Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Однажды вечером, когда я сидел в конторе совхоза один, заходит покойный капитан в отставке Комышан Степан Андреевич, отец нынешнего рыбинспектора, и прямо говорит:

«У нас в колхозе не было толку, и при совхозе не будет порядка, если будем доверять и давать власть Чайкунам, Сидоренкам, Манькивским…»

«Почему так считаете?» — спрашиваю.

«Они раньше колхозом правили, как хотели, и нечистые на руку были. Умеют перед начальством выступить, а сами за пазухой камень держат…»

«А вы кем работаете?» — спрашиваю. Я еще тогда не всех людей знал.

«На разных работах. Теперь сеяльщик», — отвечает.

«Хотите должность повыше?»

«Я, — говорит, — не за должностью пришел, горько смотреть, что эта компания выделывает…»

Поблагодарил я фронтовика. Он мне потом помог во многом разобраться… Но вас, Дмитрий Иванович, интересует, конечно, Чайкун, — задумался директор. — Петро в начале нашего хозяйничания жил и работал здесь, в Лиманском. Именно в то время, о котором я рассказываю, где-то вскоре после визита Комышана, приходит ко мне скотник Христенко и говорит:

«Телки недосчитались. Милиция животину ищет, но не найдет, потому что завфермой Петро Чайкун договорился с двумя скотниками, отвели ее в Софиевку и продали за триста рублей».

Я решил обойтись без милиции. Вызвал Чайкуна, говорю:

«Ну вот что. Свидетелей тут нет. Телку, которую по вашему распоряжению продали в Софиевку, чтобы к вечеру вернули. И мне доложите».

Лицо его покрылось пятнами.

«Не приведете, отдам под суд».

На другой день утром заходит Петро Чайкун и говорит:

«Телка на месте».

Я, наивный, еще не зная взаимоотношений между местными жителями, рассказал по секрету эту историю бухгалтерше, которая, оказывается, дружила с кем-то из Комышанов.

В конце концов узнал участковый инспектор, и делу дали законный ход. Петро Чайкун получил три года и, отбыв наказание, переехал в Белозерку…

Директор прервал рассказ. Подъехал председатель рыбколхоза, и фелюга взяла курс на Красную хату.

Дмитрию Ивановичу сразу понравился прелестный уголок нетронутой природы в плавнях, куда его привезли. Он не скрывал этого, и ему предложили пожить здесь денек-другой. Лодочка, тишина зеленого царства, уловистые места, где клюют краснопер и тарань, — все было к его услугам.

Коваль понимал, что это Келеберда попросил в Херсоне начальника рыбинспекции проявить гостеприимство. Рыбинспектора окружили его искренней доброжелательностью, присущей этим людям, общество которых ограничено и редко обновляется.

Коваль проводил взглядом фелюгу с Самченко и Татарко. Судно уменьшалось на глазах, расплывалось в первых сумерках. Постоял еще немного на причале, всматриваясь в свинцовую воду лимана.

Плавни затихли. Наступили мгновения, когда на воду ложится последний отблеск дня и уплывает, сливаясь с рекой. Из кустов несмело, крадучись выползли тени. Было тихо, как обычно в момент, когда в природе устанавливается равновесие между прожитым сегодняшним и неизбежным завтрашним, когда день и ночь устают в своем противоборстве и на миг переводят дух. Дневная жизнь еще не уснула в плавнях, а ночная, с ее буйством страстей, пока еще таилась, выжидая полной темноты.

Коваль понимал, что остался здесь не ради красот плавней и чистого воздуха, — почему-то захотелось поближе познакомиться со здешними людьми и всей местной обстановкой. По профессиональной привычке, которая давно стала его второй натурой, он допускал, что убийца Петра Чайкуна мог оказаться и среди инспекторов, живших тут и в соседних селах — Софиевке, Станиславе, Кизимысе.

Конечно это было не больше чем предположение. Толчок для размышлений и поисков истины, к которой приходят, отрицая случайные и ошибочные версии. Вспомнилось, что великий Ньютон был принципиальным противником не подкрепленных фактами гипотез, даже в начале работы… А разве криминальный поиск не подобен поиску научной истины? Умозрительная гипотеза в науке ведет к другой, такой же неопределенной… И в расследовании преступления всякая начальная ошибочная мысль, если не подходить к ней критически, может потянуть за собой столь же ошибочную оценку обнаруженных позже фактов.

Размышляя об этом, Дмитрий Иванович представил себе сортировочную горку, откуда спускают вагоны и где формируют составы. Стоит составителям поездов ошибиться, пустить вагон не на тот путь, как, прицепленный к чужому эшелону, он отправится в ложном направлении. И чем дольше он станет двигаться, тем больше будет отдаляться от пункта назначения. Так же и самое малое отклонение от подлинной версии будет постепенно уводить от истины.

Однако в начале дознания, когда бывает еще слишком мало фактов и доказательств, Коваль допускал дерзновенность инспекторской и следовательской фантазии. Обычно истину находит тот, кто не боится рисковать и выдвигать версии, которые лишь на первый взгляд кажутся фантастическими.

Что же касается этих гостеприимных рыбинспекторов, то Дмитрий Иванович не то чтобы собирался кого-то из них обвинять, скорее хотел вычеркнуть их из любых своих версий.

Прислушиваясь к тихо плескавшейся в камышах воде, уже окутанной серой теменью, Коваль задумчиво постукивал пальцем по металлической загородке. И наконец отбросил все свои сомнения. Он не мог оставаться в стороне, пока зло оставалось ненаказанным. Нейтральной полосы для него никогда не существовало.

Дмитрий Иванович медленно двинулся с причала. В небольшом заливчике стояли лодки инспекторов, под акациями полыхал костер, освещая неровным светом людей и заросли. Браться за удочку было уже поздно, и Коваль не пошел за ней к нарядному двухэтажному домику лаборатории, куда его поселили в отдельной комнатке.

Кое-кого из тех, кто пристроился возле костра, Коваль уже знал. Районный инспектор Козак-Сирый стоял, подперев плечом акацию. Андрей Комышан сидел на бревне и длинным охотничьим ножом стругал палочку. Незнакомый Ковалю мужчина — по виду старше всех — в свете костра заканчивал собирать мотор. Еще один, в теплом авиаторском комбинезоне, так хорошо согревавшем в холодные ночи на воде, держал тоненький прутик, кончик которого шипел в костре, и задумчиво смотрел на огонь. Коренастый мужчина в поношенном костюме и в свитере что-то взволнованно рассказывал. В окружавшей тишине голос его гудел по всему островку, но Коваль улавливал лишь отдельные слова… Видимо, рассказывалось что-то интересное, все слушали внимательно, даже собиравший мотор рыбинспектор прислушивался и время от времени кивал рассказчику.

Дмитрий Иванович тоже подошел к компании. Андрей Комышан подвинулся на бревне, давая место. Рассказчик на секунду примолк и окинул Коваля взглядом, словно взвешивая, следует ли говорить дальше, и, решив, что можно, продолжал:

— Значит, поехал я со своим приятелем Семеном — техником из завода стеклотары — на вечерний клев. Не очень ловилось, опоздали, и решили заночевать на воде, чтобы на рассвете снова порыбачить. Стали на якорь метрах в десяти от берега и уснули. Около полуночи вдруг проснулись от сильного удара по лодке. Вскочили, очухались, но никого поблизости не было, только волна отходила от борта. Не могли понять, что случилось. Потом сообразили, что, видно, большущая рыба ударила хвостом по днищу. Успокоились и снова уснули…

Но это мелочь. Теперь слушайте, что было дальше. Рано утром, до восхода солнца, видим — идет самоходная баржа «Актюбинск». Радио на весь Днепр заливается. Эхо разносится, будто земля и небо поют. Вы же знаете, как хорошо и приятно у нас тут в июле и августе. Смотрим — баржа прет вроде бы прямо на лодку. Потом немного отворачивает к островку, где вечером отдыхали речники. Ну, думаем, или забыли что, или едут похмеляться. И уже на эту баржу и внимания особо не обращаем. Ловим рыбу.

Потом будто что-то меня толкнуло. Оглядываюсь. Самоходка уже в метрах сорока — пятидесяти. И вдруг выворачивают лево руля и — прямо на нас. А со мной пожилой приятель. Он как закричит: «Леня, я же плавать не умею!»

Я, правда, не очень испугался. Рядом на лавочке лежал острый нож. Мы им хлеб для приманки резали. Схватил и рубанул по веревке, на которой держался кормовой якорь. Баржа ткнулась в нашу лодку. Я подпрыгнул, вцепился за борт — есть там такое обрамление. Смотрю — мой напарник руками и ногами отталкивается от баржи, и мы благополучно проходим под ее бортом. Капитан или дежурный механик — не знаю, кто там был наверху, — стоит себе за рулем, смеется, аж зубами сверкает, рад, что напугал нас. Ну, вижу, с Семеном все в порядке, лодка наша цела, и с высоты прыгаю в нее. Нас уже подтянуло под корму самоходки, немного лбом стукнулся, но все более или менее обошлось. Ну что за люди на свете! Этот капитан или дежурный, не знаю, кто он там, даже хода не убавил. До сих пор помню, как он ехидно скалил зубы. А когда назад оттянуло нас, то уже не видел его рожи. Он даже не обернулся, чтобы посмотреть, живы мы или нет… Ну что за люди бывают! — повторил рассказчик.

13
{"b":"116662","o":1}