Весну и начало лета 1861 года Бакунин тщательно готовился к осуществлению своего замысла. План его состоял в том, чтобы, получив разрешение на плавание по Амуру, добраться до Николаевска, а там тем или иным способом миновать границу Российской империи.
Для политического ссыльного, находящегося под надзором полиции, дело это было весьма сложным и чрезвычайно рискованным. Однако, как мы увидим далее, оно блестяще удалось ему.
Мог ли он один, без всякой посторонней помощи, осуществить весь этот план? Точными данными для ответа на этот вопрос мы не располагаем. Ясно, что если кто-то и помогал ему, то Бакунин никогда впоследствии не мог назвать этого человека, чтобы не скомпрометировать его. Следствие же о побеге, продолжавшееся вплоть до 1864 года, по существу, зашло в тупик, так ничего и не выяснив.
Вокруг этого побега среди современников и позднейших исследователей было много толков. Все противники Бакунина, и прежде всего Д. И. Завалишин, утверждали, что бежать ему помогла высшая сибирская администрация, и главным образом М. С. Корсаков, исполнявший после отъезда Муравьева обязанности генерал-губернатора, и Кукель. Схема была чрезвычайно простой: раз Бакунин принадлежал к сибирской элите, то его друзья просто помогли ему уехать из Сибири. Завалишин даже не называл эту акцию Бакунина побегом, а писал лишь о его «отъезде».
Версию эту воскресил и подробно изложил спустя 46 лет некий С. А. Казаринов в статье «Побег Бакунина из Сибири».[181] Многие историки, и в том числе Вяч. Полонский, поверили рассказу Казаринова, который выдавал себя за полковника, сопровождавшего Бакунина в его поездке по Амуру. Но Б. Г. Кубалову, много работавшему над историей политических ссыльных в Сибири, удалось доказать ложность всех этих построений и прежде всего выяснить личность самого Казаринова. Им оказался ловкий авантюрист.
Миф, сочиненный им, не имел под собой оснований. М. С. Корсаков не был ни организатором, ни сознательным помощником побега.
После разрыва с Бенардаки, которому братья Бакунина выдали вексель на всю выплаченную им Михаилу Александровичу сумму, он, по существу, не имел источников к существованию, кроме пособия, полагавшегося ему как политическому ссыльному. В это время кяхтинский купец Собашников согласился дать ему поручение выяснить на месте условия для постройки по Амуру торговых и промышленных предприятий. Тогда он и обратился к Корсакову за разрешением на это путешествие, обосновывая его необходимость денежными затруднениями.
Генерал-губернатор не имел права отпускать политического ссыльного, находящегося под надзором полиции, в столь далекое путешествие. Но Бакунин дал честное слово, что он не употребит во зло его доверие. И Корсаков разрешил, — ему просто неловко было бы отказать Бакунину, который к тому же в это время становился и его родственником, так как Наталья Семеновна Корсакова выходила замуж за брата Михаила Александровича, Павла. Это-то разрешение на плаванье, дополненное «открытым предписанием» всем капитанам казенных пароходов беспрепятственно брать его на борт всех судов по рекам Шилке, Амуру, Уссури и Сунгари, и явилось главным обвинением против Корсакова, предъявленным потом следственной комиссией А. Ф. Голицына, и главным источником слухов о его участии в побеге.
Еще более неосмотрительно поступил гражданский губернатор Иркутска Извольский, выдав Бакунину паспорт, где он именовался бывшим прапорщиком, «получившим Высочайшее повеление на вступление в государственную службу». Видно, Извольскому, проводившему время в одном обществе с Бакуниным, тоже неловко было отказать ему в подобной просьбе. Однако на следующий же день после выдачи этого документа он спохватился и послал письмо в Николаевск военному губернатору Приморского края, сообщая о том, что Бакунин находится под надзором полиции. Но письмо это задержалось в дороге и пришло по назначению через месяц после того, как Бакунин покинул Николаевск.
Итак, имея на руках совершенно чистые документы и деньги, полученные от Собашникова, условившись с женой, что осенью она выедет к его родным в Премухино, Бакунин 5 июня 1861 года покинул Иркутск. До села Лиственничного, у истоков Ангары, он ехал один в почтовой перекладной повозке. На пристани встретился с чиновником из Кяхты В. Н. Мерцаловым. Вместе сели они на пароход и пересекли Байкал. Дальше, вплоть до станции Половинки дорога их была общей, но каждый ехал на своей повозке. После этой станции Мерцалов продолжал путь на юг, к Кяхте, Бакунин же повернул на восток, к Верхнеудинску. До Читы он добрался на лошадях, а дальше пароходом сначала по Шилке, затем по Амуру; до Благовещенска он плыл на пароходе «Чита», здесь он пересел на другое судно, «Амур», на котором 2 июля и прибыл в Николаевск.
Восточная Сибирь и весь Приморский край остались позади. Путешествие его с «открытым предписанием» генерал-губернатора ни у кого не вызвало подозрений. Остался последний, но весьма важный этап — выбраться за пределы российских владений, и здесь Бакунин допустил одну непозволительную и непонятную оплошность, едва не погубившую все предприятие. Очевидно, близость столь долгожданной свободы вскружила ему голову и лишила его всякой осторожности. Встретившись с бывшим ссыльным поляком, а теперь купцом Г. Вебером, он спросил его о другом своем знакомом поляке, живущем в Николаевске, Шатынском, которому ранее послал письмо. Узнав, что Шатынский уехал из города, он попросил Вебера сходить к некоему Маюрову, получить от него это письмо и прочитать его. «Авось оно рассеет Вашу апатию и подвинет на деятельность на другом поприще». Вебер письмо получил и из него узнал планы Бакунина. Тут же он написал донос и передал его своему знакомому аудитору военно-судной комиссии Котюхову. Тот, не теряя времени, бросился с этим сообщением к лейтенанту Афанасьеву, исполняющему в это время обязанности начальника штаба. Но, по показаниям Котюхова, тот будто бы ответил: «А нам что за дело до Бакунина, пусть себе бежит, отвечать за него будем не мы, а генерал Корсаков».[182] Бакунин же в это время, а именно 7 июля, уже успел покинуть Николаевск. Накануне тот же Афанасьев дал указания капитану клипера «Стрелок» Сухомлину взять его на борт и доставить на пост Де-Кастри, который Бакунин хотел посмотреть будто с коммерческими целями. «Стрелок» вел на буксире американское торговое судно «Викерс». Утром они вышли в море и были еще в виду города, когда Котюхов прибежал с доносом Вебера. Времени для того, чтобы задержать беглеца, у Афанасьева было достаточно. Однако он этого не сделал. Лишь спустя два дня, 9 июля, он послал записки капитану Сухомлину и начальнику поста Де-Кастри, в которых предупреждал их о возможных намерениях Бакунина, но в то время беглец был уже далеко. В заливе Св. Ольги он пересел с клипера на судно «Викерс», которое взяло курс в открытое море. Пересаживаясь на судно, Бакунин сказал Сухомлину, что хотел бы побывать в Хакодате по делам торговли. 21 августа русский консул в Хакодате получил секретное предписание задержать там Бакунина и отправить его обратно в Николаевск. 14 сентября из Хакодате пришел ответ: «Имею честь уведомить, что Бакунин пробыл в Хакодате только один день 5 авг., отправился в Канагаву на том же судне „Викерс“… Перед отъездом Бакунин сообщил мне, что он намерен проехать в Шанхай, Нагасаки, Пекин и обратно в Иркутск, так что, вероятно, в скором времени он опять будет в России».[183]
Так, сообщив возможным преследователям ложное направление, Бакунин еще целый месяц странствовал на «Викерсе» по Татарскому проливу и лишь 5 сентября в Иокогаме ему удалось пересесть на другое американское судно, следующее в Сан-Франциско.
Во время следствия по делу о побеге Бакунина на лейтенанта Афанасьева, естественно, пало подозрение. Два месяца просидел он в Трубецком бастионе Петропавловской крепости, но за недостатком улик был освобожден.
