— Мне нужно ходить. Если я сейчас брошу ходить, то уж это навсегда. Да у вас тут разве лестницы? Вот у меня — это лестницы! Ну да ладно, я пришла поблагодарить вас. — Она подала ему руку, и он помог ей подняться.

— Идемте ко мне в кабинет. И не нужно меня благодарить. Если бы я со всеми делами расправлялся так же быстро, как с вашим, таких дел стало бы значительно меньше. Проходите, присаживайтесь.

«Такими делами» занималась очередная парочка мелких мошенников в синих форменных комбинезонах и с планшетами, выдававших себя за газовщиков. Они обходили квартиры стариков и говорили, что в соответствии с новыми требованиями положено устанавливать новую систему безопасности на всех газовых плитах. Напугав хозяев рассказами о взрывах, они уносили с собой подпись и десять евро. Сказав, что у нее сейчас нет денег, синьора Верди попросила их зайти завтра. На следующий день их встретили двое карабинеров.

Поболтав немного с инспектором, синьора Верди заторопилась:

— Я пойду, потому что тот мужчина в приемной пришел сюда первым. А у вас лестница без перил. Вот этот милый молодой карабинер поможет мне спуститься?

— Обязательно поможет. Я сам его попрошу. И что бы вы ни говорили, вы отлично справились. Жаль, что вы у нас не работаете!

С трудом поднявшись, она обняла его, а потом, когда он оставил ее с карабинером Ди Нуччо, сказала:

— А плита ведь у меня — электрическая.

Человек со страховыми претензиями поднялся с места.

— Входите, Франко, входите...

Других посетителей не было, и у инспектора выдался часок на скучную возню с бумагами — этой работы он всегда стремился избежать. Затем он побеседовал с новым сотрудником, недавним выпускником полицейской школы, которому никак не давалась служба. Ничего такого, что могло бы испортить его приподнятое весеннее настроение, пока не случилось. Когда он пришел домой обедать, Тереза на кухне готовила пасту а-ля Норма, его любимое блюдо — макароны с соусом из обжаренных овощей и сыра.

— Я знаю, что тебе нельзя жареное, но сегодня было такое чудесное солнечное утро, оно меня так вдохновило — и ты знаешь, этот пастух, который торгует сыром на рынке по средам... Он не часто привозит соленую рикотту, так что... В общем, если ты съешь не слишком много...

Он съел много. Это было замечательно. Ну и, разумеется, такое блюдо нельзя переварить без бокала красного.

У него вырвался негромкий вздох удовлетворения. Даже когда между Джованни и Тото разгорелся очередной бесконечный спор, он продолжал пребывать в состоянии блаженного покоя, предоставив Терезе разбираться с ними самой.

— Тото! Перестань!

— Но это правда! Он тупой. И все потому, что я хочу быть программистом. Он даже не знает, что это такое.

— Знаю!

— Не знаешь! С твоими мозгами тебе только в карабинеры поступать!

— Тото! — Тереза бросила взгляд на мужа и тихо прибавила: — Хватит, говорят вам. Давайте свои тарелки.

Джованни с удрученным видом подал свою тарелку и тарелку брата. Инспектор, пропустивший мимо ушей половину спора, не вполне уразумел, отчего сын хмурится. Он хотел потрепать его по голове, чтобы утешить, но Джованни увернулся от отцовской руки.

Тото сказал:

— Мясо я не буду.

Инспектор взглянул на жену, но она подала ему знак не обращать внимания.

Тото ел кабачки цукини и хлеб. Джованни съел все и чистил яблоко, уже приободрившись.

— Я приготовлю кофе. — Инспектор употребил свое исключительное право на сверкающую медью эспрессо-машину. Тереза начала мыть посуду, а мальчики отправились в свою комнату, где стали ссориться из-за компьютерных игр, вместо того чтобы делать уроки. — Ты будешь пить здесь или отнести туда?

— Отнеси туда. Я уже заканчиваю... Газета вон там. Я еще не читала...

Прихватив газету, лежавшую на комоде возле входа рядом с сумкой Терезы и связкой ключей, он с подносом поплелся в прохладную и тихую гостиную, где уселся в большое кожаное кресло, чтобы поблаженствовать еще час или около того, прежде чем настанет пора снова облачаться в форму. Кофе Терезы уже остыл, когда она вошла в гостиную и начала, не присаживаясь, что-то ему рассказывать.

— Ну и что ты думаешь?

— Что? А... ну, ты сама знаешь лучше. Если хочешь, я поговорю с электриком.

— Да я не о новой люстре, я о Тото. Ладно, скажешь мне вечером. Сейчас у меня уже нет времени на разговоры.

Он не сомневался: что бы там ни было, а она обязательно объяснит ему все еще раз. Он не переставал ей удивляться: как у нее получается все устроить, за всем проследить, все ему растолковывать и не сомневаться в том, что нужно делать дальше? Откуда она все знает, в то время как он вечно сбит с толку и полон сомнений в отношении будущего? Оставив эту неразрешимую загадку без ответа, он дочитал статью и затем тщательно оделся для визита к капитану Маэстренжело. Путь инспектора лежал в полицейское управление, находившееся за рекой, на виа Борго-Оньиссанти.

Капитан был чем-то озабочен.

— У меня срочный звонок. Нет, вы располагайтесь, — он махнул рукой в сторону черного кожаного дивана, и инспектор прошел и уселся там, пристроив свою форменную фуражку на колено. Вошедший карабинер поставил перед ним на низкий столик поднос с кофе.

— Пепельница нужна?

— Нет.

Пепельница исчезла. Одно из высоких окон было приоткрыто, и муслиновая занавеска покачивалась от слабого полуденного ветерка. Инспектор ждал, глядя, как пылинки медленно плавают в луче солнца, гревшего ковер у его ног. Потом его взгляд переместился на темные картины, висевшие по стенам, которые попали сюда из-за нехватки места в музее. Капитан говорил по телефону так сдержанно и почтительно, что человек, не знавший его, мог бы подумать, что он разговаривает с самим президентом Италии. Но инспектору, давно с ним знакомому, было хорошо известно, что в такой же манере капитан говорит и с самыми младшими из своих карабинеров. За это Гварначча его и любил: за тихую вежливость, порядочность и серьезность. Единственное, чего он терпеть не мог — хотя и не вполне понимал почему, — так это когда его жена начинала расписывать, какой капитан красавец. «Нет, нет... Это не так. Нет. Он хороший человек, но...» — «Ему так идет форма и у него такие красивые руки». — «Руки?»

— Не вставайте. — Одна из капитановых красивых рук, загорелая и длиннопалая, схватила руку инспектора. Капитан сел и стал разливать густой кофе в крохотные чашки с золотыми ободками. — Так, значит, вы распутали то дело?

— О да, это было легко. Синьора оказалась права. Вам не пришлют такой счет за электричество, если вы уезжали в Прованс или... куда там... в Мексику на семь месяцев. Нет, я даже не сомневался, что это проделки тех молодцов с соседней площадки. Мне два раза пришлось к ним заходить. В первый раз они, наверное, заметили меня из окна — я был в форме. Кажется, это я вам рассказывал. Ну а потом я попросил синьору впустить меня с улицы и постучать к ним в дверь. Как только они открыли, все стало ясно. Я попросил ее, чтоб она выключила пробки в своей квартире, — у них тут же погас свет.

— Я так и предполагал. Как им это удалось?

— Очень просто. У нее работал кондиционер, и они, со своего смежного балкона, подключились к ее электропроводке. Она говорит, что ее подолгу не бывает дома, так что они, надо полагать, считали себя вправе поживиться за ее счет. Знаете это отношение — богатые иностранцы, запредельные цены на жилье, все такое. Она ведь американка?

— Француженка. Несколько лет она была корреспондентом одной французской газеты в Вашингтоне.

— Понятно. Она мне рассказывала, что сейчас пишет книгу о происхождении оперы. У нее роскошная квартира с антикварной мебелью. Я осмелился посоветовать ей поставить более надежную охранную сигнализацию.

— Это правильно.

— Очаровательная женщина. — К тому же добрая и красивая... Нет, Тереза, без сомнения, права, капитан хорош собою, просто у него, Гварначчи, иные представления о мужской красоте... Не дождавшись ответа на свое замечание, он продолжил: — Боюсь, что она не станет подавать в суд. Мне не удалось ее убедить. Ну да, они все равно останутся соседями, а она живет одна. Ее действительно можно понять. Я думаю, что они пришли к ней и отговорили писать заявление, заплатили ей какую-то часть денег. Я не смог ее переубедить, и, может быть, она права.