Ок-Тава возникла от одного радостного воспоминания! Как только душа Шухлика заполнилась чистотой, нежностью и любовью, она не заставила себя ждать, явилась.

Высоко в небе выгнулись сразу восемь летящих радуг. Это драгоценные крылья Ок-Тавы преломляли солнечные лучи. Когда приближается любимая ослица, даже простой белый свет становится праздничней!

Шухлик уже ощущал огромную секунду счастья — тот прозрачный шар, вместивший весь мир, всю Вселенную, где он летал и танцевал с Ок-Тавой.

Крылатая ослица бесшумно, как лист платана, опустилась рядом. И Шухлика накрыла волна небесной свежести, в которой был знакомый запах ветра, ударов грозы и рокотания грома, блеска молний и солнечного тепла.

Взмахами своих сияющих крыльев Ок-Тава в один миг развеяла, как пыль, остатки неуверенности, сомнений и страхов. Разогнала жужжащих и зузза-щих мух.

Душа ослика наполнялась силами так заметно, как русло горного ручья под проливным дождём. И по всему телу струилось и пробегало желание стать стройным, крепким, золотым, потому что душа стремилась к этому. На Шухлика, как говорят в таких случаях, сошла благодать, а по-иному — добро и счастье.

Теперь, когда с ним Ок-Тава, в его власти приказать телу, заставить повиноваться, как послушный инструмент, вроде свирели, на которой душа сыграет весёлый заздравный напев.

В ослика вселилась спокойная уверенность чистого духа: "Всё будет так, как я захочу!"

И, поднимаясь на ноги, он улыбнулся Ок-Таве всем телом — от носа до самой кисточки на хвосте.

— О, как приятно видеть настолько всеохватную улыбку! — произнесла крылатая ослица так нежно, словно сад зашелестел под дыханием северного ветерка. — Несмотря на раны, у вас геройский вид! Вы такой статный и складный, как полководец, принимающий парад войск!

— Верно-верно! — деликатно выглянул из-за дерева Малай. — До вашего приземления валялся тут, как чучело огородное, а сейчас мой господин — добрый молодец! Хоть куда! Вон поглядите: — искры из глаз сыпятся!

Действительно, Шухлик так посмотрел на джинна, что тот опять чуть в горшочек не забрался, но всё-таки добавил:

— Не хотите ли компота, прекрасная небожительница? Только что сварен по воле моего владыки.

От одной мысли, что Ок-Тава будет хлебать компот из котла вместе с тушканчиком Укой, сурком дядюшкой Амаки и енотами, Шухлика передёрнуло. Не потому, конечно, что компания не та, а просто навряд ли осмикрылая ослица питается компотом, пусть даже напоминающим воздушный нектар.

— Давайте пройдёмся по саду, — предложил он. — Здесь как-то шумно.

— А меня не приглашаете? — снова высунулся Малай, будто красный дятел из дупла. — Я затоскую, мой господин, без вас и без всякого дела!

— Слушай, давно не было дождя, — нашёлся Шухлик. — Не сможешь ли устроить?

Джинн вытаращил глаза, и пиратская повязка съехала на ухо. Настолько его, видимо, потрясло задание, что даже не сказал, как полагается: "Слушаю и повинуюсь!"

— Погодите, погодите! — забормотал он, выкатываясь из-за платана. — Хотелось бы уточнений, мой повелитель! У меня с дождями сложные отношения. В последний раз, когда вызвал ливень, дело кончилось всемирным потопом.

— Так это было примерно пять тысяч лет назад! — воскликнула образованная Ок-Тава.

— Вот-вот, — вздохнул Малай. — Тогда меня и упекли в горшочек! Засиделся, говорю, позабыл всё на свете.

Очень тяжело без общения! А вы, мой господин, едва освободив меня, бросаете на произвол судьбы. Кто знает, что у меня с дождём выйдет?

— Всего лишь небольшой дождичек, — улыбнулась крылатая ослица. — На полчаса.

— Такой, который называется «слепым» — с солнцем пополам, — кивнул Шухлик.

— Как скажете. — Невесело зачерпнул джинн компота из котла и спохватился: — Слушаю и повинуюсь!

Рыжий ослик и Ок-Тава были слишком заняты друг другом, иначе бы заметили, что прозвучало это не слишком уверенно.

Они шли рядом под цветущими деревьями. Медленно кружась, падали на них розовые и белые лепестки. И радуга, соединяя, выгнулась над ними.

Крылья Ок-Тавы касались Шухлика, и к нему возвращались радости и добрые чувства, подрастерянные в саду Ворона. Любовь и сострадание, вера в свои силы и радость прощения — всё-всё Шухлик собирал в букет, стебель к стеблю. А самый крупный и яркий цветок — счастье огромной секунды жизни! Этот букет получился очень большим, величиной с рыжего ослика, однако невидимым.

Впрочем, Ок-Тава ощутила его и даже разглядела. Она расправила сияющие крылья, низко поклонилась, и букет, как корона, засверкал над её головой.

И на душе у Шухлика стало так легко, так свободно и вольно, хоть сейчас лети! Когда рядом Ок-Тава, ему всё по силам и каждая секунда жизни отрадна и празднична.

Они долго гуляли по садовым тропинкам. Мимо пруда, вдоль ручья к роднику и затем к водопаду с фонтаном. Навестили деревья Шухлика. Погладили каждое. И посмотрели, как быстро, буквально на глазах, подрастает и крепнет платан-позвоночник, внук древнего платана.

Сад Багишамал лепетал и щебетал, рассказывая забавные истории о своих странствиях. А Шухлик с Ок-Тавой прохаживались молча. Зачем говорить, если они без слов понимали и чувствовали друг друга.

Ослик думал о маме. Как ей там живётся у хозяина Дурды? Скорей бы настало время, когда Шухлик сможет забрать её к себе в сад!

Вдруг точно ему на нос прилепился жёлтый цветок. Другой, третий. И посыпались с неба мокрые жёлтые цветочки "куриной слепоты". Короткий «слепой» дождь. На полчаса, как и заказывали Малаю.

Правда, не обошлось без сюрпризов. Свалились в сад несколько подслеповатых кротов и слепышей из семейства мышиных, которые живо освоились, проворно выкопав норы. Да ещё пара сов, моргавших круглыми жёлтыми глазами, не понимая, куда эхо они угодили.

Уже смеркалось. Обитатели сада Багишамал сидели, как обычно, на лестницах-стремянках, собирая урожай. А сами фрукты — простые с виду яблоки, груши, вишни, персики — начинали мерцать в подступающей темноте. Они светились изнутри, как лампочки.

Да и сам Шухлик, похоже, светился. Даже вроде бы сиял!

— Би-би, би-би! — послышался голос дайди. — Ах, какая чудесная сиятельная пара! Обратите внимание: такие плоды созревают не каждый вечер. Это сад постарался в честь прекрасной Ок-Тавы!

Однако уже настала пора крылатой ослице прощаться до утра.

Она вздохнула всеми восемью крыльями и поднялась над садом, будто купаясь в его фруктово-листвен-ном запахе и свете. Вспыхнула на миг, как далёкая зарница, и нет её! Растворилась в ночном небе, чтобы взойти созвездием.

Лестница-стремянка

Шухлик заметно погрустнел и поблек.

Дайди ободряюще похлопал его по спине:

— Ну, подумай, не должно ведь исчезать с неба целое созвездие! Даже ради такого милого садовника, как ты. Что скажут астрономы? Кстати, я дам тебе подзорную трубу, чтобы мог любоваться своей небесной Ок-Тавой!

Щурясь, глядел Шухлик на выплывавшие из тьмы звёзды. Одни дрожали, как едва заметные тусклые песчинки. Другие лучились, превращаясь в смутные круги. И непонятно уже было, где светящиеся яблоки и груши, где порхающие светлячки, а где сами звёзды.

Диван-биби покачал головой:

— Да, братец, о чём это я? Какая там подзорная труба?! Ты же подслеповат, как крот. Не говоря уж о клюнутом глазе! Тут и телескоп вряд ли поможет!

Рыжий ослик кивнул и шмыгнул носом. Что да, то да! Он уже как-то сжился со своими болячками. Свыкся с туманом в глазах. Конечно, ко всему привыкаешь. Если каждый день что-то болит и ноет, то эти боль и нытьё становятся почти родными. Как говорится, стерпится-слюбится!

"Чего он от меня хочет, этот странный садовый бродяга с травой на голове?" — горько подумал Шухлик.

— Я хочу, чтобы ты хотел, — мягко ответил дайди. — Чтобы ты стремился к своей цели. Если у тебя есть цель в жизни, то не стой на месте, а двигайся к ней! Стань цельным, то есть здоровым, и тогда легко достигнешь того, о чём мечтаешь — вырастишь свой сад и будешь жить в нём со своей мамой. Согласись, не так уж много я хочу от моего садовника!