Его ночные кошмары почти всегда были одни и те же.

Ему никогда не снились пытки как таковые.

Ему снились перерывы между ними – снилось ожидание им следующей пытки. Он никогда точно не знал, когда это снова случится, но ему было известно, как это будет. Его мучители всегда заранее и в живописных деталях описывали, что с ним сделают. И он испытывал искушение – ужасное, почти невыносимое искушение дать им то, чего они хотели, сдать Кита, предать свою страну и ее союзников, чтобы его избавили, наконец, от мук и дали умереть.

– Нет. – Он разговаривал не с ними. Сид говорил с ним – со своим искушением. – Нет. Нет! Нет!

Он не хотел кричать. И отчаянно старался этого не делать. Он никогда не кричал во время пыток. Он не доставил бы им такого удовольствия. Но даже в перерывах они бы услышали, и поэтому он старался не кричать и тогда. Но иногда…

– Не-е-е-е-ет!

Как обычно, Сид проснулся от собственного крика. Напряженно сел в кровати, обливаясь потом, отбросил одеяла, но, вылезая из кровати, все равно запутался в них, потому что откинул их правой рукой, и начал ловить воздух ртом, подобно утопающему.

Почти сразу он почувствовал, как Энн, сидя на своей стороне кровати, дотронулась до него, хотя он находился довольно далеко от нее. Большая часть его существа все еще была захвачена кошмаром, и из своего опыта Сид уже знал, что так будет продолжаться еще некоторое время. Его тело и мозг были слишком отравлены прошлым, чтобы сразу вернуться в реальность или хотя бы вести себя с обычной обходительностью.

– Убирайся! – сказал он Энн. – Убирайся отсюда.

– Сиднем…

– Убирайся!

– Сиднем…

Энн тоже выбралась из постели и уже огибала ее, чтобы подойти к нему. Сид бы набросился на нее, если бы у него была для этого правая рука.

Кто-то постучал, а вернее, заколотил в дверь.

– Сид? – Это был голос Кита. – Сид? Энн? Можно мне войти?

Энн развернулась и направилась к двери, которая открылась за мгновение до того, как она к ней подошла.

– Сид? – снова позвал Кит. – У тебя опять кошмары? Позволь мне помочь. Энн…

– Уходите! Убирайтесь отсюда!

Он все еще срывался на крик. Скоро начнется дрожь. Больше всего он ненавидел эту свою слабость. Не хотел, чтобы кто-нибудь видел его таким.

– Энн, – опять произнес Кит тоном военного офицера, так хорошо знакомым Сиду. – Идите с Лорен. Мать тоже здесь. Идите с ними. Я позабочусь о нем.

– Уходите! Все!

– Ему приснился кошмар, – мягко, но уверенно сказала Энн. – Я позабочусь о нем, Кит, спасибо.

– Но…

– Он мой муж. И хочет побыть один. Возвращайтесь в свою постель. Все будет в порядке. Я присмотрю за ним.

И, закрыв дверь, она осталась наедине с Сидом.

Он начал дрожать. Казалось, каждая клеточка его тела вздрагивала. Все, что он мог сделать – это ухватиться за столбик кровати, крепко сжать его и стиснуть зубы, пока его дыхание с шумом вырывалось из легких.

– Сядь, – через какое-то время мягко сказала Энн, одной рукой касаясь его руки, а другой – обнимая его сзади за талию.

Когда он сел, то обнаружил под собой стул. Одеяло с кровати было обернуто вокруг его шеи и плеч, и Сид почувствовал себя окутанным его мягким теплом. Энн, должно быть, опустилась на пол перед ним. Положила голову ему на колени, и обвила руками его талию.

Она не шевелилась и не произносила ни слова, и когда он дрожал, обливаясь потом, и когда, наконец, почувствовал уют теплого одеяла, тяжесть ее головы на своих коленях и руки, обнимающие его.

Мать, отец, Джером, его различные сиделки, его камердинер до переезда в Уэльс – все они пробовали разговаривать с ним после кошмаров, но этим только загоняли его страхи еще глубже.

Сид ценил молчание Энн больше, чем мог бы выразить словами, а ее присутствие больше, чем сам ожидал.

– Мне так жаль, – наконец выговорил он.

Его рука была под одеялом. Если бы она была свободна, то он коснулся бы головы Энн. Но тут она подняла голову и посмотрела на него. И в слабом лунном свете, струящемся из окна, показалась Сиду прекрасней, чем когда бы то ни было.

– Мне тоже, – ответила Энн. – О, Сиднем, дорогой, мне так жаль! Ты хочешь поговорить об этом?

– О Боже, нет! – воскликнул он. – Прости, Энн, но нет. Это мои собственные демоны, которые, кажется, всегда будут преследовать меня. Нельзя пройти через что-то подобное и полагать, что шрамы останутся лишь на теле. Как и тело, моя душа тоже искалечена. Я смирился с этим. Кошмары уже не такие частые, как раньше, а когда они все же появляются, я, вроде бы, справляюсь с ними гораздо быстрее. Но я сожалею о страданиях, которые причинил тебе сегодня, и которые тебе придется еще пережить в будущем.

– Сиднем, – сказала Энн, и он почувствовал ее руки на своих бедрах, – я вышла за тебя замуж. За всего тебя. Я знаю, что не могу разделить с тобой эту боль, но ты не должен пытаться оградить меня от этого или умерить мои переживания. Я расстроюсь, если ты так поступишь. Мы были друзьями почти с самого начала нашего знакомства, разве не так? Но теперь мы больше чем друзья, несмотря на шаткое начало нашего брака. Мы – муж и жена. Мы… любовники.

Они были близки лишь однажды. Но успели зародить жизнь в ее чреве, и теперь были связаны навсегда. Он не мог заставить себя жалеть о произошедшем, хотя видел ее страдания и чувствовал свою вину за то, что вырвал ее из привычной среды и увез от людей, которых она любила. Ему стоило позаботиться о ее поддержке в последние два дня, вместо того, чтобы спорить с ней и нагружать своей болью.

Сид опустил одеяло и погладил пальцами ее руку.

– Наверное, я тщеславный и самовлюбленный человек, – сказал он. – Мне претит мысль о том, что ты стала свидетелем моей слабости.

– Полагаю, что ты, Сиднем Батлер, вероятно, последний человек, кого я назвала бы слабым.

Он улыбнулся.

– Эндрю сказал правду? Твою руку действительно ампутировал военный хирург?

– Да, британский хирург. После того, как Кит и группа испанских партизан спасли меня. А вот спасти руку оказалось невозможно.

– Сиднем, я хочу видеть тебя.

Не понять, что она имела в виду, было невозможно.

Он не снимал рубашку и бриджи в кровати, даже если ложился, когда Энн уже спала.

Он покачал головой.

– Мне это нужно, – сказала она.

Сид знал, что это было неизбежно, если они не собирались прожить всю жизнь раздельно, соблюдая обет воздержания, что он находил гораздо более мучительным, чем одиночество. Рано или поздно Энн должна была увидеть его.

Он бы только хотел, чтобы это произошло позже. Он так устал…

Но она не стала дожидаться разрешения. Поднявшись на ноги, Энн зажгла единственную свечу на маленьком столике около кровати. Затем снова опустилась перед ним на колени и, откинув одеяло, вытянула его рубашку из-за пояса бриджей. С его стороны было бы грубо не поднять руку, чтобы она могла стянуть рубашку через голову.

Сид не закрыл свой глаз. Он наблюдал за ней.

Хирург ампутировал ему руку несколькими дюймами ниже плеча. Поскольку сражений в то время уже давно не было, и хирург не торопился к другим раненым, ожидавшим своей очереди лечь под нож, то он наложил хороший, аккуратный шов. Культя не была ужасной, как это часто бывает при ампутациях.

– Знаешь, у меня все еще есть рука, – с кривой усмешкой сказал он. – И кисть. В моем сознании они все еще на месте и очень реальны. Я могу чувствовать их. Иногда они чешутся. Я почти могу пользоваться своей кистью. Но ни того, ни другого у меня нет, как видишь.

Но она увидела не только его культю. Вся правая сторона его тела была багрово-фиолетовой от ожогов, на их фоне ярко выделялись мертвенно бледные перекрещивающиеся шрамы от старых ран. Они покрывали весь бок и ногу до колена.

Энн положила руку на его обнаженное тело выше пояса бриджей.