Однажды, когда Нина Андреевна спросила его об этом, он улыбнулся и сказал: «Дураку неоконченную работу не показывают. Вот закончит товарищ художник свое дело, тогда и видно будет».

Когда картина была уже почти готова, Петров спросил Сосновского:

— А вы ее и выставлять будете?

— Если вы и Нина Андреевна не возражаете. Это, пожалуй, лучшее из того, что я написал.

— Пожалуйста, работа-то ваша, — сказал Петров.

— Спасибо. Но я ее не продам. Сколько бы ни предложили. Это полотно принадлежит не мне, а Нине Андреевне. Она вдохновила меня. И после выставки я подарю картину ей, то есть вам…

У Коваля не было ни возможностей, ни убедительных данных, а главное — официальных прав для того, чтобы теперь, после суда, установившего виновность Сосновского и определившего ему меру наказания, снова возвратиться к делу об убийстве гражданки Петровой. Но после встречи с управляющим на даче и на рыбалке подполковник явственно ощутил: его беспокойство и неудовлетворенность расследованием дела усилились. И причиной этого не могла быть, конечно, одна только жалость к талантливому человеку — художнику Сосновскому.

…Коваль попросил отдел ГАИ под каким-нибудь благовидным предлогом вызвать водителя управляющего трестом «Артезианстрой». И словно случайно заглянул в кабинет автоинспектора именно тогда, когда там находился Костя, который с обычным для него хмурым видом односложно отвечал на вопросы капитана, придирчиво разглядывавшего его права.

Увидев подполковника, Костя встал и поздоровался.

— Здравствуйте, здравствуйте! — дружелюбно отозвался Коваль. — В гости к нам?

На лице водителя появилось удивление: всем известно, что сюда в гости не ходят. Но он промолчал.

Коваль вопросительно посмотрел на инспектора.

— Проверка документов, товарищ подполковник, — объяснил тот. — Ничего особенного.

Капитан быстро просмотрел удостоверение Кости, сверил его с какой-то учетной карточкой и сказал:

— Ну, вот и все. Только к документам аккуратнее относиться надо. А то совсем замусолили.

Коваль присел возле стола. Автоинспектор не спешил возвращать шоферу права.

Подполковник уже знал, что на рыбалке Петров рассказывал не о Косте: биография у Кости совсем другая, чем у того, кого управляющий назвал Андреем.

— Верните товарищу документы, — сказал Коваль капитану.

— Можно идти? — спросил Костя.

— Одну минуточку, — обратился к нему подполковник. — Воспользуюсь случаем. Скажите, пожалуйста, не приходилось ли вам куда-нибудь возить Нину Андреевну одну, без мужа?

Водитель какое-то время сосредоточенно смотрел на Коваля.

— Нет, — ответил он наконец. — Только с Иваном Васильевичем… — Он подумал еще секунду и повторил: — Нет, не припоминаю.

— На дачу, например, в Березовое?

Костя отрицательно покачал головой.

— А по городу? В магазин… На рынок… Ведь домашней работницы у них не было. Нина Андреевна покупала все сама?..

— Да, — кивнул Костя. — Сама. Но рынок-то рядом. Три остановки на трамвае. Трамваем и ездила.

— А оттуда, с полными руками, — тоже?

Костя не ответил.

— Не жалел, значит, Иван Васильевич свою жену? — заметил Коваль.

— Не знаю… Характер у Ивана Васильевича, конечно, не очень-то нежный. Но все тяжелое им домой привозили. Картошку, другие овощи, фрукты, арбузы и прочее. Да и сама Нина Андреевна разъезжать не любила. Не так, как другие жены начальников — только бы целый день машину служебную гонять.

— Понятно, — вздохнул Коваль. Ответы Кости развеяли те догадки, которые внезапно появились у него на рыбалке.

В тот же день, заново просматривая показания свидетеля на начальной стадии расследования, когда, кроме главной, существовали и другие версии убийства, Коваль обратил внимание на заявление, которое тогда, в мае, показалось абсурдным и ему, и Тищенко.

Один из жителей поселка Березовое показывал, что семнадцатого мая после двенадцати часов дня он видел, как из вагона пригородного поезда вышел Петров и направился к своей даче. Свидетель настаивал на своих показаниях, подчеркивая, что он еще удивился, увидев в руке управляющего старую плетеную корзинку, обшитую поверху материей. Видел он Петрова всего несколько секунд, потому что, выйдя из вагона, управляющий затерялся в толпе на платформе.

Подполковник проверил тогда расписание поездов. С пятнадцатого мая по летнему расписанию на полустанок Березовое электричка приходила в двенадцать часов двадцать минут. Но в двенадцать часов двадцать минут семнадцатого мая Иван Васильевич Петров проводил совещание у себя в тресте и там было более тридцати человек!

Алиби Петрова было доказано полностью. Не мог ведь один и тот же человек в одно и то же время проводить совещание в городе и выходить из вагона поезда в Березовом. И заявление свидетеля не было принято во внимание. Возможно, он перепутал дату или просто-напросто обознался и принял за Петрова какого-то другого человека.

Коваль перечитывал это заявление снова и снова. Смешно было подвергать сомнению алиби Петрова, но почему же все-таки свидетель уверенно настаивал на том, что видел его?

Подполковник решил еще раз пригласить к себе свидетеля.

…Сухонький, не по летам подвижной старичок с блестящими черными глазами-пуговками повторил свои показания: видел Петрова на платформе в Березовом тогда-то и во столько-то.

«Черт побери! — подумал подполковник. — Не призрак ли Петрова видел старик? А может быть, действительно человека, похожего на Петрова? Его двойника?»

И чем больше думал об этом Коваль, тем все сильнее начинала овладевать им мысль, что в деле об убийстве Нины Андреевны, кроме Сосновского и Петрова, должно быть еще одно действующее лицо. Кто-то третий!

Но кто же он и какова его роль?

— Каким показался вам в тот день Петров? — спросил подполковник свидетеля.

Старичок не понял вопроса.

— Не показалось ли вам что-нибудь необычным в облике Петрова, кроме старой плетеной корзины?

— Вроде бы нет…

— А может, все-таки это был не Петров?

— Да нет, Петров!

— Он был весел, спокоен или расстроен? Спешил или нет? Как был одет?

— Как одеты, говорите?.. — медленно переспросил старичок. — Так себе, плохо были одеты. Старый черный костюм… темная рубашка… И не расстроены, только вроде бы усталые какие-то… Я еще подумал: постарели управляющий. Хотя видел-то я их в лицо секунду какую-то…

— Почему же вы уверяете, что это был именно Петров, если видели его в лицо всего секунду?

— Я по походке их знаю. Идут, точно подпрыгивают. Я у дороги живу и люблю на прохожих смотреть. Управляющий, если не машиной подъезжают, то всегда мимо меня идут. У каждого человека походка своя: один уточкой плывет, другой, как журавль, вышагивает, третий бочком или вразвалочку, а управляющий только так — чуть-чуть пританцовывая. — И старичок встал, пытаясь изобразить походку Петрова. — Показалось мне, что постарели они. Давненько не видел. Зимой да весной нету их, до самых майских праздников на даче не показываются. И спина у них вроде бы за зиму ссутулилась. И вот еще, вспомнил! — обрадовался старичок. — На голове-то у них не шляпа была, как всегда, а кепка! И подумал я: начальник-то какой, большой человек, а вот приехали, наверно, своими руками дачу в порядок привести после зимы, подремонтировать…

Отпустив свидетеля, Коваль спрятал документы в сейф и поехал в «Артезианстрой».

Новое здание треста, находившееся почти в центре города, встретило его внушительной вывеской, золотые буквы которой сверкали на солнце и слепили глаза.

Коваль уже бывал здесь, и сейчас, как и в прошлый раз, на него произвела приятное впечатление деловая тишина. Даже арифмометры и пишущие машинки, казалось, стрекотали как-то приглушенно.

И в прошлый раз, и сейчас Коваль не мог избавиться от ощущения, что попал в идеально организованный мир, где царят железный порядок и безукоризненная четкость и где все покоряется единой воле.