Но деревенская закалка спасла Нинку. Выкарабкалась. И уже через неделю прочно поселилась на кухне у Натальи, привела ее в божеский вид за пару деньков, поставила у светлой стенки напротив окна диванчик, тумбочку, и получилось жилье не хуже, чем у многих.

Наталья чувствовала себя виноватой, бегала вокруг и всячески старалась ей угодить. О покупке самогонного аппарата она разговоров больше не заводила, видимо, идея создания винокуренного завода ей в конечном счете пришлась и самой не по душе. Опять же, зачем столь много хлопот, если пришел в магазин, да и купил. Дешево и сердито.

Нинка, выслушав эту установку, сказала:

– Да, ты уж и скажешь, как в лужу пернешь! Дешево! А где ж каждый день деньги доставать?

– Ох и глупая ты у меня! – весело засмеялась Наталья, потому что они были обе уже изрядно пьяные: отмечали официальное новоселье и выздоровление.

– Да почему же глупая? – обиделась Нинка.

– Да потому что дура!

– Опять дура! Как приехала в Москву, так каждый день в дурах и хожу! И там говорят – дура, и в больнице сказали – дура. И ты теперь.

– Так оно, наверное, и есть. Но ты не бойся, поумнеешь. Москва быстро всех в норму приводит. Насчет денег на каждый день, пропитания, я тебе вот что скажу. Ты теперь живешь в Москве. Восемь миллионов жителей...

– Господи, тьма какая! – поразилась Нинка.

– Вот именно. Все Скандинавские страны – Швеция, Финляндия и еще там кто-то – все вместе и то меньше, чем в Москве. Фабрики, заводы, торговля, театры. И ты полагаешь, что в таком городище да человек не найдет себе, чтоб на каждый день кусок хлеба сшибить? Да чем его запить? Это ж смешно! Если ты не хворая, если вид у тебя приличный и если хочешь, то какую-нибудь непыльную работу на несколько часов всегда найдешь! Самые глупые да жадные из вашего приезжего брата-лимитчика, те, понятно, на стройки прутся или троллейбусы-трамваи водят, а то и вовсе на ткацкой фабрике вкалывать подписываются. Ну, зарабатывают, понятно, однако ж за это и упираются, пока из жопы пар не пойдет. Это их доля, и хер с ними. А мне, к примеру, никогда много не надо было. Там уборщицей, тут сторожихой через двое суток на третьи, в другом месте в библиотеке читальный зал вечером подмету да раз в неделю пол вымою, и весь день свободна и пьяна, сыта и нос в табаке. Меня, Нинка, на фабрику, к станку, а того ужасней до конвейера этого, чтоб он душу из тебя человеческую выматывал, – ни в жизнь не загонишь! Это лучше сразу камень на шею да в Москву-реку.

– Я бы на фабрику тоже не хотела, – в сомнении качнула головой Нинка. – Тяжело там, я думаю. Один раз в кино видела. Станки грохочут, а они весь-то день промеж них бегают! Не сдюжу. Но вот на троллейбусе по Москве ездить – это все-таки почти как в поле работать... Воздух, и двигаешься, в общем...

Наталья при этих словах чуть с табуретки не упала.

– В поле работать! На троллейбусе! Башка твоя дурья! Это ж по двенадцать часов жопу за рулем парить! Туда-сюда, туда-сюда, все по одному маршруту, или ты думаешь, что троллейбус куда хочешь по городу ездит?

– Да нет, конечно. Но интересно...

– Ничего там интересного! А задавишь кого? Допустим, мать с младенцем переедешь? Так ведь если в тюрьму и не загремишь, так тебя отец младенца в темном переулке прибьет, а что и того страшней – младенец по ночам к тебе приходить станет, ручонки тянуть: «Тетя, тетя, не дави меня, мне бо-ольно!»

– Перестань! – испугалась Нинка. – Не пойду я троллейбус водить.

– И правильно, – одобрила Наталья. – Лучше всего, понятно, прилепиться к какому-нибудь магазину или к столовой, как моя сестра. Ну, в столовой хуже, там всякие медицинские осмотры очень часто и вообще посетитель пожалуется: что это у вас уборщица пьяная аки матрос, с ног мордой в свое грязное ведро падает! Вот и доказывай потом, что ты трезвая, поскользнулась. А при магазине – это фартово! Там подчистишь, там подгладишь, обед на перерыв продавцам сваришь или в другой магазин сбегаешь за бутылкой, кого подменишь – эх, это жизнь, когда прилепишься к магазину! – Наталья посмотрела на опустевшую бутылку и сказала жалобно: – Что-то меня сегодня не разбирает, может, водка плохая?

– Хорошая, – ответила еще наивная Нинка.

– Ты ее в нормальном магазине покупала?

– А где ж еще?

– Не знаю. Иногда могут всучить на улице.

– Да нет же, в нашем гадюшнике за углом!

– Да... А у тебя деньги еще остались?

В чем тут дело, Нинка уже поняла. Но посмотреть решила, под каким соусом Наталья будет выклянчивать на вторую бутылку.

– Остались.

– Ага... Так я говорю, водка фальшивая.

– Может быть.

– А раз фальшивая, то, наверное, с отравой! Подохнем мы с тобой через несколько часов.

– Неужто? – Нинка изобразила испуг.

– Точно тебе говорю! Тут одно спасение...

– Какое?

– Да вот, понимаешь, у меня одна компания за грибами поехала. Насобирали всякой дряни, в грибах-то никто как следует не разбирался, нажарили они две сковороды, сели к столу дюжина человек и все грибы начали уминать. А водку пьют только трос. Так вот, в грибах были блеклые поганки. Это смерть, если человек их съест. И что ты думаешь? Те, кто водку пил, остались живы! А остальные девять человек померли! В тот же вечер! А кто пил, веселенькие пошли на свадьбу гулять.

– Так и что? – вылупила глазенки Нинка.

– Неужто не поняла?

– Да нет...

– Еще нам выпить надо! Чтоб не отравиться!

– Неужто?

– Точно тебе говорю. Давай денег, слетаю мухой! Нинке наплевать было, что Наталья, да и другие ее за дуру держат. Она сама себе на уме была и очень хорошо в дураков иных прочих превращала.

– Не надо бегать, – сказала она. – Я уже в честь новоселья разом пару бутылок взяла.

– Ай, умница, ай, светлая головушка! – умилилась Наталья и чуть было не расплакалась от нежности.

Пока у Нинки оставались деньги, так они и устраивали посиделки каждый вечер. Днем Нинка гуляла по Москве, а вечером, при бутылке да Наталье, познавала теорию выживания в столице. И не только выживания, но и процветания.

– Лучше бы всего нам с тобой устроиться работать на пару в одном киоске «Союзпечать»!

– Газетами торговать?

– Точно. Утром часа три и вечером столько же. Но беда в том, что рано вставать надо. В шесть утра уже изволь свою лавочку открывать.

– А я всегда легко с петухами вставала.

– Все равно. Еще того лучше, понятно, в табачной лавочке работать. Вот уж кайф так кайф!

– Да чем уж там кайф?

– Навар большой иметь можно. Знаю я, как там дела крутят. Но чтобы такое жирное место получить – надо взятку дать. Большие деньги. Примерно две тысячи... Нам таких не наскрести, даже если ты свой заячий полушубок продашь.

– Да не продам я свой полушубок, и не мысли!

– А чего тебе с него? Немодный он.

– Зато теплый.

– В таком только деревенщина ходит.

– И пусть! Зато зимой не смерзну.

– Далеко до зимы-то еще.

– Тебе далеко, а мне близко. Вот ты свою шубу и продавай!

– Какая шуба! Я в солдатском бушлате зимой хожу. Удобней душегрея и не придумаешь! Я тебе такой же за бутылку достану.

– Не надо мне твоего солдатского бушлата!

– Ладно, не зарюсь я на твой полушубок из драного зайца, только коли он есть немодный и деревенский, так оно и есть. Не в том вопрос, а в том, как взятку дать и на работу нам с тобой в табачную лавочку устроиться.

– Так там опять же весь день сиднем сидеть!

– Экая ты несмышленая, – огорчилась Наталья. – Все тебе до самого конца объясни. Там же вокруг мужики ходят, табак покупают. А мужику что главное? Выпить, закусить, закурить, поглубже запустить! Он сигарет, папирос купит, а потом и спрашивает: «А где б здесь выпить?» А ты глазками поиграешь, к мужику присмотришься, а потом бутылку из-под жопы вытащишь и нальешь ему, сердешному, стакашку. С наценкой, понятно.

– Так это ж, это... это... спекуляция вроде.

– «Вроде»! – передразнила Наталья. – Это называется обслуживание населения по классу «люкс», как того достойны наши честные труженики – строители коммунизма в нашем Эсэсэсэре!