На кухне у Натальи, в общем-то, было неплохо, но не век же здесь Нинке вековать, когда-то надо и о серьезном задуматься, а ничего серьезного без прочной хаты не свершишь. Нинка уже поняла, что московские мужики не в свой дом жену зовут, а сами на ее квартиру нацеливаются, и ужасных историй с этими квартирами она наслышалась уже достаточно.

Никакой сложности устроиться на стройку не было. На всех стендах объявлений о работе было много: приглашали куда и кого угодно, а условия расписывали уж такие соблазнительные, что непонятно было, почему на эту работу министры не устраиваются.

А главное, что приглашали разнорабочих, подсобников и вовсе без всякой специальности, обещаясь обучить по ходу дела.

Это Нинку более чем устраивало.

В понедельник она своим трудоустройством не озаботилась. Первый день недели, как всем хорошо известно, время для начала всякого дела совершенно непригодное.

Во вторник с утра настроила себя воинственно, умудрилась под рукомойником на кухне вымыться с ног до головы, но тут оказалось, что ночью ограбили квартиру Лимоновых, что жили на первом этаже.

Лимоновы на прошлой неделе укатили на свою дачу в Малаховку, там они развели парники, с которых на ранних помидорах и огурцах имели хороший рыночный навар. Но пока они об этом наваре рассуждали и суетились, ночью в их квартиру залезли через форточку, а уж через двери вынесли все, что могли. И вынесли достаточно много.

В Малаховку со страшной вестью снарядили съездить Нинку, и она поехала, доставила Лимоновых в Москву, и оба Лимонова, что муж, что жена, тут же заявили милиции, что ограбление их имущества произведено жильцами родного дома, потому что больше некому. Главным доводом послужило то, что уперли два дивана и тяжеленный дореволюционный буфет.

Лимоновы были правы, когда подозревали, что тяжеленный, как паровоз, буфет, понятно, на руках очень далеко не унесешь, и следовало, что перенесли его куда поближе. Но, с другой стороны, можно было осуществить ограбление при помощи транспортного средства, так что Лимоновым пришлось перед соседями извиняться и выставить несколько бутылок в счет компенсации за моральный ущерб.

Так Лимоновы и сделали, заявивши, что при пожарах и ограблениях семья, конечно же, несет громадные потери, однако, с другой стороны, быт семьи при грабежах очищается от лишнего хлама, поскольку ценные вещи давно уже переправлены в Малаховку и многого на похищенном имуществе бессовестные воры не наживут.

Но при этом жена Лимонова все приглядывалась на кухне Натальи, где распивали мировую, не мелькнет ли на столе мельхиоровая вилка или ложка из ее сервиза, единственно ценная вещь, которую похитили ночью бессовестные воры.

В среду идти устраиваться на работу просто не хотелось. То ли погода была не та, то ли настроение было еще более пасмурным, чем погода.

В четверг с утра устроил отходную-стремянную на кухне у Натальи Васька Селиванов – дальнобойщик. С утра пятницы ему предстоял далекий рейс, аж через всю капиталистическую Европу, как он сказал, до самой до Испании.

Ваську шумно проводили до автобазы.

А тут сразу наступил опять понедельник! Неизвестно, откуда вывалился.

Во вторник Нинка собралась с силами и пошла на стройку.

Где ее искать, над этим вопросом она долго голову не ломала, пошла по улицам куда глаза глядят, и как только увидела перед собой торчавшие в небо стрелы подъемных кранов, так к ним и свернула. Потом, понятно, уткнулась в полуразвалившийся забор, на котором висел плакат, сообщавший, что микрорайон обустраивает бригада под руководством прораба Николаева Н. И. и ему требуются специалисты всех строительных специальностей и без специальностей.

И как только Нинка увидела сварщика в маске, который под треск трансформатора тюкал клювиком и извергал голубые искры из чего-то железного, так и крикнула:

– Эй, а где здесь Николаев?

Сварщик скинул с лица щиток маски и переспросил.

– Прораб, что ли? В конторе его ищи! – И снова принялся плеваться во все стороны ярко-голубыми искрами из-под своих умелых рук.

Где тут найти контору – среди развороченных канав, груд перевернутой земли, пирамид ящиков, тут и там наваленных катушек электрокабелей, увязших в грязи грузовиков, бочек, штабелей досок, совершенно непонятных конструкций, – не мог бы разобраться никакой профессор.

Но Нинка шла, увязая по колено в грязи, пока не увидела четыре вагончика, стоявших в ряд. Над крышей одного из вагончиков торчала жестяная труба, из трубы валил густой дым, это, решила Нинка, и должна быть контора. Угадала, конечно.

Прораб Николаев оказался сердитым коренастым лысеющим мужиком. Щеки у него были тугие, до блеска бритые, а нос – рыхлым, пористым, наверное, обмороженным на верхних этажах строительства высотных домов, так решила Нинка. Он сидел за шатким столом при трех телефонах и с горой разбросанных бумаг. На скамейках вдоль вагончика сидели мужики в телогрейках, резиновых сапогах и касках на голове, кто в оранжевых, кто в белых. Каждый из них что-то орал. Никто друг друга не слушал.

Меньше всех прислушивался к этим крикам прораб Николаев.

Нинка поздоровалась, мужичье слегка притихло, заулыбалось, кто-то собрался что-то вякнуть при виде новенькой, но такое право было только у большого начальника, а самым большим начальником здесь был Николаев.

– Что надо? – уставился он на Нинку маленькими глазками.

– Работать у вас желаю, – напористо сказала она.

– Ишь ты! – сказал Николаев, а все почему-то засмеялись.

– Вот и ишь ты! – взбрыкнулась Нинка.

– Так. Прописку московскую имеешь?

– А как же! – презрительно ответила Нинка и хлопнула на стол свой новенький паспорт.

Николаев взглянул на нее насмешливо, взял красную паспортину, пролистал ее и, в свою очередь, небрежно отшвырнул документ на стол. – Прописка у тебя фальшивая. Подделка документов. За бутылку небось ее нахимичила?

Нинка оледенела. Но набралась духа и сил переспросить:

– Это почему же фальшивая?

– А потому! По кочану! – уверенно сказал Николаев, а все его холуи в вагончике подобострастно засмеялись.

– Я вам для работы надобна, как у вас в объявлении на заборе написано, или вы мои документы нюхать будете?

Тощий парень в каске, едва сидевшей у него на затылке, вскочил и прокричал, будто на свадьбе:

– А мы тут будем глядеть в нашем здоровом коллективе нашей коммунистической бригады, почто и про что ты нам понадобишься!

Этот визгун был Нинке знаком, хоть она его никогда и не видела. Этот был из деревни и родной язык он понимал.

– Заткнись, балабол, – сказала Нинка ожесточенно. – Не с тобой разговариваю.

В наступившей паузе Нинка почувствовала, что ее зауважали.

– Кончай базар, – оборвал пустотрепа прораб. – Плюнем на твои документы. Что делать умеешь?

Через десять минут пытки оказалось, что Нинка не умеет делать ничего, что касалось стройки.

– Набрызг?

– А что это такое? – спросила Нинка.

– Плитку не клала?

– Какую?

– Метлахскую, скажем.

– Все равно. Проехали.

– Потолок купоросом промыть сможешь? – безнадежно спросил Николаев.

– Полы помыть смогу, – ответила Нинка, смекнувшая, что на стройке ей делать нечего.

– Понятно, – вздохнул Николаев. – Пойдешь на все работы. Пиши заявление.

– А зарплата какая? – набралась смелости Нинка.

– Голодной не останешься! – рассвирепел Николаев. – Есть работа, есть существование! Тебе же, главное, положение в Москве нужно, жилплощадь получить. Записку в общежитие я тебе напишу.

– Не нужно общежитие, – гордо сказала Нинка. – Я вам не лимитчица, без вашей записки обойдусь.

От этих слов по новой началась полная путаница. Многоопытный прораб Николаев никак не мог понять, что из себя эта девка представляет и куда ее пристроить, чтобы всем было хорошо.

– Чего тебе надо от меня, зараза?! – закричал он в сердцах.

– Кто до кого за работой пришел? – спросила Нинка. – Я до вас или вы ко мне?