И, как будто мало было того, что произошло, мерзкое настроение Джейка ухудшилось еще больше, когда он обнаружил, что одна из пуль попала в седло, глубоко пропоров кожу. Неудивительно, что его конь так взбрыкнул! В общем, выдался злосчастный день, и нет никаких надежд, что другие будут лучше, пока они не поймают виновников и не покончат с этими несчастьями раз и навсегда.

Спустя несколько дней с сортировкой скота было покончено, и отобранные головы сбиты в стадо. Ожидая, что если неприятности должны произойти, то произойдут сейчас, Джейк в ночь перед отправкой стада удвоил охрану. Возможно, благодаря такой предосторожности или потому, что тот, кто устраивал все эти гадости, не рискнул напасть при таком количестве вооруженных и готовых отразить атаку погонщиков, ночь прошла мирно. Двухдневный перегон начался ранним утром следующего дня.

Клубы пыли поднялись в воздухе, когда стадо двинулось к Санта-Фе. На многие мили вокруг раздавалось громкое мычание. Весь день с краткими перерывами погонщики объезжали гурт, непрерывно подгоняя к основному стаду убегающих в сторону. Как всегда, были и отстающие, которых приходилось все время понукать, и такие, от которых пошла поговорка «упрям, как бык». И хотя в массе своей они подтверждали мнение о себе как о «тупых, но смирных тварях», как обычно, нашлась парочка быков, которых иначе как подлыми не назовешь.

Так как большинство владений теперь было почти целиком огорожены, оказалось легче, чем раньше, гнать стадо по главным дорогам и через город. Джейка тревожило, что маршрут этот предсказуемый, всем известный, но зато он был самым удобным и самым коротким. Когда они добрались до Санта-Фе, погонщикам пришлось изрядно потрудиться, чтобы стадо не разбрелось в боковые улицы, не прорывалось на тротуары и к витринам магазинов.

Для жителей города и владельцев магазинов такое зрелище было привычным, характерным для лета и осени. Так что, когда проходил слух, что очередное стадо на подходе к городу, они просто убирались с улицы и пережидали, пока оно не пройдет. Женщины хватали детей, чтобы с ними ничего не случилось, старики собирались в цирюльнях или в вестибюле гостиницы посмотреть на перегон, а владельцы магазинов заносили внутрь помещения выставленные снаружи товары.

Хотя почти все старались укрыться в домах от шума и пыли, прогон скота становился сигналом для девиц из веселых заведений, расположенных по главной дороге. Они надевали самые соблазнительные наряды и свешивались из окон и балконов, окликая и зазывая проходящих ковбоев.

Зная, что гуртовщики, сдав скот, пройдут той же дорогой обратно, но уже с полными карманами денег, эти дамы использовали любую возможность поддержать свое дело, демонстрируя свои соблазны.

Как ни заняты были ковбои поддержанием порядка в стаде, они находили время повосхищаться «вечерними голубками», перекрикиваясь и пересмеиваясь с самыми известными своими любимицами. Перекрывая дикий шум сотен копыт, слышались крики: «Согрей постельку, Салли!», «Попрактикуйся надувать губки, сладкая!», «Готовь воду для мытья и бутылку, чтоб ждали!»

Ночлег устроили в двух милях к югу от города.

Еще одна ночь и большая часть следующего дня – и перегон этого года будет закончен. Джейк дождаться не мог его завершения. Поскольку большинство людей сопровождали стадо, охранять «Ленивое Би» осталось только несколько человек, и это очень его тревожило. Сейчас наступил самый удобный момент, золотая возможность для того, кто хотел напасть на ранчо. Если бы еще Тори лучше умела себя защищать, если б она не оказалась такой бездарной ученицей на тех уроках по стрельбе, которые он ей давал! За ужином из говядины с бобами, поглядывая на Блейка, сидевшего с озабоченным лицом, он понимал, что друг его тоже беспокоится.

А дома на ранчо женщины были слишком заняты, чтобы волноваться, как там дела у их мужчин. Не успела опуститься ночь, как началось. Неизвестно откуда на ранчо налетела банда дико завывающих индейцев. Они скакали на своих пони вокруг зданий ранчо, размахивая факелами и стреляя во все кругом. Пули разбивали окна, осыпая фонтанами осколков комнаты. Мужчины, оставленные для охраны ранчо, быстро ответили индейцам огнем своих ружей, а женщины внутри дома поспешили запереть двери и разыскать оружие, чтоб защитить себя. Служанки визжали от ужаса, выстрелы раздавались повсюду, мужчины перекрикивались, дикари завывали. Полное светопреставление.

Бедная Анна, обезумев от страха, прижала к себе маленькую Алиту и вопила: «Индейцы! Индейцы!»

Сидя на полу под окном, Мегэн заряжала ружье. Услышав ее вопли, она фыркнула:

– Как же, индейцы! Бабушкина задница, а не индейцы! Эти их «иахухуу» так же похожи на индейский клич, как я на индейку! – Она окликнула Розу: – Погаси лампы! Мы без того хорошие мишени!

Перекинув Тори заряженное ружье, Мегэн велела:

– Делай все в точности так, как я тебя учила.

Прицелься и стреляй. Кармен, как ты считаешь, вы с Розой сможете перезаряжать для нас ружья?

Кармен кивнула и присела на корточки подле дочери, глаза ее были полны страха.

– Мегэн, почему ты сказала, что эти налетчики не индейцы?

– Во-первых, у них на лошадях хорошо сделанные седла, у большинства на ногах не мокасины, а сапоги. Кроме того, мы же знаем, что сейчас почти все племена живут в резервациях. А те, кто там не живет, еле ноги волочат от голода и нищеты, даже если собираются в банды. А эти голодными и ободранными не выглядят. Так что, по-моему, это не индейцы. Те индейцы, которых я видела, выглядели ненастными дикарями, чего про наших налетчиков не скажешь.

Без лишнего шума Мегэн пристроила заряженное ружье на подоконник, тщательно прицелилась и выстрелила. Один из так называемых индейцев свалился на землю. У соседнего окна Тори высунула наружу дуло своего ружья, но не могла заставить себя спустить курок.

– Пальни из этой проклятой штуки, Тори! – заорала на нее Мегэн. – Сейчас не решишься, через час ни тебя, ни твоего ребенка не будет в живых!

– Не могу! – взвыла Тори. – Не могу я пролить кровь человеческого существа!

– Зато они, не задумываясь, прольют твою! Если тебя это так волнует, думай о них как о движущихся мишенях. Думай о них как о ядовитых змеях, они такие и есть, но только стреляй без промаха!

Собрав всю свою храбрость и попросив у Всевышнего прощения, Тори подчинилась Мегэн. Снова и снова прицеливаясь и стреляя, она повторяла себе, что делает это ради жизни своего еще не родившегося ребенка. Каждый раз, спуская курок, она закрывала глаза, не желая видеть, попала в цель или нет, ранила ли или даже убила кого-то. Как она ни старалась оставаться в неведении, ясно было, что по крайней мере в двоих она попала, потому что Мегэн при этом выкрикивала:

– Хороший выстрел, Тори! Давай еще раз!

– Боже мой! Они поджигают конюшню! Тори увидела, как швырнули факел в конюшню и как сразу же оттуда повалил густой дым. Ее затошнило при мысли о находящихся там лошадях и олененке, но ничего нельзя было поделать. Сначала надо было отогнать атакующих. Рядом с ней Мегэн снова выстрелила, и Тори заставила себя тоже нажать курок.

С облегчением она заметила, как один из работников сумел добежать до конюшни, и в ту минуту, когда языки пламени взметнулись вверх, наружу стали вырываться отчаянно ржущие лошади. Он освободил их из стойл.

Затем так же внезапно, как начался, налет закончился. Во дворе клубился дым, не давая ничего увидеть, но они все-таки различили, как оставшиеся в живых налетчики быстро подобрали своих подстреленных товарищей и ускакали. Стрельба и завывания стихли. Они исчезли!

Осторожно, с ружьями наготове, Тори и Мегэн выбрались из дома, еще не вполне уверенные, что бандиты действительно уехали, а не выжидают, чтобы кто-то беспечно подставился под выстрелы. Они увидели, как Джилл и другие работники медленно вышли из своих укрытий. Затем все вдруг забегали. Мегэн и Тори стали к помпе около конюшни, а мужчины начали передавать ведра по цепочке. Дым разъедал глаза, слезы лились по лицу, руки болели, спины, протестуя, стонали, но все продолжали работать. Наконец Роза и Анна сменили Мегэн и Тори. Кармен, которой еще было запрещено утомляться, держала за руку Алиту и наблюдала, как остальные борются с огнем.