Стоя посреди вигвама, Никки будто остолбенела и совсем не сразу смогла подойти на одеревеневших ногах к скамье и присесть. Несколько долгих минут она пребывала в крайнем изумлении, стараясь осмыслить тот факт, что она только что познакомилась со своей прародительницей, жившей на земле семь поколений назад! И прародительнице этой сегодня — не больше тридцати пяти! Да эта стройная, красивая женщина была старше ее самой лет на пять, не больше.
И если уж Никки была так потрясена, что было бы с Конах, узнай она, с кем только что беседовала. Какие слова тут найдешь, чтобы объяснить ей все это? Да и глупо, сказав этой женщине безумную фразу: «Ах, знаете, ведь я ваша прапрапрапрапраправнучка!», ожидать, что та поверит тебе, а не примет за буйнопомешанную!
Ох, а как бы хорошо было! Почему, в самом деле, не сказать ей? Обрести хоть одну родственную душу в этом чужом мире, чужом времени, а иной исторической эре. Обрести кого-то еще, кроме Сильвера Торна. Обрести человека, с которым тебя связывают кровные узы, почувствовать, что ты не безродная, что о тебе по-родственному заботятся и опекают тебя, что есть кто-то, кто может погладить тебя по головке, ибо мужчина, с которым у тебя интимная связь, всего этого дать тебе не может. Одна мысль, что она никогда не вернется в родное двадцатое столетие, приводила ее в уныние. И ей как никогда требовалась родственная поддержка здесь, в этом мире, где она чувствует себя такой потерянной и одинокой.
Три дня спустя Никки все еще не наоралась храбрости сказать Конах о своем родстве с ней. Конах и другие женщины племени приняли Никки в свою среду, хотя было ясно, что всерьез они ее не принимают, считая неспособной проявить умение в каждодневных женских делах. По большей части они прощали ей никчемность и неловкость — особенно из-за фиолетовых глаз, подтверждающих ее несомненную принадлежность к белой расе — и все же старались научить многому из того, что нужно знать жене индейца.
Теперь она умела разводить огонь и печь эти маленькие хлебцы, какими потчевал ее Серебряный Шип в первую ночь их знакомства. Правда, когда «кто не видел, Никки ухитрялась воспользоваться услугами зажигалки, воспламеняя с ее помощью сосновые щепочки; но в общем, как человек, привыкший разогревать готовую пищу в микроволновой печи, в стряпне на костре она достигла несомненных успехов.
Другое блаженство — местный способ принимать ванну, роль которой здесь исполнял маленький речной заливчик. Волосы Никки, ее тело и одежда — все это, наконец, очистилось от пыли и грязи. Особенно она была благодарна местным женщинам за то, что они дали ей какое-то растение, прекрасно заменяющее мыло и зубную пасту. В первый же день Никки, хоть и с большим трудом, удалось расчесать волосы, и теперь они приобрели прежний блеск и ровно свисали за спину. Конах даже подровняла ей кончики, не переставая восхищаться маникюрными ножницами, извлеченными Никки из рюкзака.
Особенно трудно оказалось для Никки держать язык за зубами, когда она встретилась с остальными членами семьи Конах. Прародительница была замужем и имела тройку маленьких детей, двух мальчиков и одну девочку — тоже прабабушку Никки с главной ветви ее родословного древа. Матушка Конах со старшими детьми — братом и сестрой Конах — обитала в другом селении, расположенном немного севернее. Но младшая сестра Конах — Меласса, жила здесь же, в Вапаке. Меласса, чье имя значило Черная Патока, тоже имела мужа и сына и была беременна вторым ребенком.
Познакомившись со всеми и сразу же проникшись к ним родственной приязнью, Никки томилась желанием открыть им свою кровную принадлежность к семье. Останавливало лишь опасение, что они сочтут ее сумасшедшей и начнут сторониться.
Прошло несколько дней, которые Никки провела возле Конах, и вот ей, наконец, дозволили сидеть рядом с Серебряным Шипом, в его больничном покое. Хотя он все еще был без сознания, его лихорадка, продолжавшаяся три дня и три ночи унялась. Теперь он спокойно спал, перестав бредить и метаться, и мог проснуться в любую минуту, Никки с нетерпением ждала этого момента.
Лечение заключалось в том, что рану очистили и предохранили от инфекции, пулю удалили. Благодаря частой перемене бинтов и действию лекарственных средств, применяемых индейцами, явились первые признаки выздоровления, и ранение, как надеялись целители племени, не должно было оставить тяжелых последствий… Уже за одно это Никки испытывала к собратьям своего мужа вечную признательность. Больше всего она опасалась гангрены, которая, если даже и удается спасти человека от смерти, наносит его здоровью непоправимый ущерб.
Сейчас, сидя здесь, Никки вдруг осознала, что в эти последние дни, пока она страстно молилась о выздоровлении Сильвера Торна, ее чувства к этому человеку заметно переменились. То, что начиналось враждой, быстро переродилось в нечто иное, властно захватившее все ее чувства. Теперь она не просто уважала его и восхищалась им, а поняла, что их связывало нечто более глубокое и человечное, чем плотское влечение друг к другу, хотя и оно играло не последнюю роль в их отношениях.
Она вспомнила, что опасаться его перестала в конце первого дня, проведенного с ним, и страх прошел именно тогда, когда она, будто какая-то сексуально озабоченная старая дева, совершенно неожиданно для себя покорилась ему, упав в его сильные объятия. Дьявольски красивый, брал он все же не красотой, а невероятной силой обаяния.
Уже к вечеру второго дня она должна была признать, что он, не свихнувшийся лунатик, а действительно сцапал ее в будущем и переволок к себе, свой 1813 год. Но теперь она испытывала не просто чувство безопасности, возникавшее от одного его присутствия, и не просто восторг перед его странными и загадочными способностями… Нет, даже знание того, что он один способен вернуть ее домой, в ее собственное время, не было главным, хотя, умри он, она застряла бы здесь навсегда, в полном одиночестве непонимания и неприятия.
Так что же это, как не любовь?
Оглядываясь назад, Никки с удивлением спрашивала себя, с какого момента ее чувства начали претерпевать подобную метаморфозу? Не с того ли самого, когда он сообщил ей, что она понесла его дитя? Вопреки тому, что разумом она не могла до конца принять это, тем более что и признаки беременности отсутствовали, она, возможно благодаря голубому иероглифу, все еще не исчезнувшему с живота, чувствовала, что так оно и есть. Впрочем, люди всегда верят в то, во что хотят верить. Ребенок — удивительный и драгоценный дар, потому она страстно желала, чтобы его зачатие оказалось правдой. Ведь это будет ее, ее ребенок!
И еще. Если бы она специально искала своему младенцу идеального отца, то лучше Серебряного Шипа и найти нельзя, в этом она ни минуты не сомневалась. Он, такой сильный и властный, способен быть трогательно заботливым, нежным и внимательным. Он владел магическими силами, одна мысль о которых приводила ее в трепет, а что уж говорить о его физическом совершенстве, гармоничном и естественном, которого не добиться ни одному культуристу, сколько бы тот ни таскал свое железо, ибо, чем больше он таскает его, тем дальше уходит от неповторимой гармоничности самой природы. Нет, Никки не могла смотреть на своего мужа без восхищения. Большинство мужчин, знакомых ей раньше, в своем стремлении быть сильными являли скорее какую-то ущербность, какое-то подспудное ощущение слабости, нежели подлинное ощущение собственной силы. Оттого любое проявление нежности, почитаемое ими за слабость, не считали возможным для себя.
Не то — Серебряный Шип. Мало того, что он обладал многими прекрасными качествами, он еще не боялся быть нежным, а это было самым главным, пожалуй, что Никки мечтала обрести в мужчине. Достаточно сильный, чтобы позволить себе нежность. Умный и терпеливый — насколько это возможно со столь взбалмошным существом, как она — заботливый, надежный, невероятно красивый и с великолепным чувством юмора. Масса восхитительных качеств. К тому же он явно любовался ею, она была интересна ему, что подтверждалось самим выбором, который он сделал в ее пользу, много лет, до их встречи прожив в одиночестве. Взять хоть эпизод ее падения с лодки, он не только не думал о ней как о существе, способном тупо пойти ко дну, он понимал ее и понимал, что она находит все это забавным приключением, а потому не бросился сломя голову вытаскивать ее на берег. Совершенно очевидно, что он восхищается ее умом и поведением не меньше, чем телом. Он по-настоящему мудрый человек, что не часто встречается среди мужчин, и все это не может не вызывать уважения к нему.
