Но «про запас» берегу и профессиональные права шофера, даже с некоторым стажем работы на тяжелых бортовых машинах, н удостоверение школы автомехаников, которую я окончил, будучи в армии, и документ, выданный мне в свое время как корреспонденту журнала «Театр», где я довольно долго и увлеченно работал в кругу замечательных журналистов.

Я перечислил вам только то, на что имею подтвержденное документами право, но кто знает, может, и мои любительские увлечения могли бы стать делом жизни.

– Что, по-вашему, помогает человеку сохранять себя?

– Любимое дело и собственная совесть.

– Кому вы завидуете?

– Тем, кто не зависит от чужой глупости и невежества. Но, увы, испокон веку актеры расплачиваются не только за свои ошибки, но и за легкомыслие сочинителя, и за упрямство директора, и еще за многих, от кого они так или иначе зависят.

– Что вы пожелали бы своим детям?

– Хорошей, счастливой старости.

– Чем занимаетесь в свободное от съемок время?

– Если не считать всяких общественных и домашних дел, на которые в свободное от съемок время уходит большая часть жизни, то, кажется, все мои занятия как-то связаны с режиссурой и всяким писанием.

К примеру, между съемками «Игрока» и «Бега» главной и постоянной была работа над всем, что связано с Достоевским. Но в то же время сделана и постановка на радио.

Там я открыл для себя целую область новых увлекательных задач и возможностей. В другое «свободное время» я делал полуторачасовую передачу о композиторе Андрее Петрове для телевидения. И тут, разумеется, тоже понадобились планы, наброски, тексты.

Я не говорю о всякой «видимой» актерской работе. Конечно, приходится еще и выступать, и читать по радио, и вести передачи на телестудии.

– Ваше отношение к работе на телевидении?

– Всякий раз, как мне приходится работать на телевидении, я злюсь от своего бессилия, от того, что не знаю, не слышу того единственно верного тона, того специального ключа, в котором сегодня следует работать именно для телевизионного зрителя.

На сцене верную тональность подсказывает живой зал, в кино есть свои уже апробированные законы поведения и «правила игры», а на телеэкране они пока еще складываются, по крупицам собираясь из отдельных удач и случайных озарений.

Только очень талантливым, влюбленным в свое дело людям под силу открыть этот секрет. Тут одинаково важно найти и актерский, и режиссерский, и операторский ход к невидимому залу.

Последнее время такие открытия, черты чисто телевизионного действа появляются в разных передачах. То это роль комментатора исторических сцен, то форма спектакля, где актер окружен не декорациями, а только миром вещей, лаконичными деталями обстановки, то какое-то особенное, едва уловимое движение камеры, благодаря которому исполнитель точно вплывает в вашу комнату, в круг сидящих у телевизора людей, то просто особая, естественно родившаяся интонация, сразу превращающая вас в собеседника того, кто появился на экране.

И самое замечательное, что все это видно не только специалистам, но и широчайшему кругу зрителей. Независимо от возраста и положения они точно реагируют на каждый момент живого контакта с исполнителем.

Я совершенно уверен, что как только актеры обретут на телевидении свою собственную манеру, свой способ и форму внутренней связи со зрителем, эффект передач превзойдет все ожидания и мгновенно оттеснит механическое показывание кино– или театральных постановок.

Тогда сфера телевидения сама собой освободится от чужого сырья, от старых пут соседних зрелищ и начнет собственный путь, может быть, не менее интересный и яркий, чем тот, на котором теперь находятся театр или кино.

– Вы недавно играли в телефильме «Чисто английское убийство». Картина снималась телевизионным трехкамерным способом. Что для вас было новым или особенно важным в этой работе?

– Кроме очень напряженного ритма все было, как всегда бывает в кино. Просто труднее, потому что поспешнее. Меньше времени думать и репетировать, меньше шансов исправить ошибку.

Мне кажется, и постановщик фильма С. Самсонов не ставил перед собой задачу сделать специфически телевизионное зрелище. Он делал фильм по всем законам кино, и новым для всех нас был только способ съемки. Это действительно космическая по сложности и точности аппаратура.

А лично мне труднее всего было преодолеть перерыв. Столь больших по объему, по экранному времени ролей я не играл лет шесть, а то и дольше. За эти годы я сам изменился, как-то отвык от своего экранного изображения, теперь оно казалось мне чуждым, даже каким-то фальшивым. Да и характер, и среда, и внешность, которые предлагал режиссер, не совсем то, что я делал раньше. Даже сам жанр детектива весьма далекая, во всяком случае, совсем не знакомая мне сфера.

Когда работаешь постоянно, такие элементарные трудности преодолеваются постепенно, незаметно, как ступени пологой лестницы, а тут нужно было перешагнуть все это сразу. Потому для меня самого эта работа нечто большее, чем просто очередная более или менее удачная роль.

– Из всего можно заключить, что вы из лагеря противников телевидения, но тем не менее признаете за ним большое будущее.

– Противник постольку, поскольку сам привязан к прошлому, к знакомым, милым моему сердцу формам. Но, конечно, до некоторой степени это и вынужденная позиция, так как мне уже поздно переучиваться, перебегать на другую сторону.

Может быть, именно поэтому, глядя как бы с другого берега, я особенно ясно вижу те сдвиги, которые благодаря телевидению происходят во всех видах традиционных представлений, в зрительском восприятии, даже в самом отношении людей к искусству. И многое из того, что сегодня происходит на телеэкране и уже вроде бы само собой разумеется, кажется мне только началом, первым шагом на неведомом пути.

Сжатое время, комиксы, кафе-автоматы, телеграфная скорость информации – теперь это касается всех. Когда современным живущим таким образом людям рассказывают о древнем театре Греции, Японии или Индии, для них самым смехотворным и невероятным является тот порядок представления, при котором спектакль нужно было смотреть несколько дней подряд. В сознании человека XX века такое действо стоит гораздо ближе к празднику дикарей, чем к нашему просвещенному времени.

И вот, описав фантастический круг над головами десятков поколений, это громоздкое создание, словно издеваясь над всем напряженным скоростным миром, просовывает лапу сквозь собранный на транзисторах телевизор и властно берет за горло миллионы вполне современных людей.

Пока это главным образом многосерийный фильм, но уже сейчас нетрудно разглядеть, что за интересом к нему скрывается совершенно неожиданный, еще непонятный механизм огромной силы.

Для того чтобы выявить все его потенциальные возможности, понадобятся и новая драматургия, и новые средства выразительности, и новые актерские приемы.

Сейчас только приоткрыта дверь, и даже невозможно сказать, что способен вместить этот тайник.

А ведь это лишь одна, просто для примера затронутая часть телевизионного мира. Однако уже первый шаг в этом направлении обрушил стену, разделявшую кино и театр!

На пятачке этой только что открытой земли легко сошлись прославленные сугубо театральные режиссеры и неисправимые кинематографисты.

Теоретики еще не успели издать труды, подробно объясняющие все коренные различия между методом театра и законами кино, а фигуры из их классических примеров уже смешались в едином телевизионном изображении.

На мой взгляд, этот пронизанный творческим движением хаос и есть тот драгоценный материал, из которого рождается новое – то, что связывает нас с будущим.

А вместе с тем иногда я с опаской замечаю, что для меня кроме информации и приятного времяпрепровождения в обществе интересных людей или артистов в телевизоре заключена еще и какая-то мистическая сила.

Порой я ловлю себя на том, что, совершенно не понимая смысла передачи, смотрю на экран так, как когда-то смотрел на огонь.