- А скажи мне, дедушка, не знаешь ли ты, кто в нашем лесу мог так похозяйничать? Часом, не маг ли какой к нам пожаловал? – осторожно поинтересовалась я. Леший, конечно же, всё знал, в этом я не сомневалась (кто, в конце-то концов, лесу командир и заступник?), однако он явно не торопился поделиться информацией. Поэтому, хоть мы с ним и давнишние друзья, а спрашивать стоило осторожненько, дабы не рассердить нравного старичка.

- Хе-хе-хе, - заскрипел старый пенек, - это ж разве похозяйничал? Это он так, пошалил!

- Да кто же?! – нетерпеливо подпрыгнула я. Вот как? Все, оказывается, в курсе, а моему котику хвост подпаливают да трещотками украшают?! Бедный Степочка, прониклась новой волной сочувствия к пострадавшему животному я, тут не только заговоришь, тут завоешь в голос, а то и запоёшь, причём песни из Манефиного репертуара! Хорошо хоть, кот не начал заикаться!

- Кто-кто? А вот сама и разберешься, кто да что, - строго ответил леший, не одобрив моих прыжков. – Тебе это как раз по плечу.

- М-м-мн-н-е-е?! – изумленно проблеяла я в лучших традициях своей рогатой певицы. – Это мне-то маг по плечу?

Обалдеть можно! Весеннее обострение у нежити началось, что ли?!

- Да какой там маг? – с досадой зыркнул на меня дедок. – Так, тьфу! – старичок и впрямь плюнул.

- Не маг? – подозрительно переспросила я. – А кто колдовал?

- Да никто не колдовал, ни-кто! Тоже мне, колдовство! Колдовать еще научиться надо! – рассердился леший. – Короче, Славка, пойдешь отсюда прямо на поляну к Восточным Дубам, там и найдешь то, что ищешь. Да потише себя веди, поласковей. Поняла? – он сурово свел к переносью мохнатые брови.

- Поняла, - ошеломленно ответила я, не поняв ничегошеньки, однако, пускаться в дальнейшие расспросы не рискнула.

- Вот и славненько, - повеселел лешак. – Вот и отличненько!

Он поерзал на гладком валуне.

- А я ведь, девонька, и сам к тебе идти собирался. Скажи-ка теперь ты мне, Славушка, ничего ли необычного, странного ты последнее время не примечала? С людьми чужими не разговаривала ли? Из деревенек окрестных к тебе давно ль народ захаживал?

Я подумала, затем пожала плечами.

- Даже и не знаю, что тебе ответить, дедушка. Вроде, ничего такого не случалось, никого чужого не было. Из деревень никто уж больше седмицы не приходил. Третьего дня должна была из Сосновки бабка Костылиха зайти, средство от чирьев забрать, готово уж оно – так и ее что-то не видно…. Однако, шалунишка у нас вот завелся, проказник, так сказать, - я мстительно хмыкнула. Леший моего веселья не разделил, глянул строго. Я предпочла сделать вид, что закашлялась. – Да, и вот ещё… впрочем, пожалуй, ты это и сам знаешь.

- Что? – насторожился мой пенек.

- Да ещё зимой, в самом конце сеченя{4}, после сильных морозов, заходил ко мне Силантий-охотник, стрелы на удачу заговорить. Силантий – мужик рассудительный, ну я ему на три стрелы и пошептала.

Меня частенько просили сделать заговор на охотничью и рыболовную снасть - на добычу. Я, хоть сама руку на лесных и речных обитателей и не поднимала даже ради пропитания, просителям не отказывала. Не любому-каждому, конечно, а с большим разбором. И не на сеть колдовала, а на донку, не на самострел, а на стрелу-другую. Это мне и лесной хозяин дозволял: есть-то все хотят! Порой и мне от той добычи что-то перепадало: шкурка беличья там, куропатка или пара рыбин.

- Ну, заворожила я Силантию стрелы, окурила ему всю снасть дымом колюки-травы, чтобы без промаха в цель бить. А он мне и рассказал, что беда у них приключилась. Они же в Мутных Бродах каким ремеслом занимаются? Правильно, колокола льют. И нигде, кроме как у них, не выходит колоколов с таким ясным, чистым голосом. Даже рядом, в Березовке, уже всё не то. Вся наша Синедолия тот звон слушает. Если где храм возводят – за колоколами только сюда стараются ехать!

Так вот, у них тогда всё олово пропало – а без него-то что за колокола? Да так лихо всё подчистили – ни брусочка не осталось. И ведь ни следочка! Пыли-то в сараях, где олово хранилось, много было, чай – не горница, особо и не убирались. Так вот, рассказал мне Силантий, лежит эта пыль нетронутая, этакими волнами – а на ней ни ноги, ни лапы ничьи не отпечаталось. Тут мужики и смекнули, что без колдовства не обошлось. Что самое интересное, и в Березовке та же история, и в Синем Луге.

По мере моего рассказа леший заметно мрачнел.

- И что, без олова этого не обойтись? – хмуро засопел он.

- Не ведаю, дедушка. Только Силантий вроде бы говорил: нельзя без него. Если в медь олова не подбавишь, да там ещё чего-то – и не будет у колокола голоса, зазвучит он глухо, нерадостно.

- А другого чего если подсыпать? – поинтересовался леший.

- Говорю же тебе, не знаю! Силантий рассказывал, что они давно ищут замену олову, дорогое оно, добывается нелегко. Но ничего у них, кажется, не выходит. Сказал он, их мужики собирались ехать в Березань-городок, олово искать, а то и в саму стольную Преславицу. А нашли, нет – неведомо это мне, дедушка.

Совсем помрачневший леший корявой лапкой, похожей на сухой корешок, задумчиво поскреб в затылке.

- Значит, говоришь, ничего не видала – не слыхала…. А колокольный звон? Звон сегодня слыхала? А вчера? А третьего дня?

- Нет, - удивилась я. – Да я из лесу и не ходила никуда на этой седмице. – В мою чащобу звоны не долетали.

- Вот и я нет. Да только я последние два дня, почитай, круглый день по опушкам брожу, прислушиваюсь.

- И что? – поинтересовалась я, переплетая косу.

- А ничего. Совсем ничего! Ти-ши-на! Колокола не звонят. И в лесу нашем никто из селян на этой неделе не появлялся. Ни за хворостом не идут, ни на промысел какой, ни даже за снадобьем от чирьев, вишь ты как…- совсем загрустил старичок. – Мне-то из лесу не выйти, нельзя…. Полевой тоже в село не пойдет, да и водяной не разберет из речки, что к чему. Придется, Славушка, тебе отправляться, не обессудь.

Я, не раздумывая, согласно кивнула. Не могу сказать, что подозрительная тишина сильно взволновала меня. Ну, не звонят, дальше-то что? Может, трезвонить не о чем!

Но если мой леший попросит – я и на самый край Синедолии, на гору Белку, десять месяцев в году щеголяющую покрытой снегом вершиной, отправлюсь.

- Ну, вот и договорились, - с облегчением пробормотал дедок. – Ты сломя голову не лети, однако всё-таки отправляйся в Броды не позже, чем завтра. Но сперва к Восточным Дубам наведайся. Пора, пора тебе старые долги начинать отдавать, - непонятно закончил он, подскочил на месте, да и исчез, как сквозь землю провалился, будто его и не было никогда.

До широкой прогалины, обрамленной старыми кряжистыми дубами, мы с Тинкой добирались довольно долго: лесные тропы за сегодняшний теплый денек сильно развезло, к тому же пришлось огибать глубокую балку, засыпанную снегом. Мы приближались к опушке, и становилось светлее, да и теплее, снега даже под деревьями было совсем мало. На открытой просторной поляне самонадеянно пробивались упругие ярко-зеленые травинки, а подснежник уже давно выпустил узкие прямые листья, и его поникшие жемчужно-белые головки изящно кивали нам навстречу. За последние солнечные дни на многих деревьях набухли почки, готовые выстрелить нежными клейкими листочками, и только могучие великаны дубы недоверчиво взирали на всю эту подступающую весеннюю суету, не собираясь спешить с выводами: вдруг на этот раз лета всё-таки не будет? Пока погодим радоваться.

На их по-зимнему обнаженных ветках весело гомонила стайка недавно прилетевших скворцов, а поодаль, в зарослях лещины, примеривался пинькать и рюмить зяблик.

Из кустов высунулась мордочка молодого лисовина; зверь с любопытством поглядел на нас, насмешливо фыркнул, крутанулся на месте и неторопливо затрусил прочь, помахивая пышным хвостом.

- Ну что, Тинка, где будем чудо-юдо искать? – негромко спросила я, поглаживая кобылу по мохнатому боку. Лошадка успокаивающе фыркнула, мотнула головой и принялась шумно втягивать ноздрями воздух – принюхивалась.