— Герр группенфюрер, а в чем прикол? — спросил Волли. — Все эти храмы, они как братья близнецы, — пояснил он, — не вижу разницы.

— А ты видел большую разницу среди лютеран, католиков, баптистов, православных? Крест, святые, иконы…

— Так это же разные ветви христианства! — воскликнул Волли. — У них одни и те же корни.

— Здесь то же самое — общие корни! А если посмотреть еще шире, охватить все без исключения религии, можно сделать вывод: корни едины! То есть все они произошли из одного источника…

— Который мы ищем? Шамбалу? Или Агарти?

— Называй, как хочешь: Шамбала, Агарти, Авалон, Китеж-град, Асгард, смысл не изменится. Все это… Интересная деталь, — неожиданно сменил тему разговора группенфюрер, рассматривая центральную фигуру Будды, — такого я еще не встречал…

— Что за деталь? — поинтересовался Волли.

— Смотри, в руках Будды два круглых опахала на длинных ручках…

— Вот эти, плетеные, со свастиками посередке?

— Они… Тонкая работа, золотое плетение…

— Так они золотые?

— Скорее всего, — подтвердил Виллигут, — я не думаю, что в священном храме опустятся до позолоты.

Волли заскочил сидящему Будде на колени и дотянулся до одного из опахал.

— Здесь по ободу свастики еще камни вставлены, — сообщил он группенфюреру. — Я, конечно, не ювелир, но брильянты от дешевой бижутерии отличить сумею!

— И свастики на опахалах разносторонние, — продолжал размышлять Виллигут. — Нужно будет поинтересоваться у проводника, что сие означает. Думаю, что в этом есть какой-то тайный смысл.

— Так может мы их того, с собой заберем? Зачем добру пропадать?

— Обязательно заберем! — согласно кивнул группенфюрер. — Только для начала покажем монаху. Да и разбирать эту конструкцию нужно аккуратненько — слишком тонкая работа! Настоящий мастер делал.

Больше ничего интересного в храме обнаружить не удалось. Зато в подвале жилого барака исследователи наткнулись на небольшую библиотеку — более сотни древних манускриптов. Развернув первый манускрипт, Виллигут пришел в неописуемый восторг. Сутре, которую он держал в руках, было, по меньшей мере, две тысячи лет. С её копией ему уже приходилась работать в архивах «Анэнербе» своего родного мира.

— Эх, жаль, нет с нами Карла Хаусхоффера и барона Зеботтендорфа! Это двое действительно были знатоками Востока… Ну, пожалуй, еще и Шеффер{}. Да, Шварцвальду еще работать и работать, чтобы достичь такого уровня. Нам приходится с практически нуля растить ценных специалистов.

— Нам придется тащить с собой всю эту библиотеку?

— Ну не оставлять же её здесь, — ответил Виллигут. — Этим сутрам нет цены! Будем потихоньку разбираться с ними в тиши берлинских кабинетов.

К концу вторых суток монах, как и обещал, вынул из лохани основательно отмокшую мумию «Хранителя». Расположив тело на заранее приготовленном столе, монах принялся осторожно разгибать согнутые ноги мумии. Затем он разогнул руки, положив их вдоль тела. Удовлетворенно оглядев плоты своего труда, монах достал из мешка грубую щетку с короткой щетиной, костяной скребок и свой фирменный ножичек с травлением неизвестными символами на лезвии. Разложив эти не хитрые инструменты на столе рядом с телом, монах принялся срезать и счищать отслоившиеся в результате замачивания омертвевшие куски кожи. Это была филигранная работа, требующая твердой руки — одно неверное движение, и Хранитель мог лишиться какого-нибудь важного органа. Виллигут распорядился, чтобы никто не отвлекал монаха по пустякам, а сам вместе со ставшим тенью групеннфюрера Волли и Шварцвальдом заперся в библиотеке. Монах закончил работать с телом Хранителя лишь поздним вечером.

— Посвежел старикан, — наблюдая, как монах натирает неподвижное тело оставшимся маслом, заметил Волли.

С мумией действительно произошли разительные перемены: его черная кожа посветлела и слегка разгладилась. Не сказать, чтобы она стала эластичной, как у обычных живых людей, но теперь она хотя бы не норовила лопнуть или растрескаться при любом неловком движении. На посветлевшей коже проступили многочисленные татуировки, сплошной вязью покрывающее тело. Монах деловито втирал масло, разминая одеревеневшие мышцы Хранителя. Отставив в сторону ополовиненную канистру с маслом, монах достал из мешка связку тонких игл. Вскоре Хранитель стал похож на ощетинившегося дикобраза. Накрыв тело просветленного чистой тряпицей, проводник устало опустился подле стола на землю.

— Ну и? Чего еще ждем? — поинтересовался неугомонный Волли.

Шварцвальд перевел.

— Утра, — односложно ответил монах и впал в прострацию, не реагируя больше ни на какие вопросы.

— Что ж, — не стал теребить проводника вопросами Виллигут, — надеюсь завтра все проясниться. Нам тоже следует немного отдохнуть.

Восход солнца монах встретил в той же расслабленной позе лотоса, в какой эсэсовцы оставили его подле тела Хранителя вечером.

— Неужели он так всю ночь просидел? — ахнул Волли, для которого даже несколько минут неподвижности были настоящей пыткой.

— При соответствующей подготовке, — ответил Виллигут, — они могут находиться в таком положении годами. Да чего далеко ходить за примером, на столе лежит человек, пребывающий в этой позе полтыщи лет!

— Чего-то я все-таки сомневаюсь, что он оживет, — признался Волли.

— Скоро узнаем, — философски заметил группенфюрер.

Монах не шевелился, а Виллигут запретил кому-либо тревожить его. Наконец, когда поднимающееся на небосклоне солнце осветило своими лучами отрешенное лицо проводника, он глубоко вздохнул и открыл глаза. Сдернув с тела Хранителя ткань, монах неторопливо вынул иглы. Затем остатками растительного масла вновь смазал кожу просветленного — предыдущая порция благополучно впиталась высохшим организмом.

— Что дальше? — поинтересовался группенфюрер.

— Есть один способ, — ответил монах через переводчика, — экстренный… Вот, — он провел рукой по татуированной груди Хранителя, — сутра вызова. Она не закончена. Не хватает одного, последнего знака. Взывающий к Хранителю ключей, должен нанести этот знак на тело своей кровью… И если хранитель решит, что взывающий заслуживает внимания, он придет. Кто взывает к просветленному Ньмару-Джи?

— Я взываю! — произнес группенфюрер.

— Тогда мне нужна твоя кровь, — монах обнажил свой примечательный ножичек.

— Я сам! — остановил проводника Виллигут. — Дайте зажигалку! — пронес он, доставая из ножен именной кортик.

Волли положил в протянутую ладонь групеннфюрера зажигалку. Виллигут крутанул колесико и несколько секунд прокаливал на огне острое лезвие кортика.

— Куда?

Монах поставил на живот мумии куцую чеплашку. Групеннфюрер полоснул себя кортиком по ладони и наполнил её своей кровью.

— Достаточно?

Монах скупо кивнул. Виллигут обмотал рану чистой тряпицей протянутой услужливым штурмбаннфюрером.

Монах выудил из своего ветхого мешка большую иглу с тампоном, смешал кровь группенфюрера с чернилами и принялся колоть на груди Хранителя недостающий символ. Эсэсовцы молча наблюдали за действиями проводника. Наконец он закончил и убрал в мешок инструменты. Минута бежала за минутой, но Хранитель не подавал признаков жизни. Монах молчал, группенфюрер также не раскрывал рта. Первым вновь не выдержал затянувшегося молчания Волли:

— Черт возьми! — прошипел он. — Я так и знал, что ничего не получиться!

Виллигут тяжело вздохнул, видимо соглашаясь с мнением штурмбаннфюрера. Он уже отвернулся от стола и неторопливо шел в сторону жилых бараков, когда сутра полыхнула на груди Хранителя кроваво-красным. Волли от неожиданности вздрогнул и отступил от стола на шаг назад.

— Герр группенфюрер! — истошно закричал он, привлекая внимание уходящего Виллигута. — Здесь… Здесь… Началось!

Группенфюрер стремительно развернулся и кинулся обратно. Тело мумии неожиданно свело судорогой: оно мелко затряслось и выгнулось дугой. Судороги прекратились внезапно, как и начались. Обнаженное тело вновь замерло неподвижным бревном.