Альварес, поклонившись, попытался вернуть беседу на английском языке в более-менее нормальное русло:

— Прошу прощения, сэр, но я не знаю, следовало ли нам его рвать.

Дюрок сразу напрягся.

— Понимаете, сэр, я надеюсь убедить мисс Морин Холмс стать моей женой. Она может не захотеть оставаться в Танжере. Но если она согласится, на что я надеюсь, тогда пусть заявление останется порванным.

— Значит, вы женитесь на маленькой мадам Бентли? — просиял полковник. — Поздравляю, комендант…

— Эй, погодите! — запротестовал Билл.

— Совсем забыл! — воскликнул полковник. — Это другая леди, но тоже приятная! Я люблю ее! — Внезапно его лицо изменилось. — Комендант Альварес, почему вы здесь?

— Ну, сэр, я позвонил в центральный участок, и они любезно связали меня с Пересом…

Дюрок сверлил его проницательным взглядом.

— Почему вы пришли сюда? Что вам нужно?

— Я хочу командовать этой группой хотя бы только сегодня вечером. Я бы не стал ставить палки в колеса Пересу — он славный парень. Но я хочу руководить вашими друзьями. Я знаю каждый фут в Казбе. Знаю большую побеленную комнату в подвале дома торговца коврами и каждый вход туда. Короче говоря, я хочу принести вам Колльера на блюдечке.

Глаза Дюрока вновь прищурились под кустистыми бровями.

— Вы поймаете Колльера, но прежде хотите измолотить его вашими кулаками, не так ли?

— Да, сэр! — ответил Альварес. — Зная о нем то, что вы знаете теперь, можете ли вы меня за это упрекать?

— Пожалуй, нет. Ну, возможно, это лучше, чем изрешетить его автоматными пулями. Делайте как хотите. Вот вам моя рука и мое разрешение.

— Благодарю вас, сэр.

В этот момент дверь ванной открылась, и оттуда вышла Пола.

Хотя она не была тщеславной, но ожидала (или, по крайней мере, надеялась) произвести некоторое впечатление на мужчин.

Ее волосы были покрыты лаком и кончики подвиты; хорошенькое личико стало более ярким не без помощи небольшой порции косметики. Золотистое вечернее платье без рукавов и с низким вырезом, демонстрирующее бело-розовую кожу, доходило до пола, но при малейшем повороте юбка раздувалась, позволяя лицезреть золотые туфли на высоком каблуке.

Затем Пола увидела лица четверых мужчин, стоявших или сидевших неподвижно. Полковник Дюрок и Альварес вежливо, но неубедительно улыбались. Сэр Генри Мерривейл, бросив сигару в сторону камина, издал громкий стон.

Даже Билл, поколебавшись, уставился в пол. Испуг Полы сменился разочарованием, чреватым слезами.

— Вы… вам не нравится? — пролепетала она.

Билл поднял голову:

— Это великолепно, сокровище мое! Но…

Положив руки ей на плечи, он осторожно повел ее в ванную, где теперь было темно, и попытался закрыть ногой дверь, преуспев лишь отчасти, но это его не заботило. Он обнял Полу, и ее голова опустилась ему на плечо.

— Повторяю, ангел, — нежно заговорил Билл, — ты выглядишь чудесно! Я никогда не видел тебя такой прекрасной! Ты как красавица из пьес Бена Джонсона,[97] как видение Елены Фаусту,[98] как описание Поупом…[99]

Руки Полы обвились вокруг него, и он почувствовал, как она дрожит.

— Но это платье делает меня лучше и в моральном отношении! — Пола не обращала внимания на «уэбли» 45-го калибра, больно царапающий ее.

— Но, сокровище мое, ты не можешь идти в Казбу в туфлях на высоком каблуке и вечернем платье — даже если ты наденешь сверху пальто, тебя заметят с двадцати ярдов. — Билл ухватился за удобную возможность. — Почему ты вообще должна идти с нами?

— Потому что я люблю тебя, — сдавленным голосом ответила Пола.

— Это не аргумент! — Билл, поняв, что применяет неверную тактику, поспешно добавил: — Я имею в виду, это не причина, чтобы подвергать себя риску. Почему бы тебе не остаться здесь?

— Нет!

Билл приподнял ее голову и поцеловал так крепко, что оба едва не свалились в ванну. Сочетая ласки с потоком цитат, эпиграмм и похвал ее красоте, он почувствовал, что Пола обмякла и почти забыла о своем разочаровании по поводу платья.

Трое мужчин в комнате притворялись, что ничего не слышат. Полковник задумчиво смотрел в потолок. Альварес с блестящими глазами, очевидно, запоминал каждую фразу Билла, чтобы впоследствии использовать ее, обращаясь к Морин. Только Г. М., злой как черт, бурчал, что терпеть не может «тисканье», с которым ему приходится постоянно сталкиваться.

— Что значит «тисканье»? — шепнул полковник.

Но Альварес, как ни странно, тоже не был знаком с этим термином.

И тут Г. М., которому очень нравилась Пола, хотя он ни за что бы в этом не признался, произнес явную ложь. Он перевел «тисканье» кратким, хорошо известным словом, которым можно было описать занятие любовью в ultima Thule,[100] но которое никак не соответствовало этому куда более мягкому термину. Глаза Дюрока и Альвареса округлились.

— Cre nom![101] — не без почтения прошептал полковник.

Вскоре Пола вышла из полуоткрытой ванной, поправляя волосы. К ее чести, она ни на кого не бросила сердитый взгляд, а, напротив, искренне улыбалась и даже напевала, подбирая слаксы, джемпер, сандалии и легкое пальто, после чего вновь скрылась в ванной.

Билл, выйдя следом, выглядел виновным, как персонаж Ньюгейтского календаря.[102]

— Еще полминуты, и она… э-э… оденется как надо, — пробормотал он.

Альварес исподтишка хлопнул его по спине. Но настроение полковника Дюрока вновь изменилось к худшему.

— Еще полминуты, еще полминуты, — огрызнулся он, словно начиная декламировать стихи о Легкой бригаде.[103] Подойдя к окну, он выглянул наружу. — Уже совсем темно, и мы теряем время! Если Колльер уже сбежал…

И тут зазвонил телефон.

Находясь рядом со столиком у изголовья кровати, полковник схватил трубку.

— Алло! Перес?.. Что-что? Нет-нет, он здесь! — Дюрок протянул трубку Альваресу.

— Морин! — воскликнул Альварес. — Я не думал, что это возможно! Она в лечебнице, в отдельной палате, под действием успокоительного, но, слава богу, вне опасности… Спасибо, сэр… Да?

— Это вы, Альварес? — осведомился голос по-английски.

— Да. Кто говорит?

— Марк Хэммонд, — ответил голос. — Я подумал о том, что говорил вам сегодня о Колльере как о боксере, и сам просмотрел его «послужной список». В полицейском участке сказали, что вы, вероятно, в «Минзехе». Вас это по-прежнему интересует?

— Еще как!

Голос Хэммонда, хотя и не громкий, был настолько четким, что все в комнате слышали каждое слово.

— Я говорил вам, что он уже далеко не в лучшей форме, — продолжал Хэммонд. — Но кое-что я забыл. По моей информации, он годами не надевал перчатки. Понимаете?

— Да.

— У него наверняка замедленные реакции — физические и умственные.

Пола, не многим менее ослепительная в желтом свитере, черных слаксах и шерстяном коричневом пальто, наброшенном на плечи, бесшумно вышла из ванной.

— Не бери сумку, — шепнул ей Билл. — Положи все, что тебе нужно, в карманы пальто. Ш-ш! Я хочу послушать!

— А что вы узнали нового? — спросил Альварес.

— Одну-две вещи, — ответил четкий голос. — Колльер держит правую руку слишком низко, и у него слабовато с хуком левой.

Все увидели, как блеснули в улыбке зубы коменданта.

— Вы можете наносить ему сколько угодно ударов безрезультатно, кроме одного — в живот чуть выше пояса. Это стоило ему проигрыша в пяти схватках. У вас против него примерно сорок шесть шансов из ста. Но помните: он высоко держит левую руку, предохраняясь от кросса правой, а его удар может быть смертельным. Удачи и доброй ночи.