— Обертен?

— Естественно. — В голосе Ферье послышались нетерпеливые нотки. — Они почти целый день обсуждали это в отдельной комнате, и Обертен постарался сделать так, чтобы я не услышал этого.

— Нет, мне сказал… — Брайан чуть было не назвал имя Хатауэя, но остановился. Уже гораздо позже, когда выяснилась вся правда, он вспоминал, как среагировали на этот вопрос темноволосая высокая Паула Кэтфорд в плотно облегающем фигуру желтом платье, стоявшая рядом с ним, и Одри, которая была пониже ростом, покруглее и одета в коричневый костюм с оранжевым свитером, сидевшая за столом и внезапно взглянувшая на него. Обе они заговорили почти одновременно.

— Ее первый муж? — спросила Одри.

— Похоже, не только я подслушиваю под дверью, — заметила Паула.

Ферье сжал спинку стула.

— Минуту назад, приятель, вы что-то болтали насчет постельного фарса…

— И отсутствующего мужа. Да.

— Неужели вы думаете, что с этим может быть связан один из мужей моей покойной жены?

— Думаю, что это может стать ключом к разгадке, если мы его найдем.

— Но это же черт знает что! — нараспев произнес Десмонд Ферье с таким раскатистым «р», словно он снова играл роль Отелло. — Ведь все эти типы уже давно мертвы. М-е-р-т-в-ы, мертвы, и не могут вернуться назад, так же как и сама Ева.

— Не говорите так! — крикнула Одри.

— Позвольте мне все-таки спросить вас кое о чем, — обратился к Ферье Брайан, не отрывая от него взгляда. — Ваша жена курила, не так ли?

— Да, и довольно много.

— Мне тоже так показалось. В кабинете слева от рукописи, которую она писала какими-то красными чернилами, стояла большая хрустальная пепельница.

— А что с рукописью? — резко спросил Ферье.

— Минуточку! Вы сами когда-нибудь работали в кабинете?

— Нет, никогда. Это были только владения Евы, и никого другого.

— Но насколько я понял, вы тоже писали мемуары?

— Пытался. — Ферье повел шеей. — Я начал писать, пытался, ей-богу! Уселся на террасе, помусолил карандаш, а потом, когда оглянулся на то, что именуют великой театральной карьерой, на память пришли лишь забавные или непристойные случаи.

Паула вскинула глаза:

— Десмонд, прошу тебя! Сейчас не время…

— Ничего не могу поделать, детка. Таков уж я есть. Всего лишь пара серьезных интервью, взятых когда-то журналистами, буквально забросавшими меня вопросами о моей собственной концепции характера Гамлета. «Мистер Ферье, у нас сложилось впечатление, что нам удалось понять все проблемы этой пьесы, за исключением одной. Мистер Ферье, Гамлет соблазнил Офелию?» — «В мое время, — ответил я, — однозначно».

— Десмонд!

— Говорю тебе, детка: я — такой, и ты не сможешь сделать меня другим. Не думаю, что мои мемуары могли бы добавить что-нибудь новое к уже существующим комментариям творчества Шекспира или намного улучшить мою собственную репутацию.

— Десмонд, разве ты еще не достаточно оклеветал себя?

— Возможно, и нет, — резко вмешался Брайан, и взгляд Ферье несколько изменился, — потому что теперь мы продолжим разговор об убийстве, потому что мой вопрос имеет отношение к убийству.

— Каким образом? Если моя дорогая жена совершила самоубийство или еще… Послушайте, Иннес, а мог яд находиться в сигарете?

— Думаю, мог.

— Нитробензол?

— В отличие от доктора Фелла и Хатауэя, обладающих энциклопедическими познаниями, мне известны лишь один-два факта, связанные с этим ядом. Его широко применяют при изготовлении красок и… и других вещей. Если пропитать сигаретный табак этим веществом, то запах, я думаю, можно каким-то образом скрыть, а вот курение такой сигареты может стать смертельно опасным.

— Вы в этом уверены?

— Нет! Однако нам стоит обстоятельно обсудить это. Одри!

Одри выпрямилась:

— Да? Что такое?

Свет в «Пещере ведьм» стал постепенно тускнеть и гаснуть в пространствах между колоннами. Из-за соседних столиков донеслись восторженные возгласы, приветствующие наступление темноты. В конце концов освещенными остались только картины вроде той, что висела позади Десмонда Ферье, изображавшая трех женщин-вампиров, выпивающих кровь из, по-видимому, мертвой девушки на кладбище. Благодаря подсветке лица сидевших за столиками рядом с картинами также были видны.

— Ну вот, началось, — заметил Ферье, — это делается для пущего эффекта от всех этих призраков и трупов. — Он отодвинул стул. — Кто-нибудь может ответить мне, отчего моя дорогая покойная жена так любила это место?

Одри, с морщинками усталости под глазами, нервно повернула голову так, что волна блестящих каштановых волос накрыла ее щеки, и спросила:

— Уж не хотите ли вы сказать, мистер Ферье, что не знаете этого?

— Именно так, детка!

— Даже если остальные сочтут меня глупой, я без труда могу объяснить вам это. Ей нравилось представлять себя… роковой женщиной, или женщиной-ведьмой, или любой другой, подобной тем, которых она играла в старых фильмах и которые возрождались в ней вновь.

— Умница, умница, умница! — выдохнула Паула из темноты. — Какая чуткость! Представить только, как вы заметили это!

— Большое спасибо, я очень многое замечаю, — парировала Одри. — Вы хотите сказать, что вам не нравится это место, мистер Ферье?

— Нет, нравится. Как бы поэлегантней выразиться — ну и что из этого? — Голос Ферье снова поднялся до крика. — Вы разговариваете точно таким же тоном, как те полицейские, которые сегодня днем загнали меня в угол в гостиной и поджаривали, как рыбу. Обедал ли я здесь вчера вечером? Не предпочитаю ли я обедать в «Пещере ведьм», когда приходится делать это вне дома? А кто еще предпочитает там обедать?

— И что ты им ответил? — полюбопытствовала Паула, тоже повысив голос.

— Больше всего это место любила Ева, да. Мне тоже тут нравится — это правда, но я предпочитаю хорошую еду в «Беарне». Фил не любит «Пещеру ведьм», он отдает предпочтение «Глоб» или «Отель дю Рон». А вот ты, Паула, любишь здесь бывать намного больше, чем решишься признаться в этом кому бы то ни было…

— Но это же глупость!

— Ну ладно, ладно. Можешь снова назвать меня хамом. Это я так, болтал — ведь это не так просто, как отвечать на вопросы Иннеса. Кстати, Иннес, что вы предполагали узнать от Одри?

— Я собирался узнать, что происходило сегодня утром, — ответил Брайан. — Конечно, если Одри в состоянии это рассказать.

— Дорогой, я вовсе не такая хрупкая! — воскликнула Одри и взглянула ему прямо в глаза так пристально, что у него перевернулось сердце. — Только я не понимаю, что еще я могу тебе сообщить? Ведь ничего не происходило!

— Могло происходить очень многое. Подумай и вспомни. В какое время перед завтраком миссис Ферье пошла на прогулку в сад?

— Ева? В сад?

— «А вот змея, — провозгласил Ферье, — что так нежна и так коварна средь тварей полевых, Богом сотворенных. И женщине сказал он…»

— Ферье! — завопил Брайан. — Ради бога, помолчите! Одри, ответь мне, пожалуйста. В какое время миссис Ферье вышла на прогулку в сад?

Ничего не понимая, Одри смотрела на Брайана широко раскрытыми голубыми глазами.

— Брайан, я не понимаю, о чем ты говоришь. Она этого не делала.

— Не делала чего?

— Она вообще не выходила в сад.

— Но ее там видели!

— Кто видел?

В дальнем углу «Пещеры» раздался долгий звук аккордеона, что означало начало танцев. В темноте задвигались стулья, но никто из четверых за столиком у стены не тронулся с места.

— Давайте разберемся! — настаивал Брайан. — Насколько я понял, перед завтраком она обычно ходила в сад на прогулку. — Он взглянул на Ферье: — Это так?

— Да, она всегда ходила. Только ничего не спрашивайте у меня о сегодняшнем утре. Мы с Паулой еще не встали. В конце концов, как вы сами сказали…

Одри взглянула по очереди на каждого из них.

— Д-дорогой, — начав заикаться, обратилась она к Брайану, — я могу тебе рассказать, как все случилось.

— Слушаю тебя.

— Вниз я спустилась первой. В ту ночь я глаз не сомкнула. Д-доктор Фелл постучал в мою дверь примерно без четверти семь. Я была уже одета, и мы вместе спустились. Служанка — кажется, Стефани? — накрывала на стол…