Шухлику вдруг стало безумно весело. Он разглядел этого Малая и не мог удержаться — покатился от хохота по песку.

У джинна из горшочка был лисий хвост — точь-в-точь, как у Шухлика после змеиного укуса. На спине — горбик. Во лбу — шишка в виде рога. А на левом глазу — чёрная пиратская повязка.

— Чего смешного, мой господин? — удивился Малай, крутя пушистым хвостом. — Всегда принимаю облик того, кто меня освободил! Разве кто-нибудь скажет, что я не осёл?

Джинн оглядел себя и остался, кажется, доволен.

— Ну, ошибся немного в окрасе! — хихикнул он. — Признаю — дал маху! Но цвет-то, цвет какой дивный! Пунцовый, рубиновый, кумачовый! Клянусь всеми чистыми духами, ничего особенно смешного нет!

Он прыснул и заржал, как лошадь, на всю пустыню.

Так они и обхохатывались вместе, без удержу, как угорелые, будто нанюхались в саду Базизаган болотного газа. Ржали, гоготали, хрюкали, даже кукарекали, пока солнце не взошло.

Шухлику очень полегчало. Ушибы и раны уже не так саднили. Но всё же крепкий силач Малай, засидевшийся в тесноте, посадил рыжего ослика себе на спину, а свой горшочек пристроил на голове, изящно, словно шляпку. И поспешил вприпрыжку к саду Багишамал. Некоторые жители пустыни, видевшие эту парочку, долго потом размышляли, был ли то мираж вроде фата-морганы, когда красная фата везёт рыжую моргану, или вещее знамение неизвестно чего, или просто помрачение рассудка.

А какая тень торопилась за ослами — любо дорого поглядеть! То ли отброшенная разлапистым четырёхухим кактусом, то ли двухвостой каракатицей.

Ноги Шухлика волочились по песку, и Малай постоянно извинялся за неудобства:

— Знаете, мой господин, столько лет просидеть в горшочке, куда и килограмм картошки не влезет, — поневоле сожмёшься да скукожишься! В общем, спрессовался и ростом на этот раз не вышел. Пардон!

— А как ты в горшочке-то очутился? — спросил Шухлик.

Красный джинн призадумался.

— Да уж и не упомню, кто меня туда загнал! — хмыкнул он. — Тыщу лет взаперти — это не шутка! Позабыл всё на свете. Спасибо тебе, мой повелитель, выручил!

Солнце достигло зенита, тени попрятались, а Малай отмахал, наверное, полпути, когда спохватился:

— О, вечные духи! — завопил он. — Как убедительно я воплотился в осла! Настолько, что совсем запамятовал о своём джиннстве!

Взмахнул хвостом, дунул-плюнул, пошептал. Что-то свистануло над пустыней, будто снаряд, и оба осла очутились под платаном-позвоночником, рядом с кибиткой Дивана-биби.

— Ах, привет из сада Ворона? — подошёл дайди, кивая красному ослу. — Как я погляжу, это не фрукт и не овощ, а чистый дух из горшочка!

— Так точно! — весело отвечал Малай. — Стихийноурождённый джинн! На многое способен!

— А где же мой золотой садовник?! — воскликнул, оглядываясь по сторонам, Диван-биби. — Неужто обернулся этим рыжим драным мочалом?! Какая-то помятая, побитая жестянка! Очень ловко! Тоже, видно, на многое способен!

Шухлику нечего было ответить.

Ну, хотел раздобыть огненный цветок любви для крылатой ослицы, пленить её сердце. Да не вышло! Но есть ли тут его вина?

Пожалуй, всё-таки есть, потому что дважды не поверил дайди. И в самом себе опять усомнился. А мог бы сообразить, что цветок любви только в душе расцветает. Причём тут старый, сухой саксаул в саду Ворона?

Эх, отлежаться бы теперь в укромном уголке, чтобы никто не видел и не слышал.

— Нет уж, дудки! — погрозил ему дайди неизвестно откуда взявшимся кнутом. — Хочешь, загоню в горшочек вместо Малая! Там отсидишься тысячу лет. Но вспомни огромную секунду счастья! Разве не стыдно тратить такие секунды, сидя в горшке или отлёживаясь в укромном уголке? Ты ведь и правда-на многое способен, почти как джинн.

— Верно-верно! — поддакивал Малай, снимая с головы горшочек. — Правду говорит учитель! В твоих силах, мой владыка, сызнова стать золотым! А я чем могу — помогу!

Поглядев на важного, красномордого и горбатенького джинна с лисьим хвостом, с пиратской повязкой на глазу, Шухлик опять рассмеялся.

Дайди протянул ему кнут, превратившийся в морковку.

— Смейтесь, улыбайтесь и хохочите — это хорошее начало! А ещё, любезный садовник, призови осьмикрылую Ок-Таву.

— Простите, нет! — упёрся Шухлик. — В таком измочаленном виде встретиться с чудесной ослицей?! Ни в коем случае!

— Именно в коем! — погладил Диван-биби его ободранный бок. — Ведь Ок-Тава прекрасно знает, что ты — золотой! А пострадал от любви к ней, погнавшись за огненным цветком! Она будет смотреть на тебя как на героя и поможет вернуть прежний облик.

Поверь, без крылатой ослицы никак не обойтись! — кивнул дайди. — Ну, а я пока уведу Багишамал подальше от сада Ворона…

И он пошел куда глаза глядят, а за ним и весь его просторный сад со всеми своими обитателями.

Да, чёрный сад Ворона на славу постарался, задал изрядную трёпку Шухлику. Как только ослик расслабился, очутившись дома, всё тело заныло и застонало. Он лежал под платаном не в силах пошевелиться. Подняться не мог.

Рядом сидел Малай. Томясь от безделья, джинн призывно поглядывал на рыжего ослика и спрашивал каждую минуту:

— Может, прикажете чего-нибудь, мой господин? Слушаю и повинуюсь!

Очень надоел! И Шухлик придумал ему занятие — сварить компот в горшочке.

Вроде бы пустяковая работа, но Малай так разволновался, будто повелели новый город возвести. Долго выяснял, из каких именно фруктов варить, нужен ли сахар и сколько времени кипятить. К тому же беспокоился, не испортится ли его милый горшочек.

Словом, этот чистый дух в образе красного осла с подбитым глазом оказался на редкость бестолковым. Вместо того чтобы без затей дунуть-плюнуть-пошептать, отправился к пруду за водой, потом — собирать яблоки, груши, персики и абрикосы. Мыл их, чистил и резал кружочками. Никак не мог развести огонь в очаге.

Очевидно, Малай хотел хоть немного побыть простым ослом, а не волшебным джинном. Или опять упустил из виду, кто он такой по своей природе.

В конце концов, не справившись с очагом, он всё же дунул-плюнул, и под платаном возник здоровенный котёл, полный компота.

То ли джинн так расстарался, то ли фрукты из Баги-шамала трудно чем-либо испортить, но получился божественный, воздушный нектар, который стыдно называть компотом. Почуяв благоухание, слетелись и сбежались жители сада. Кто с ложками, кто с чашками, а некоторые обходились своими клювами и языками.

— Как это тебе удаётся? — спросил Шухлик. — Целый котёл ниоткуда?

Малай помолчал, пытаясь разобраться, чего, откуда и каким образом появляется.

— Если честно, сам не пойму! — признался он. — Только точно знаю, будет так, как я захочу. Вернее сказать, как повелит мой господин!

"Интересно, — думал Шухлик. — Если я могу командовать джинном, то почему бы ни приказать самому себе? Наверное, моё тело тоже должно подчиниться? Обязано отвечать, как Малай: слушаю и повинуюсь! Или я себе не господин? А то разлеглось под деревом и стонет".

Он вспомнил, как Диван-биби понуждал его говорить «кишмиш» и улыбаться, отчего делалось легче на душе. Не поможет ли это и сейчас встать на ноги, приосаниться?!

Шухлик сказал «ки-и-и-и-ш-м-и-и-ш». Уши его обнялись, едва не взлетели, однако ноги подрагивали и не держали.

Нет, тут, пожалуй, мало одной улыбки до ушей. Нужна от ушей и до кончика хвоста. Улыбка всего тела — вот что такое осанка! Улыбнись всем телом и обретёшь стройность, статность!

Ослик попытался, но дело не заладилось — тело не слушалось.

"Тело-дело! — рассердился Шухлик. — Ты же мой организм, то есть инструмент, который всегда помощник. А с тобой не только компота, а и каши не сваришь!"

В общем, огонь в очаге как-то не разгорался. И было ясно, без осьмикрылой ослицы Ок-Тавы не обойтись. Шухлик почуял, что она вот-вот появится. Выпорхнет прямо из его души, как будто с небес сойдёт.

Что-то защекотало за ухом. Изумрудное перо! С замирающим сердцем ослик приложил его к губам и тихонько подул — раз, другой и третий.