда, что она ошибается, что Лизка никакая не любовница мужа, а только знакомая, которая иногда помогала сбывать рыбу. Но почему же тогда Андрей запретил ей, жене, ездить в Херсон? Наверное, боялся, что она застанет его у Лизки. От этой мысли Настю бросало в жар. Знала уже, что ни в какой Херсон или Гопри Андрей в ту ночь не ездил, никого не встречал и не устраивал.

Даже если Лиза на этот раз ни в чем и не виновата, она все равно попросит ее сказать в милиции, что в ту ночь Андрей был у нее. Похлопают они с мужем глазами перед людьми, посмеются над ней, законной женой, сельчане, особенно родственники, весь род Чайкунов, зато спасет Андрея от тюрьмы, сохранит семью.

О Лизиной чести Настя не очень пеклась. Что ей, девке этой! Слава богу, не лиманская, уедет в Херсон — как в воду канет. Еще и подарок получит.

И все же Насте не удалось избежать людей: кое-кто возился на огородах и провожал ее любопытными взглядами. Представлялось, что все шепчутся, увидев ее; потом встретилась знакомая продавщица из сельмага, доброжелательно кивнула — Настя, казалось, видела презрение в ее улыбке. Неподалеку от гостиницы остановилась.

Этот двухэтажный дом миновать она никак не могла. Именно от него шел спуск к хаткам на берегу лимана. Почему-то больше всего боялась встречи с Даниловной. И не подумала о том, что идет ведь к ее хате и Даниловна может оказаться дома. После того как совхоз построил гостиницу и Даниловна прикипела к ней, все как-то забыли, что у нее есть и своя хата.

За несколько десятков шагов до гостиницы Настя снова заколебалась. Однако оттуда никто не выходил, на бревнах тоже — никого. Наконец отважилась. Чуть пригнувшись, обошла гостиницу, прошмыгнула мимо бревен и стала спускаться по склону. Ей казалось, что никто ее не видит. И не заметила, что на балконе второго этажа стоит в пижаме немолодой седоватый мужчина и наблюдает за ней. Это был полковник в отставке Коваль.

Настя с горечью вспоминала свое знакомство с Лизой. Встретились случайно на пароходе. Потом как-то зашла к Лизе в гости — отдельная квартира понравилась ей, подумала, что в ванной можно хранить рыбу, если привезти в город для продажи. Когда станет туго с деньгами, купит в колхозе десяток килограммов — и в Херсон. Там за них хорошую цену можно взять.

Несколько раз так и делала. К Лизе приходили соседи и забирали рыбу. Потом Андрей это запретил.

Настя знала, что на отдых в Лиманское Лизу устроил Андрей… Боже, какую совершила глупость! Какая была доверчивая! Своими руками такое наделала!

Раньше Настя и впрямь ничего не подозревала, хотя ее беспокоили частые ночные отлучки мужа в Херсон. Женщина умная и волевая, она никогда не забывала, что у них с Андреем нет детей, и ей приходилось, сберегая семью, лавировать среди житейских скал.

Любила Андрея пылко и страстно; может, именно поэтому умела многое не замечать, сдерживать ревность, считая, что это лучше всяких ссор.

Настя уже проведывала Лизу, когда та подвернула ногу и жила еще в гостинице. Тогда принесла ей вишен из своего сада, поохали вместе; сказала, если что нужно, пусть передаст через Даниловну. Лиза не обращалась к ней, — видно, побаивалась. Да и Настя никогда никакой особенной дружбы с ней не водила.

Шла сейчас, будто ступала босиком по колкой стерне.

Вот и хатка Даниловны — маленькая, с черной, словно бы вспотевшей толевой крышей, которая оплывала каждое лето под горячим солнцем и понемногу сползала, будто немерная шляпа. И хатка тоже, казалось, иронически поглядывала на взволнованную молодую женщину. Настя шмыгнула из-под крутогора во дворик, и поэтому только одно подслеповатое окошко в боковой стене углядело ее.

Лиза читала книжку — лежала навзничь, держа забинтованную ногу на невысокой спинке кровати. У Насти кольнуло сердце, когда увидела соперницу в такой непринужденной позе.

— Добрый день, Лиза! А не рано сняли гипс?

— Он ослабел, стал как расхлябанный ботинок, я его снимаю и надеваю. Чтобы нога отдыхала.

Лиза поднялась, села на кровати, и коротенький халатик, распахнувшись, оголил длинные стройные ноги.

— И как… вам здесь? — Настя окинула взглядом неровные стены мазанки, нависший потолок, маленькие окошки, искала следы пребывания здесь Андрея. Потом, успокоившись, не слушая, что ответила Лиза, спросила: — Андрей не проведывал?.. Какой невнимательный… — И наигранно засмеялась.

Чувства ее были очень возбуждены. Нервы — натянуты. Лихорадочно думала о том, как же это случилось, что Андрей разлюбил ее и завел шашни с этой молодицей. Сравнивала себя с ней, ставила рядом и смотрела со стороны: она — высокая статная женщина с роскошной косой, со светлыми голубыми глазами, и Лиза — худая, с широкими, как у парня, плечами, длинными ногами и желтыми глазищами…

Что нашел в ней Андрей? Что ему не хватает, чего ищет в других женщинах?

Чувствовала себя оскорбленной. Кажется, не так было бы обидно, будь эта Лизка лучше ее. Разве что моложе…

Но и она, Настя, не старая. Бывает, нарядится, когда едет в Херсон или Белозерку, — не один мужчина засматривается…

Лишь Андрей, казалось, не замечает ее.

Были бы дети! Но ведь не ее вина. Сначала он не хотел, обращалась при нужде не к врачам, а к доморощенным спасителям. Они и наделали беду. Теперь и Андрей хочет ребенка… только…

— Андрей Степанович как-то заглянул, в первый или второй день, когда беда случилась, — Лиза показала рукой на ногу, оторвав Настю от ее горьких мыслей.

— Как с продуктами?

— Спасибо, Даниловна заботится.

И вдруг без всякого перехода Настя сказала:

— Андрея милиция допрашивала. Где был в субботу ночью… Он ездил в Херсон встречать каких-то людей. Но теперь не может их найти, чтобы они подтвердили. — Настя следила за реакцией Лизы. — Если никто не подтвердит, будут подозревать в убийстве. В журнале отмечено, что был на дежурстве.

— Ну, это можно установить, раз не дежурил.

— Где же тогда был целую ночь?

Лиза пожала плечами. Она продолжала сидеть, отставив больную ногу и опираясь на спинку кровати.

— Почему подозревать, если его там в ту ночь не было?! — сказала Лиза уверенно, и Настя почувствовала, что у Лизы есть основание так утверждать, она знает больше, чем говорит. — А когда… застрелили, в начале ночи или под утро?

Настя едва удержалась, чтобы не спросить: «А когда он в твоей постели вылеживался? — и сказать: — Вот тогда и убили Петра». Ничего не сказала, лишь голубые глаза ее потемнели, словно туча набежала: теперь она все знала!

Отчаяние охватило ее: хотелось плакать, драться, вцепиться в подлую голенастую Лизку, которая бесстыдно выставила ноги, выцарапать глазищи, и в то же время вынуждена была сдерживаться, потому что Андрей и все они теперь зависят от этой выдры. Муж все равно остается для нее дорогим и любимым, и она готова подчиниться судьбе — не первая и не последняя! — все понять, простить, со всем смириться, только миновала бы их эта беда и сняли бы обвинение, которое нависло над Андреем.